и пусть честерфилд горит,
мы будем танцевать от зари до зари
под всеми забытые 170 ударов в ритм.
и я уверен, да, это calibre,
ведь перебитовки языками пламени как бритвы.
перевернутые с ног авто у ментов
плотно стволом кедровым перебинтованы.
и на развалинах детского дома
станут дети бездомные ставиться винтом.
жены мещан визжать связок не щадя
будут, бегая по проспектам и площадям.
нищие проникнутся духом горячего чая,
в день когда все супермаркеты обнищают.
стлеют окончательно жилые дома,
ненапечатанными стлеют романы в них
и едким дымом разойдутся над домами,
их в себя заманит альбион бездонный,
альбион туманный.

а видимо так и придется просыпаться ни свет ни заря,
чистить зубы, делать зарядку.
становиться в ряд, за царя теряя всё.
вряд ли будет вариант вернуть обратно
в нас аудиопленку basf
и власть пластмассовых ипостасей.
а полурыбы ластами вод массы перебрасывают,
ищут в полипах потерянный разум.
и мы не сразу поймем, что назад
все мосты обвалились, и бревнами торчат в глазах.
взять бы с кедами рюкзак и как раньше
по футбольному полю круги нарезать.
и в царство famicom/nes, там,
когда нидерланды охраняли ван дер сар и стам.
из ста тысяч магистралей выбирай ту,
что ведет туда, где в навесного двор на двор играли.

спасись и сохранись, на груди повиснет
как сопля твоя вера в софистику.
моя истина вся во мне,
а ты ровней становись для начала христфистинга.
на колени, другого исхода нет,
и молись, дабы плотнее укрыться от бед.
а я обет дал, что меня спасет не крест,
а стальной травматический пистолет.
иконочка над столом, водочка на столе,
льется песня, слезы капают в оливье.
а ты зарыл под надгробием тысячи вер
гордое "человек".
до правды доехать на рогах бафомета
быстрее, чем на вэне свидетелей иеговы.
истина тут, меж двух элементов.
и под пассажи сырого блэк метала

жгите церкви,
будем греться.
вера в сердце.
вера в сердце.

обними меня, давай, как стрейтэджеры сок
на день рождениях. и брызжа слюною в лицо,
меня целуй, как они целуют ради любви
к любви к своим ультранамерениям лижут хуи
прижми меня к груди, еще поближе, да.
смотри, за евроокнами упала звезда.
ее не стало. я хочу сжать в ладони
сердце а не вымя в шелковом лифоне
поцелуй. не выжить никому, мир замер.
запихну поглубже, ну давай влезай там
ты такой единственный, самый первый
элеватор вниз выплескивает сперму
обними меня и этот макрокосмос сгинет
от избытка бацилл в кухонном графине
от ядерного взрыва в курином бульоне.
а ты захлебнешься моим хуём.

ей запихиваешь по рукоятку,
себя пытаясь оставить в глотке.
и ты все равно одинокий.
и ты все равно одинокий.
запихиваешь за обе щеки,
щемишься в дымоход к ней.
и ты все равно одинокий.
обратно, ты одинокий.

извергаешь вулканами семя,
на ее кружевные колготки.
и ты все равно одинокий.
и ты все равно одинокий.
прокладываешь к матке дороги,
как гистерофиброскопом.
ты все равно одинокий.
обратно, ты одинокий.

путешествие из пункта "я" в пункт "ты",
даже карамзин не знает этой пустоты.
это не похоть, а любовь. я задыхаясь и дрожа
хочу достать до матки, до сердца миража.
у меня нет профессии, но здесь это не важно,
у кого сколько денег и сколько стоит одежда.
меня в детстве не отдали в музыкальную школу,
зато я буду лизать пизду как голодный волк.
дышать на вагину как на застывшее окно трамвая,
только став одним целым, на секунду просыпаемся.
впусти меня быстрее, губы раскрой,
не то сдохну на пороге, не вернувшись домой.
но полдень, солнце слепит и не спрятаться в тень,
как на берегу медузы гибнут сперматозоиды на животе.
начинается жизнь и снова упущен миг,
тысячей бессмысленных дел нас приветствует мир.