Закрыть
⬆ Вверх
Книги » Заметки
Найдено 22 заметок

Одиннадцатилетний Джон Ромеро вскочил на потертый велик и снова отправился на поиски неприятностей. Он, худощавый парень в очках с толстыми линзами, проехал мимо скромных домов города Роклин, штат Калифорния, направляясь в пиццерию. Ромеро знал, что сегодня, в обычный летний день 1979 года, вход туда ему был заказан, однако ничего не мог с собой поделать. Там его ждали игры. В частности, там была Asteroids[6], которую сам Ромеро называл «самой крутой игрой, что видела планета Земля». Ничто не могло сравниться с тем ощущением, когда при нажатии кнопок камни летели в твой треугольный корабль, а из автомата гудела тревожная музыка в стиле фильма «Челюсти»: пум, пум, пум, пум, пум, пум. Ромеро имитировал эти звуки так же, как другие дети пародировали знаменитостей. Ради такого удовольствия можно было рискнуть многим: разбиться о метеоры, потерять заработанные за доставку газет деньги, нарваться на гнев отчима. Но какие бы неприятности ни ждали Ромеро, он всегда мог сбежать от них обратно в игры. В тот момент ему грозила порка легендарных масштабов. Его отчим, Джон Шунеман, бывший сержант-инструктор, приказал Ромеро держаться подальше от иг6 «Астероиды». Игра для аркадных автоматов, разработанная и изданная компанией Atari в 1979 году. Цель игры состоит в том, чтобы получить как можно больше очков, расстреливая астероиды и летающие тарелки и избегая при этом столкновения с обломками. – Прим. пер. ровых автоматов. Автоматы – это игры, а игры – это преступность. Проступки влекли неудачи и в школе, и в жизни. Как любил напоминать отчим, у матери и так было проблем по горло из-за необходимости обеспечивать Ромеро и его младшего брата Ральфа – ее первый муж ушел из семьи пять лет назад. У отчима Ромеро были и другие причины нервничать: он занимал пост в сверхсекретной госструктуре и занимался извлечением черных ящиков с секретной информацией из сбитых американцами самолетов-шпионов по всему миру. – Малой, – сказал он парой дней раньше, – я тебя предупредил. Ромеро сделал вид, что прислушался к наказу. Обычно Джон играл в небольшой пиццерии Timothy’s в городе, но на этот раз он вместе с друзьями отправился в менее популярное место: Round Table[7]. В честь своего полного имени, Альфонсо Джон Ромеро, он использовал инициалы AJR[8] в таблице рекордов на всех автоматах с Asteroids в городе. За пареньком были не только первые места – Ромеро забивал собой всю десятку лидеров. – Смотрите и учитесь, – сказал Ромеро своим друзьям, закинул в автомат четвертак[9] и начал игру. 7 Дословно переводится как «Круглый стол». Крупная сеть пиццерий, основанная в 1959 году. – Прим. пер. 8 В Asteroids, как и во многих других аркадных играх, можно было ввести только три символа в таблице рекордов. – Прим. пер. 9 Как правило, попытка или серия попыток в аркадных играх стоила 25 центов. – Прим. пер. Однако играл он недолго. Когда Джон собирался завершить раунд, он почувствовал на плече тяжелую ладонь. – Ты охуел, что ли? – сказал он, думая, что это один из друзей пытался помешать ему играть. Затем лицо Джона впечаталось в автомат. Отчим Ромеро протащил Джона мимо друзей к пикапу и бросил грязный велик в багажник. Ромеро плохо его спрятал, поэтому отчим заметил «железного коня», возвращаясь домой с работы. – На этот раз ты действительно облажался, малой, – сказал отчим. АВТОМАТЫ – ЭТО ИГРЫ, А ИГРЫ – ЭТО ПРЕСТУПНОСТЬ. ПРОСТУПКИ ВЛЕКЛИ НЕУДАЧИ И В ШКОЛЕ, И В ЖИЗНИ. Он отвел Ромеро в дом, где на кухне стояли мама и заехавшая погостить бабушка. – Джонни снова играл в автоматы, – сказал отчим. — Знаешь, на что это похоже? Это все равно что родную мать на хуй послать. Он лупил Ромеро, пока у мальчика не опухла губа и не появился синяк под глазом. Джону запретили выходить из дома две недели. На следующий день он тайком вернулся к автоматам. По словам Джинни, матери Ромеро, он был жизнерадостным ребенком. Джон родился 28 октября 1967 года, на шесть недель раньше срока, и весил два с небольшим килограмма. Его родители, женившиеся всего несколько месяцев назад, переживали тяжелый период. Веселая и доброжелательная Джинни познакомилась с Альфонсо Антонио Ромеро в Тусоне, штат Аризона, еще в юности. Альфонсо был мексиканским американцем в первом поколении и работал на базе военно-воздушных сил, ремонтируя кондиционеры и отопительные системы. После того как Альфонсо и Джинни поженились, они сели в Chrysler 1948 года выпуска с 300 долларами в кармане и отправились в Колорадо с надеждой, что их межрасовые отношения будут процветать в более толерантной обстановке. Хотя ситуация там была получше, после рождения Джона пара вернулась в Тусон, чтобы отец ребенка мог устроиться на работу на медных рудниках. Работа была тяжелой и радости не приносила. Альфонсо часто приходил домой пьяным – если вообще приходил. Вскоре родился и второй ребенок, Ральф. Джон Ромеро наслаждался хорошими временами, барбекю и безрассудным баловством. Как-то раз отец завалился домой в 10 вечера и разбудил Джона. – Собирайся, пробормотал он, – Мы идем в поход. Они отправились к кактусовым холмам в Сагуаро[10], чтобы поспать под звездами. Однажды вечером отец уехал за продуктами. После этого Джон не видел его два года. За это время его мать снова вышла замуж. Джон Шунеман, который был на четырнадцать лет старше супруги, пытался наладить с Джоном отношения. Как-то он застал шестилетнего мальчика за кухонным столом, где тот рисовал автомобиль Lamborghini. Рисунок был так хорош, что отчиму показалось, будто Джон срисовал его. Для проверки он положил на стол игрушечную машинку Hot Wheels и стал наблюдать за Ромеро. Новый рисунок тоже получился безупречным. Шунеман спросил Джонни, кем он хочет быть, когда вырастет. Мальчик ответил: «Богатым холостяком». Какое-то время их отношения процветали. Распознав любовь Ромеро к аркадным играм, отчим возил его на местные соревнования, и Джон каждый раз выигрывал. Ромеро настолько хорошо играл в Pac-Man[11], что мог с закрытыми глазами водить круглого желтого колобка по лабиринту из фруктов и точек. Но вскоре отчим заметил, что хобби Ромеро отнимает у мальчика все больше времени. КОМПЬЮТЕРНОЕ ПОДПОЛЬЕ НЕ ДОПУСКАЛО ДИСКРИМИНАЦИИ ПО ВОЗРАСТУ: ЗАДРОТ ОДНАЖДЫ – ЗАДРОТ НАВСЕГДА. Все началось в один из летних дней 1979 года, когда брат Ромеро Ральф со своим другом ворвался в парадную дверь их дома. Они рассказали, что доехали на велосипедах до колледжа Сьерра и заметили там кое-что важное. – Там наверху есть игры! – сказали они. – Игры, за которые не надо платить! Игры, в которые некие добрые студенты разрешили им поиграть. Игры на каких-то странных больших компьютерах. Ромеро тут же вскочил на велосипед и вместе с ними отправился в компьютерную лабораторию колледжа. Никто не мешал им там тусоваться. В те времена это было обычное дело. Компьютерное подполье не допускало дискриминации по возрасту: задрот однажды – задрот навсегда. И так как ключи от лаборатории часто отдавали студентам, там не было никаких преподавателей, которые могли бы прогнать ребят. Ромеро никогда не видел ничего подобного. Из вентиляционных отверстий выходил холодный воздух, а студенты толпились вокруг компьютерных терминалов. Все были поглощены игрой, которая состояла только из слов на экране: «Вы стоите в конце дороги перед небольшим кирпичным зданием. Вокруг вас лес. Из здания в направлении оврага вытекает небольшой ручей. Вдалеке видна блестящая белая башня». Это была Colossal Cave Adventure[12], крайне популярная вещица. Ромеро знал почему: она напоминала компьютерную версию Dungeons & Dragons[13]. D&D, как известно, представляла собой ролевую игру, по духу напоминающую «Властелина колец», в которой игрокам были нужны ручка, бумага и воображение. Многие взрослые бездумно считали это развлечение бегством от реальности. Но чтобы понять такого заядлого игрока в D&D, как Ромеро, нужно было постичь суть игры. Созданная в 1972 году Гэри Гайгэксом и Дэйвом Арнесоном, двумя двадцатилетними приятелями, Dungeons & Dragons стала настоящим феноменом андерграунда, особенно в студгородках, благодаря слухам и скандалам. Игра получила легендарный статус, когда студент по имени Джеймс Даллас Эгберт III пропал в канализации 12 Название можно перевести как «Приключение в Колоссальных пещерах». Старейшая текстовая приключенческая игра, выпущенная в 1975 году и существенно доработанная в 1977-м. – Прим. пер. 13 D&D, она же «Подземелья и драконы», – популярная настольная боевая игра в фэнтези-стилистике. – Прим. пер. под Мичиганским государственным университетом, где, как поговаривали, пытался воспроизвести сюжет игры в жизни. Фильм «Зловещая игра»[14] с Томом Хэнксом был в общих чертах основан на этом происшествии. Со временем D&D выросла в международную индустрию и стала ежегодно приносить 25 миллионов долларов за счет продаж романов, игр, футболок и сборников правил. Нетрудно понять, что привлекло игроков. «В D&D, – говорил Гайгэкс, – самый обычный человек слышит зов славы, становится героем и переживает внутренние изменения. В реальном мире у детей нет власти: они отвечают перед всеми, они не управляют своей жизнью, но в этой игре они становятся всесильными – и все зависит от них». В D&D нельзя было победить в привычном понимании этого слова. Это скорее была интерактивная книга. В состав участников входили не менее двух-трех игроков и Мастер Подземелий – человек, сочиняющий приключения и руководящий ими. Все, что им было нужно, – это сборник правил D&D, несколько специальных многогранных игральных костей, ручка и бумага. Для начала игроки должны были выбрать и проработать персонажей, которыми хотели бы стать в игре: от дворфов до эльфов, от гномов до людей. Собравшись за столом, игроки слушали, пока Мастер Подземелий открывал книгу правил D&D с описаниями монстров, заклинаний и персонажей и придумывал сцену. Скажем, покрытый туманом замок у реки, вдалеке от которого слышится звериное рычание. Куда вы пойдете? 14 Оригинальное название Mazes and Monsters, переводится как «Лабиринты и монстры» – фильм 1982 года по мотивам одноименной книги писательницы Роны Джаффе. По сюжету герой Хэнкса по имени Робби настолько сильно увлекся игрой, что перестал понимать, где вымысел, а где реальность. – Прим. пер. Если игроки решали идти навстречу крикам, Мастер выбирал огра или химеру, с которыми им приходилось столкнуться. Бросок его кубика определял исход поединка. В каких бы диких фантазиях ни оказывались игроки, их судьбой всегда управлял случайный набор данных. Неудивительно, что D&D приглянулась программистам, и одна из первых созданных ими игр, Colossal Cave Adventure, была вдохновлена именно ею. В РЕАЛЬНОМ МИРЕ У ДЕТЕЙ НЕТ ВЛАСТИ: ОНИ ОТВЕЧАЮТ ПЕРЕД ВСЕМИ, ОНИ НЕ УПРАВЛЯЮТ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ, НО В ЭТОЙ ИГРЕ ОНИ СТАНОВЯТСЯ ВСЕСИЛЬНЫМИ – И ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ НИХ. В Colossal Cave Adventure нужно было, побеждая в сражениях, достать сокровища из волшебной пещеры. Игрок указывал направление, набирая, например, «север» или «юг», или давал команду – «ударить» или «атаковать». Ромеро словно очутился в романе, в котором он был главным героем. Выбирая различные действия, он все глубже пробирался в игровой лес. Стены лаборатории в его воображении становились деревьями, а шум кондиционера превращался в журчание ручья. Это был другой мир. Воображение делало его реальным. Еще сильнее впечатляло, что это была альтернативная реальность, которую мог создать лично он. С семидесятых годов прошлого века в индустрии электронных игр доминировали игровые автоматы вроде Asteroids и домашние консоли типа Atari[15] 2600. Для написания программного обеспечения для этих платформ требовались 15 Atari – компания по производству и изданию игр и консолей. Оказала огромное влияние на зарождение игровой индустрии. – Прим. пер. дорогостоящие системы разработки и корпоративная поддержка. Но игры для компьютеров были другими. Они были доступными. У них были свои инструменты создания, свои порталы в мир игр. И люди, которые держали от них ключи, были не авторитарными монстрами, а своими в доску чуваками. Ромеро понимал, что, несмотря на юный возраст, тоже мог стать своим. Волшебником этой страны Оз мог стать и он. * * * Каждую субботу в 7:30 утра Ромеро ездил на велосипеде в колледж, где студенты, очарованные его смышленостью, показывали ему, как программировать на мейнфреймах компании Hewlett-Packard[16] размером с холодильник. Разработанные в пятидесятые годы, они были первыми гигантами компьютерной индустрии. Их программировали путем вставки перфокарт, на которых хранился код. Доминирующее положение на рынке занимала компания IBM, выпускавшая как компьютеры, так и оборудование для перфокарт, и ее выручка в 1960-х годах превысила 7 миллиардов долларов. К семидесятым мейнфреймы и их младшие братья, мини-компьютеры, проникли в корпорации, правительственные учреждения и университеты. Но в домах их еще не было. По этой причине начинающие компьютерные энтузиасты, такие как Ромеро, постоянно наведывались в университетскую лабораторию ради возможности лично поработать за компьютером. Поздно вечером после того, как преподаватели возвращались домой, студенты соби16 Hewlett-Packard – одна из крупнейших американских компаний в сфере информационных технологий, работавшая с 1939 по 2015 год. – Прим. пер. рались в лаборатории с целью изучать, играть и взламывать. Компьютер казался революционным инструментом: средством для самосовершенствования и реализации фантазий. Программисты пропускали занятия, свидания, походы в душ. И, набравшись знаний, они тут же начинали разрабатывать игры. Первая игра появилась на свет в 1958 году в одном из самых невероятных для этого мест – лаборатории ядерных исследований, находящейся в ведении правительства США. Глава отдела приборостроения Брукхейвенской национальной лаборатории Уильям Хигинботам планировал провести ознакомительную экскурсию для некоторых обеспокоенных местных фермеров, и ему необходимо было как-то покорить гостей. Так, вместе с коллегами он разработал простейшую симуляцию тенниса с помощью компьютера и небольшого круглого экрана осциллографа. Игра, которую он назвал Tennis for Two, состояла всего лишь из белого шарика-точки, прыгающего туда-сюда через маленькую белую линию. Это привело толпу в восторг. Затем аппарат демонтировали и убрали. Три года спустя, в 1961 году, Стив «Слаг» Расселл с группой других студентов Массачусетского технологического института создал Spacewar[17] на первом мини-компьютере – PDP-1[18]. В этой игре два игрока стреляли ракетами по кораблям друг друга, летая вокруг черной дыры. Десять лет спустя программист и спелеолог-любитель из Бостона Уилл Кроутер создал симулятор спелеолога с текстовым интерфейсом. Когда хакер из Стэнфорда по 17 «Космическая война». – Прим. пер. 18 Первый компьютер из серии PDP, произведенный Digital Equipment Corporation в 1960 году. – Прим. пер. имени Дон Вудс увидел игру, он связался с Кроутером, чтобы узнать, можно ли ему ее модифицировать, добавив больше фэнтезийных элементов. Результатом стала Colossal Cave Adventure. Ее появление привело к расцвету текстовых приключений, а студенты и хакеры в компьютерных классах по всей стране начали играть и модифицировать собственные игры, зачастую основанные на Dungeons & Dragons или сериале «Звездный путь». Ромеро рос в восьмидесятые годы и был хакером четвертого поколения. Первым поколением были студенты, работавшие на мини-компьютерах в пятидесятых и шестидесятых годах в Массачусетском технологическом институте; вторым – те, кто подхватил эстафету в Кремниевой долине и Стэнфордском университете в семидесятых; третьим – первые игровые компании начала восьмидесятых. Чтобы стать своим, Ромеро нужно было выучить язык жрецов – разработчиков игр: язык программирования HP-BASIC. Он был талантливым и настойчивым учеником и не стеснялся расспрашивать каждого, кто мог ответить на его все более сложные вопросы. Новое увлечение Джона совсем не обрадовало родителей. Проблема была в оценках Ромеро: он резко скатился с пятерок и четверок до троек и двоек. Он был умным, но слишком легко отвлекался, и родители думали, что во всем виноваты игры и компьютеры. Хотя на дворе был золотой век видеоигр, в который игры для аркадных автоматов приносили 6 миллиардов долларов ежегодно и даже домашние системы зарабатывали по миллиарду, отчим не верил, что разработка игр может быть настоящим призванием. – Ты никогда не заработаешь денег на играх, – повторял он. – Нужно делать то, что действительно нужно людям. Например, приложения для бизнеса. Стычки с отчимом становились все жестче, а воображение Ромеро и не думало сбавлять обороты. Он начал выплескивать последствия эмоционального и физического насилия в рисунках. В течение многих лет он рос на комиксах-ужастиках в стилистике фильмов категории B[19] от издательства EC Comics[20], туалетном юморе журнала MAD[21], героических приключениях Человека-паука и Фантастической Четверки. К одиннадцати годам он уже рисовал собственные комиксы. В одном из них хозяин звал поиграть с мячиком свою собаку по имени Чуи. Бросок мяча оказался слишком сильным, и хозяин попал Чуи в глаз, расколов собаке голову, из которой потекли зеленые мозги. «Конец», – нацарапал Ромеро внизу, добавив эпитафию: «Бедный старина Чуи». Однажды на уроке рисования Ромеро сдал в качестве домашнего задания свой комикс «Дичь». В одной из глав он описал и проиллюстрировал «10 различных способов пыток», например: «Всаживайте иголки во все участки тела жертвы и через несколько дней… увидите, как она превращается в кровоточащий кусок мяса» и «Подожгите ноги жертвы, пока она сидит, привязанная к 19 Малобюджетные коммерческие фильмы, получившие такое название из-за того, что они всегда шли вторыми в сдвоенных сеансах. – Прим. пер. 20 Оно же Entertaining Comics. Американское издательство комиксов, появившееся в 1944 году, специализирующееся на ужасах, криминале, юморе, военных историях и фэнтези и ориентированное на детскую аудиторию. – Прим. пер. 21 Американский сатирический журнал, изначально выпускаемый как книга комиксов. – Прим. пер. стулу». Другая глава называлась «Как свести няню с ума», где он тоже проиллюстрировал все предложения, включая «Возьмите жутко острый кинжал и притворитесь, будто порезались» и «Засуньте электрический кабель себе в уши и прикиньтесь радиоприемником». Учитель вернул работу, сопроводив ее запиской следующего содержания: «Это отвратительная мерзость. По-моему, тебе стоит нарисовать что-нибудь другое». За свои художественные старания Ромеро получил 4 с плюсом. Но самые серьезные свои усилия он приберег для написания кода. ОДНАЖДЫ НА УРОКЕ РИСОВАНИЯ РОМЕРО СДАЛ В КАЧЕСТВЕ ДОМАШНЕГО ЗАДАНИЯ СВОЙ КОМИКС «ДИЧЬ». В ОДНОЙ ИЗ ГЛАВ ОН ОПИСАЛ И ПРОИЛЛЮСТРИРОВАЛ «10 РАЗЛИЧНЫХ СПОСОБОВ ПЫТОК». Через несколько недель после поездки в колледж Сьерра Джон написал свою первую компьютерную игру – текстовое приключение. Поскольку мейнфреймы не могли сохранять данные, код приходилось отпечатывать на покрытых воском перфокартах. Каждая карта представляла собой строку кода, поэтому типичная игра занимала тысячи таких карт. После каждого дня, проведенного в школе, Ромеро привязывал пачку карт к багажнику велосипеда и крутил педали до дома. Когда он возвращался в лабораторию в следующий раз, ему приходилось снова вставлять карты в компьютер, чтобы запустить игру. Однажды по дороге домой из колледжа велосипед Ромеро ударился о кочку. Две сотни карт взлетели в воздух и рассыпались по мокрой земле. Ромеро решил, что пришло время заняться чем-нибудь другим. Вскоре он встретил новую любовь: компьютер Apple II. Компания Apple стала любимчиком каждого независимого хакера с того момента, как ее компьютер был представлен в 1976 году на заседании Клуба самодельных компьютеров[22], компании разношерстных калифорнийских технарей. Будучи первыми доступными домашними компьютерами, машины Apple идеально подходили для создания игр. В немалой степени это стало возможным благодаря корням соучредителей компании, Стиву Джобсу и Стивену Возняку, или, как их стали называть позже, Двум Стивам. Бросивший колледж недоучка со страстью к буддизму и философии, Джобс в середине 70-х годов устроился на работу в компанию Atari, которая выпускала видеоигры. Atari была легендарной, потому что ее основатель Нолан Бушнелл в 1972 году выпустил аркадный хит Pong[23] – теннисную игру, в которой нужно было управлять белыми полосами с обеих сторон экрана, отбивая точку вперед и назад. Джобс разделил бы уверенность и дерзость босса, взломавшего Spacewar для создания своей первой аркадной игры Computer Space[24]. Однако у него были планы еще грандиознее, и их он собирался реализовать со своим другом детства Возняком по кличке Воз – математическим гением, проводившим часы за видеоиграми. 22 Homebrew Computer Club – группа любителей компьютеров, собиравшаяся в Менло-Парк, Калифорния, с 1975 по 1986 год. Клуб сыграл немалую роль в развитии Кремниевой долины, в число его участников входили Стив Джобс и Стивен Возняк. – Прим. пер. 23 «Понг». – Прим. пер. 24 «Компьютерный космос». – Прим. пер. Воз был в равной степени гением программирования и озорным шутником, известным в районе залива Сан-Франциско как обладатель собственного телефонного номера для шуточных звонков[25]. В компьютерах Воз нашел идеальный способ совместить свое чувство юмора и способности к математике: он создал игру, где на экране появлялось сообщение «Вот дерьмо», когда игрок проигрывал. Джобс нанял Воза для разработки Breakout, новой игры Atari. Эта алхимия предпринимательского видения Джобса и программистской изобретательности Воза породила их компанию Apple. Первый компьютер Apple, созданный в 1976 году, был, по сути, прототипом, предназначенным для немногих энтузиастов, и стоил дьявольские 666 долларов и 66 центов. Apple II, выпущенный годом позже, был рассчитан на массовый рынок; у него имелась клавиатура, интерпретатор бейсика[26] и, главное, цветная графика. Жесткого диска у этого компьютера не было, зато в комплект входило два игровых пульта. Он был создан для игр. Ромеро впервые увидел стильные бежевые Apple II в колледже Сьерра. И если мейнфрейм мог отображать в лучшем случае белые точки да линии, то монитор Apple II светился разными цветами и отличался высоким разрешением. Весь остаток дня Ромеро бегал по лаборатории, пытаясь разузнать как можно больше об этой новой вол25 Dial-A-Joke – это телефонная служба, которую пользователи могут вызывать для прослушивания ранее записанных анекдотов. Анекдоты записываются на автоответчик. – Прим. пер. 26 Здесь имеется в виду встроенный в командную строку инструмент построчного исполнения пользовательских программ. Старые операционные системы, такие как установленная на Apple II, еще не оснащались графическими интерфейсами, поэтому пользователю таких компьютеров требовалось уметь работать с командной строкой и обладать навыками программирования. – Прим. пер. шебной шкатулке. Теперь, приходя в колледж, Джон мог играть на Apple II в массу новых разнообразных игр. Многие из них были подделками аркадных хитов, вроде Asteroids и Space Invaders[27]. Другие обладали чертами настоящих инноваций. Например, Ultima[28]. Ричард Гэрриот, сын астронавта из Техаса, также известный как «Лорд Бритиш», говорил со среднеанглийским акцентом и создал серию графических ролевых игр Ultima, снискавшую огромный успех. Как и в Dungeons & Dragons, игроки могли выбрать, кем стать – волшебником или эльфом, – сражались с драконами и развивали персонажей. Графика была грубой, пейзажи представляли собой блоки цветных квадратов: зеленый блок означал дерево, а коричневый – гору. Игроки никогда не видели, как персонажи нападают на монстров, они просто подходили к дракону и ждали текстового объяснения результатов. Но геймеры закрывали глаза на шероховатости ради настоящего интерактивного рассказа, целого мира, который скрывался за этим. Ultima также продемонстрировала тягу нового поколения хакеров к предпринимательству. Гэрриот прославился в начале восьмидесятых благодаря собственной работоспособности. Как и многие другие программисты на Apple II, он распространял свои игры на гибких дискетах, запечатанных в прозрачные пластиковые пакеты Ziploc[29], в местных компьютерных магазинах. Кен и Робер27 «Космические захватчики». Аркадная «стрелялка», в которой игрок управляет лазерной пушкой в нижней части экрана, передвигая ее горизонтально и отстреливая инопланетян, надвигающихся сверху. – Прим. пер. 28 «Ультима». – Прим. пер. 29 Марка многоразовых, повторно запечатываемых сумок и контейнеров, ставшая та Уильямс, молодая супружеская пара из Северной Калифорнии, также стали одними из первопроходцев распространения игр в зиплоках. Они превратили самодельные графические ролевые игры в компанию Sierra On-Line с ежегодной выручкой в 10 миллионов долларов – рай с джакузи для хиппи-диджерати[30]. Сайлас Уорнер, легенда ростом 205 сантиметров и весом 145 килограммов, основал свою компанию Muse Software и выпустил еще одну из любимых игр Ромеро, мрачную и напряженную – Castle Wolfenstein[31], в которой игроки водили персонажа по лабиринтам, сражались с нацистами и в итоге самим Гитлером. Ромеро проводил за играми слишком много времени, и отчим решил: лучше иметь компьютер дома, где за Джоном можно присматривать. В день, когда Apple II наконец доставили, в дверях отчима Ромеро встретила жена. – Обещай, что не будешь ругаться, – умоляла она. В гостиной лежала пустая коробка от Apple II. – Джонни уже все собрал, – осторожно сказала мама. В ответ они услышали несколько неприятных звуковых сигналов. Разъяренный Шунеман помчался по коридору и распахнул дверь, ожидая увидеть кучу ломаного нарицательной – как «скотч». – Прим. пер. 30 Элита компьютерной индустрии и сетевых сообществ, в наше время объединяющая известных ученых в области вычислительной техники и авторов технологических изданий блогеров. Само слово образовано от слов digital и literati. – Прим. пер. 31 «Замок Вольфенштайн». Слово «Вольфенштайн», в свою очередь, переводится с нем. как «Волчий камень». – Прим. пер. пластика и проводов. Вместо этого он обнаружил Ромеро, который печатал что-то на работающем компьютере. Отчим постоял минуту в молчании, затем вошел в комнату и дал мальчику показать ему несколько игр. РОМЕРО ПРОВОДИЛ ЗА ИГРАМИ СЛИШКОМ МНОГО ВРЕМЕНИ, И ОТЧИМ РЕШИЛ: ЛУЧШЕ ИМЕТЬ КОМПЬЮТЕР ДОМА, ГДЕ ЗА ДЖОНОМ МОЖНО ПРИСМАТРИВАТЬ. На Рождество 1982 года Ромеро попросил два подарка: книги Apple Graphics Arcade Tutorial[32] и Assembly Lines[33], где объяснялся язык ассемблера[34], более быстрый и мудреный код. Эти книги стали смыслом его жизни, когда отчим, получив работу в Королевских ВВС, перевез семью в Алконбери, маленький городок в Центральной Англии. Там Ромеро писал игры, в которых он мог применить свои искусные навыки ассемблера. Он самолично мастерил коробки и рисовал обложки. Ромеро прославился, продавая свои игры в школе. Отчим Ромеро насторожился, когда офицер, работавший над секретной симуляцией воздушного боя с русскими, спросил, не заинтересован ли его пасынок в работе на полставки. На следующий день офицер привел мальчика в холодную комнату, полную больших компьютеров. Из-за черной занавески Ромеро не видел ни сек32 Автор допустил небольшую неточность. Книга называется Apple Graphics & Arcade Game Design («Руководство геймдизайна и управления графикой ЭВМ Apple»). – Прим. пер. 33 Игра слов по мотивам «ассемблера», которую можно перевести как «Линии сборки». – Прим. пер. 34 Машинно-ориентированный язык программирования низкого уровня. – Прим. пер. ретных карт, ни машин, ни документов. Его попросили помочь с переносом программы с мейнфрейма на мини-компьютер. На мониторе он увидел грубо нарисованный авиасимулятор. – Нет проблем, – сказал он. – Я знаю про игры все. Ромеро был готов к большему. Компьютер стал культурным символом. Журнал Time даже поместил компьютер на обложку, выдав ему титул «машина года» вместо обычного «человека года» в 1982 году. Игры для компьютера становились все более привлекательными, в то время как видеоигры, сделанные для подключаемых к телевизорам консолей, переживали крах. Переизбыток игр и оборудования в 1983 году привел к убыткам в размере 536 миллионов долларов для одной лишь Atari. Тем временем домашние компьютеры набирали обороты. Машины Commodore VIC-20 и 64 смогли превзойти Apple с продажами в 1 миллиард долларов. И этим компьютерам нужны были игры. Паренек, работающий на Apple II, мог публиковать свои игры в зарождающейся индустрии двумя способами. Крупные издательства, такие как Sierra и Electronic Arts, были, как выяснил Ромеро, ему недоступны. В распоряжении оставались только журналы энтузиастов, которые в целях экономии печатали игры на страницах в виде исходного кода. Чтобы поиграть, читателю приходилось перепечатать код программы в компьютер. В Англии Ромеро проводил каждую свободную минуту за Apple, работая над играми, которые надеялся выпустить. Но плохие школьные оценки злили отчима, возобновили прежние конфликты и вдохновили Ромеро на новые комиксы под названием «Мелвин». Их суть была одной и той же: мальчик по имени Мелвин все делает назло отцу, лысому мужчине в темных очках, похожему на отчима Ромеро, а затем страдает от последствий. На одном из стрипов Мелвин соглашается помыть посуду, но вместо этого отправляется играть в компьютерные игры. Узнав об этом, отец ждет, пока Мелвин уснет, а затем вбегает в его комнату с криком: «Ах ты мелкий уебок!» – и избивает сына, превращая лицо в кровавое месиво. Ромеро не был единственным, кто нашел спасение в жестоких комиксах. Другие школьники подсказывали ему, как Мелвин должен встретить свою смерть. Ромеро воплощал все их идеи, делая детали предельно омерзительными. Его талант вызывал восхищение. В АНГЛИИ РОМЕРО ПРОВОДИЛ КАЖДУЮ СВОБОДНУЮ МИНУТУ ЗА APPLE, РАБОТАЯ НАД ИГРАМИ, КОТОРЫЕ НАДЕЯЛСЯ ВЫПУСТИТЬ. Пристальное внимание его изменило. Он слушал хеви-метал: Judas Priest, Metallica, Mötley Crüe. Он встречался с полудюжиной девчонок. Та, которая ему нравилась больше остальных, вскоре стала его девушкой: популярная, умная и общительная дочь уважаемого офицера. Она заставляла его покупать рубашки, носить красивые джинсы и контактные линзы. Спустя долгие годы унижений от отца и отчима Ромеро наконец получил признание. В шестнадцать лет Ромеро все так же хотел стать успешным разработчиком. После восьми месяцев отказов, 5 марта 1984 года хорошие новости пришли из журнала про Apple под названием InCider. Уставший от недавней поездки на Марди Гра[35] редактор написал, что 35 Марди Гра (фр. Mardi gras, буквально – «жирный вторник») – вторник перед Пепельной средой и началом католического Великого поста. – Прим. пер. решил опубликовать код Scout Search[36], низкополигональной игры Ромеро, где игрок, управляя одной точкой, должен был спасти из лабиринта всех скаутов (другие точки), прежде чем до них добрался бы медведь гризли (еще одна точка). Игра выглядела не ахти, но была веселой. Ромеро заплатили 100 долларов, а журнал заинтересовался публикацией других присланных им игр. «Я посмотрю их, как только пройдет похмелье», – написал редактор. Ромеро вложил все силы в разработку новых игр, для которых он создавал весь код и графику. Он мог написать игру за полчаса. Все свои игры Джон называл по одному принципу: аллитерации из двух слов, например, Alien Attack[37] или Cavern Crusader[38]. Ромеро становился все более дерзким. «Когда я выиграю конкурс [программирования] в этом месяце, – писал он одному журналу, – (а я выиграю, моя программа потрясающая!), могу я получить не приз за 500 долларов, а сами 500 долларов? То же самое насчет ежегодного приза в размере 1000 долларов (который тоже будет моим)». Он подписал это письмо так же, как и все остальные: «Джон Ромеро, Первоклассный Программист». Деньги Джон и правда выиграл. Успех вдохновил его снова связаться со своим биологическим отцом, который жил в Юте. В письме, написанном на импровизированном фирменном бланке компании Capitol Ideas Software, он хотел показать свои успехи 36 «Поиск скаутов». – Прим. пер. 37 «Атака пришельцев». – Прим. пер. 38 «Пещерный крестоносец». – Прим. пер. и рассказал обо всех конкурсах и публикациях, в которых принимал участие. «Я изучаю компьютеры вот уже четыре с половиной года, – писал Ромеро. – Мои навыки программирования только что пережили еще одну революцию». На этот раз он подписал письмо как «Джон Ромеро, программист, победитель конкурсов, будущий богач». Он на правильном пути, он это чувствовал. Но чтобы поднять ставки и по-настоящему стать богачом, ему нужно было покинуть Англию и вернуться в Америку. * * * Желание Ромеро осуществилось в 1986 году, когда он вернулся с семьей в Калифорнию. Он записался на занятия в колледж Сьерра, который стал посещать незадолго до окончания школы. Его игры издавались полным ходом: почти все, что он выпускал, попадало в компьютерные журналы, а иногда – даже на их обложки. И однажды, во время рабочей смены в Burger King[39], он влюбился. Как-то раз Келли Митчелл зашла в заведение и привлекла внимание стоявшего на кассе Ромеро. Они начали встречаться. Келли была дочерью мормонов[40] из верхушки среднего класса. Круче всего было то, что она жила в шикарном доме на холме. Ромеро доводилось встречаться с другими девушками, но они не казались такими веселыми и подходящими ему, как Келли, – пусть ей и 39 Burger King – глобальная сеть ресторанов быстрого питания, специализирующаяся на гамбургерах. – Прим. пер. 40 Мормоны – религиозная и культурная группа, относящаяся к мормонизму, главной ветви движения Святых последних дней реставрационистского христианства. Основана религиозным деятелем Джозефом Смитом-младшим в северной части штата Нью-Йорк в 20-х годах XIX века. – Прим. пер. было наплевать на игры. Для девятнадцатилетнего Ромеро это был шанс завести семью, которой у него никогда не было. Он сделал Келли предложение, и в 1987 году они поженились. Ромеро решил, что пришло время заняться работой своей мечты. Он уже опубликовал десять игр, был в двух шагах от выпуска из школы и взял на себя заботу о семье. Ему нужен был заработок. Возможность появилась 15 сентября 1987 года на фестивале энтузиастов компьютеров Apple под названием Applefest. Ромеро прочитал о нем в компьютерном журнале и знал, что там будут все: крупные издатели игр, Origin и Sierra, а также журналы, где он из раза в раз публиковался: Uptime, Nibble и InCider. Он приехал в конференц-центр в Сан-Франциско. Хакеры и геймеры заносили в помещение мониторы, распечатки и дискеты. Стол был завален журналами, на обложке которых красовалась одна из игр Ромеро. Другая его игра была запущена на мониторах стенда компьютерного журнала Uptime, выходившего на дискетах. О да, подумал Ромеро. У меня здесь все будет хорошо. У стенда Uptime Ромеро встретил Джея Уилбура, редактора, платившего ему за работы. Джей, крепкий 27-летний бывший бармен из T. G. I. Friday’s[41], выглядел как ребенок, накачанный воздухом и с покрытым растительностью лицом. Джею нравился Ромеро: дерзкий, но ответственный программист, который понимал волшебную формулу отличных игр – легкие в освоении, сложные в мастерстве. Джей предложил ему работу. С типичной для него бравадой Ромеро пообещал подумать. Потешив самолюбие, Ромеро отправился прямо к стенду Origin, на 41 Американская сеть ресторанов, основанная в Нью-Йорке 15 марта 1965 года. – Прим. пер. котором было написано: «Ultima V в продаже с 31 октября!» «О боже! – подумал Ромеро, – очередная “Ультима”!» Он сел перед компьютером и вставил свою дискету. – И что это ты делаешь? – спросила женщина из отдела маркетинга компании Origin. – Ты вытащил нашу игру из нашего компьютера! Так нельзя! Ромеро нажал несколько клавиш. – Смотрите! – сказал он. На экране отобразилась погоня по лабиринту. Он написал ее, используя сложную программу, которая улучшала разрешение графики, делая ее вдвое четче и красочнее. Так называемое двойное разрешение считалось шедевром программирования, и игра вот этого тощего парня выглядела лучше, чем версия Ultima на экране. У женщины был только один вопрос: – Работу не ищешь? * * * Через два месяца, в ноябре 1987 года, Ромеро отправился в путь через всю страну. Впереди был первый рабочий день в офисе Origin в Нью-Гэмпшире. Целеустремленный, но нищий, он выписал фальшивые чеки, чтобы оплатить проезд через пункты взимания автодорожных сборов. Он ехал с Келли, своей беременной женой – их первенец должен был родиться в феврале. Келли была не в восторге от поездки в снежный штат[42], но 42 В Нью-Гэмпшире очень холодные зимы, а на севере штата может выпасть до Ромеро убедил жену своим обаянием. Он пообещал, что совсем скоро заживет как Первоклассный Программист и Будущий Богач. Обещание выполнить не удалось. Несмотря на свой стремительный успех в Origin, Ромеро решил рискнуть и уйти, чтобы присоединиться к новой компании своего босса. Риск себя не оправдал. Стартап не превратился в полноценный бизнес. Вскоре Ромеро, которому уже стукнул двадцать один год, с женой, маленьким Майклом на руках и еще одним ребенком на подходе, остался без работы. Стресс начинал сказываться на Келли. Обещания Ромеро не сбылись, и она вернулась в Калифорнию, чтобы родить ребенка рядом с родителями. Ромеро позвонил и рассказал ей, что остался на бобах: без работы и без квартиры. Он ночевал на диване у друга. ОН ПООБЕЩАЛ, ЧТО СОВСЕМ СКОРО ЗАЖИВЕТ КАК ПЕРВОКЛАССНЫЙ ПРОГРАММИСТ И БУДУЩИЙ БОГАЧ. Однако Ромеро не собирался лежать так до самой смерти. У него была мечта, которую он хотел исполнить, и семья, которую он любил. Он мог бы стать тем отцом, которого у него никогда не было, – отцом, который не только поддерживал бы игры своих чад, но и играл бы в них. Ромеро позвонил Джею Уилбуру, чтобы спросить, нет ли работы в Uptime. Джей ответил, что уходит из Uptime, чтобы присоединиться к их конкуренту, компании Softdisk в Шривпорте, Луизиана. Уилбур предложил устроиться туда и Ромеро. Джона не пришлось уговаривать. Разумеется, он поедет в Шривпорт. Там была хородвух с половиной метров снега. – Прим. пер. шая погода. Там были игры. И поэтому, как он надеялся, там было много хардкорных геймеров.

В мире было две игры. Одна разыгрывалась в жизни. Другая предлагала отыгрывать чужую жизнь. Само собой, эти миры встретились, как и Два Джона. Это случилось в апреле 2000 года в недрах делового центра в Далласе. Поводом послужил турнир по компьютерной игре Quake III Arena с призовым фондом в сто тысяч долларов. Организатором мероприятия выступила Профессиональная лига киберспортсменов[2] – организация, которая надеялась стать NFL[3] от мира видеоигр. Работало все по принципу «принеси собственный компьютер». Сотни машин объединялись в сеть в подвале отеля Hyatt для 72 часов безудержного действа. На огромном экране, где транслировались матчи, ракеты стремительно разлетались по цифровым аренам. Космические десантники с сигарами в зубах, грудастые воительницы-доминатрикс и забрызганные кровью клоуны-маньяки охотились друг на друга с ракетницами и плазменными пушками. Правила просты: побеждает тот, кто убьет больше всего противников. Участники мероприятия были хардкорными геймерами, проделавшими долгую дорогу. Более тысячи путешественников со своими мониторами, клавиатурами и мышками отправились в паломничество из Флориды и даже Финляндии. Они соревновались до тех пор, пока не вырубались за монитором или не залезали под стол, чтобы 2 Cyberathlete Professional League, она же CPL, создана в 1997 году. – Прим. пер. 3 Национальная футбольная лига – профессиональная лига американского футбола в США. – Прим. пер. поспать, положив под голову пустые коробки из-под пиццы. Одна пара гордо носила с собой новорожденного ребенка в самодельной пижаме с символикой Quake. Двое спортсменов выбрили на голове похожий на коготь логотип Quake, а их девушки ходили по залу с машинками для стрижки волос, предлагая всем желающим идеальную для поклонения игре прическу. В Далласе, столице ультражестоких игр типа Quake и DOOM, такая страсть не была редкостью. Игры от первого лица, похожие на пейнтбол, дали жизнь жанру шутеров от первого лица. В индустрии, оборот которой достиг 10,8 миллиарда долларов, представители этого жанра были одними из самых продаваемых – во многом из-за них американцы стали тратить на видеоигры больше денег, чем на походы в кино[4]. Игры стали движущей силой эволюции компьютерной техники, расширив границы 3D-графики и создав стандарт для онлайн-игр и сообществ. Они стали поводом для серьезной общественно-политической шумихи, в некоторых странах оказались под запретом, а в США их и вовсе обвинили в подстрекательстве к массовым убийствам в средней школе «Колумбайн» в 1999 году. В результате игры создали уникальное сообщество вне закона, высокотехнологичную Мекку для опытных и энергичных молодых игроков. В этом мире ни один геймер не был более искусным и целеустремленным, чем соавторы DOOM и Quake, Джон Кармак и Джон Ромеро. Или, как их еще называли, Два Джона. 4 Согласно данным Американской ассоциации кинокомпаний, сборы в 2001 году составили 8,4 миллиарда долларов, в то время как на видеоигры, по данным NPD Group, игроки потратили 10,8 миллиардов. – Прим. авт. Для нового поколения Кармак и Ромеро олицетворяли американскую мечту: они пришли к успеху своими силами, превратив личные устремления в большой бизнес, новую форму искусства и культурное явление. Полные противоположности друг друга, они оба почитались как составителями списка Fortune 500[5], так и компьютерными хакерами. Их провозгласили Ленноном и Маккартни от мира видеоигр (хотя они наверняка предпочли бы сравнение с Metallica). Два Джона сбежали из неблагополучных семей, чтобы создавать одни из самых важных игр в истории, пока те самые игры не развели их по разным углам. Но через пару минут, после долгого молчания, они снова предстанут перед фанатами. Кармак и Ромеро договорились поговорить с почитателями о своих последних проектах: Кармак – про Quake III Arena, которую он разрабатывал в соучрежденной им id Software, а Ромеро – про долгожданный эпос Daikatana, над которым он работал в своем стартапе Ion Storm. Игры представляли собой противоположности того, что когда-то делало Двух Джонов таким динамичным дуэтом. Теперь казалось, что они заклятые враги. Их отношения были предметом изучения человеческой алхимии. Кармак, которому было 29 лет, вел монашеский образ жизни. Программист-филантроп, в свободное время он создавал мощные ракеты (а также входил в список гениев по версии Билла Гейтса). Его поведение вдохновлялось идеальным порядком компьютерного кода. Ромеро в свои 32 года был дерзким дизайнером, чей образ плохиша сделал его рок-звездой индустрии; он бы рискнул всем, в том числе и репутацией, чтобы реализовать са5 Fortune Global 500 – рейтинг 500 крупнейших мировых компаний с наибольшей выручкой. Список ежегодно составляется журналом Fortune. – Прим. пер. мые смелые идеи. Кармак вскоре после их расставания сказал: «Ромеро хочет себе империю, а я просто хочу писать хорошие программы». Близился момент приезда Двух Джонов в отель. Геймеры отвлеклись от соревнований в игре и приготовились наблюдать за борьбой в реальной жизни между бывшими партнерами. Кармак и Ромеро друг за другом припарковали свои Ferrari, купленные в разгар сотрудничества. Кармак быстро прошел мимо толпы. У него были короткие волосы песочного цвета, квадратные очки и футболка с комком шерсти на ножках и двумя большими глазами. Ромеро не спеша шел со своей девушкой Стиви Кейс, умелой геймершей и моделью Playboy; он надел узкие черные джинсы и рубашку в тон, а его густая темная грива ниспадала до талии. Проходя мимо друг друга, два Джона сухо кивнули и заняли свои места. Пробил час игры.

Эскалатор казался просто бесконечным. Ступать по нему приходилось медленно и очень осторожно, ступени скрипели и стучали под ногами, а в одном месте неожиданно подались вниз, так что Артем еле успел отдернуть ногу. Повсюду валялись замшелые обломки крупных веток и небольшие деревца, которые занесло сюда, наверное, еще тогда, может быть, взрывом. Стены поросли вьюнком и мхом, а сквозь дыры в пластиковом покрытии боковых барьеров виднелись заржавленные части механизма. Сверху дул ветер — Артем ощущал его прикосновение даже через защитный костюм. Назад он ни разу не оглянулся. Вверху все было черно. Ничего хорошего это не предвещало: павильон станции мог обвалиться, и неизвестно еще, сможет ли он пробраться сквозь завалы. Другим возможным объяснением была безлунная ночь. В этом тоже мало хорошего: при слабой видимости наводить огонь ракетной батареи было бы непросто. Но чем меньше оставалось до конца эскалатора, тем лучше становились видны бледные блики на стенах и пробивающиеся сквозь щели тонкие лучики. Выход в наружный павильон был действительно перекрыт, но не камнями, а поваленными деревьями. Через несколько минут поисков Артем обнаружил среди них узкий лаз, через который он еле-еле смог протиснуться. В крыше вестибюля зияла огромная, почти во весь потолок, пробоина, через которую внутрь падал бледный лунный свет. Пол был тоже завален сломанными ветвями и даже целыми деревьями, образовывавшими настоящий настил. У одной из стен Артем заметил несколько странных предметов — утопающих в хворосте больших, в человеческий рост кожистых темно-серых шаров. Выглядели они неприятно, и подходить к ним ближе Артем побоялся. На всякий случай выключив фонарь, он вышел на улицу. Верхний вестибюль станции стоял посреди скопления развороченных остовов киосков и некогда изящных легких торговых павильонов. Впереди виднелось громадное здание странной вогнутой формы, одно из крыльев которого было наполовину снесено. Артем осмотрелся: Ульмана и его товарища нигде не видно, должно быть, они все еще были в пути. У него оставалось немного времени, чтобы изучить окрестности. На секунду затаив дыхание, он прислушался, пытаясь уловить раздирающий душу вопль черных. Ботанический Сад находился не так далеко отсюда, и Артем не мог понять, почему эти твари до сих пор не добрались до их станции по поверхности. Все было тихо. Где-то вдалеке подвывали собаки, но их вой звучал совсем по-другому — он был жалобный, безмозглый. Встречаться с ними Артем, правда, тоже не хотел: если им удалось выжить на поверхности все эти годы, что-то должно было их отличать от привычных собак, которых держали жители метро. Отойдя чуть дальше от входа на станцию, он обнаружил еще одну странность: павильон опоясывала неглубокая, грубо прорытая канава. Ее заполняла странная темная жидкость, издававшая такой сильный и едкий запах, что Артем чувствовал его отголосок даже в противогазе. Перепрыгнув через канаву, он подошел к одному из киосков и заглянул внутрь. Тот был совершенно пуст. На полу валялось битое бутылочное стекло, все остальное было собрано подчистую. Он обследовал еще несколько других ларьков, пока не нашел один, обещавший быть интереснее остальных. Внешне он напоминал крошечную крепость: это был куб, сваренный из толстых листов железа, с совсем крохотным окошком из зеркального стекла. Вывеска над окном гласила «Обмен валюты». Дверь была заперта на необычный замок, который, видимо, отпирался не ключом, а правильной цифровой комбинацией. Подойдя к окошку, Артем попытался открыть его, но у него ничего не вышло. Зато он заметил, что на подоконнике было что-то написано. Укрепленный киоск заинтриговал его, и, забыв об осторожности, Артем зажег фонарь. Он с трудом смог прочитать корявые, как если бы их выводили левой рукой, буквы: «Похороните по-человечески. Код 767». И как только он понял, что это могло означать, как в вышине раздалось гневное верещание. Артем сразу узнал его: точно так же кричали летающие чудовища над Калининским. Он поспешно потушил фонарь, но было поздно: клич послышался снова, теперь прямо над его головой. Артем судорожно огляделся по сторонам, ища, куда спрятаться. Пожалуй, единственным выходом было проверить его догадку. Нажав кнопки с цифрами в нужной последовательности, он потянул ручку на себя. Мысль оказалась верной: внутри замка раздался глухой щелчок и дверь трудно поддалась, дьявольски скрипя ржавыми петлями. Артем пролез внутрь, заперся и снова включил свет. В углу, привалившись спиной к стене, на полу сидела усохшая мумия женщины. В одной руке она сжимала толстый фломастер, в другой — пластиковую бутылку. Обклеенные линолеумом стены были сверху донизу исписаны аккуратным женским почерком. Сквозь толстое стекло окошка просматривалось пространство перед входом на станцию. На полу валялась пустая пачка из-под таблеток, яркие обертки от шоколада, железные банки из-под газировки, а в углу стоял приоткрытый сейф. Трупа Артем не испугался, только ощутил, как теплой волной накатила жалость к неизвестной девушке. Ему почему-то показалось, что это непременно должна быть именно девушка. Снова послышался крик летучей бестии, а потом на крышу обрушился мощный удар, от которого киоск заходил ходуном. Артем упал на пол, выжидая. Атаки не повторялись, визг раздосадованной твари стал отдаляться, и он решился встать на ноги. По большому счету, он мог прятаться в своем укрытии сколько угодно — ведь оставался же в неприкосновенности труп девушки все это время, хотя охотников полакомиться им вокруг наверняка хватало. Можно было, конечно, попытаться убить или хотя бы ранить чудовище, но тогда пришлось бы выходить наружу. А если он промахнется, или бестия окажется покрыта броней, на открытой местности второго шанса ему уже не представится. Разумнее будет дождаться Ульмана. Если тот еще жив. Чтобы отвлечься, Артем начал читать надписи на стенах. «… Пишу потому что скучно, и чтобы не сойти с ума. Уже три дня сижу в этом ларьке, на улицу выйти боюсь. На моих глазах десять человек, которые не успели добежать до метро, задохнулись и до сих пор лежат прямо посреди пятачка. Хорошо, успела прочитать в газете, как проклеивать скотчем швы. Жду, пока ветер отнесет облако, писали, что через день опасности уже не будет. 9 июля. Пробовала попасть в метро. За эскалатором начинается какая-то железная стена, не могла поднять, сколько ни стучала, никто не открыл. Через 10 минут мне стало очень плохо, вернулась к себе. Вокруг много мертвых. Все страшные, раздулись, воняют. Разбила стекло в продуктовой палатке, взяла шоколад и минералку. От голода теперь не умру. Почувствовала себя ужасно слабой. Полный сейф долларов и рублей, а делать с ними нечего. Странно. Оказывается, просто бумажки. 10 июля. Продолжили бомбить. Справа, с Проспекта Мира целый день слышался страшный грохот. Странно. Я думала, никого не осталось, но вчера по улице на большой скорости проехал танк. Хотела выбежать и помахать рукой, но не успела. Очень скучаю по маме и Леве. Целый день рвало. Потом уснула. 11 июля. Мимо прошел страшно обожженный человек. Не знаю, где он прятался все это время. Он все время плакал и хрипел. Было очень страшно. Ушел к метро, потом слышала громкий стук. Наверное, тоже стучался в эту стену. Потом все затихло. Завтра пойду смотреть, открыли ему или нет» Палатку сотряс новый удар — чудовище не желало отступаться от своей добычи. Артем пошатнулся и чуть было не повалился на тело, еле-еле сумел удержаться, схватившись руками за прилавок. Пригнувшись, он подождал еще минуту, потом продолжил читать. «12 июля. Не могу выйти. Бьет дрожь, не понимаю, сплю я или нет. Сегодня час разговаривала с Левой, он сказал, что скоро женится на мне. Потом пришла мама, у нее вытекли глаза. Потом снова осталась одна. Мне так одиноко. Когда уже все закончится, когда нас спасут? Пришли собаки, едят трупы. Наконец, спасибо. Рвало. 13 июля. Еще остаются консервы, шоколад и минералка, но уже не хочу. Пока жизнь вернется в свою колею, пройдет еще не меньше года. Отечественная война шла 5 лет, дольше ничего не может быть. Все будет хорошо. Меня найдут. 14 июля. Больше не хочу. Больше не хочу. Похороните меня по-человечески, не хочу в этом проклятом железном ящике… Тесно. Спасибо феназепаму. Спокойной ночи» Рядом были еще какие-то надписи, но все больше бессвязные, оборванные, и рисунки: чертики, маленькие девочки в больших шляпах или бантах, человеческие лица. Она ведь и всерьез надеялась, что кошмар, который ей довелось пережить, скоро кончится, подумал Артем. Год-два, и все вернется на круги своя, все будет как прежде. Жизнь продолжится, и о случившемся все забудут. Сколько лет прошло с тех пор? За это время человечество только отдалилось от возвращения на поверхность. Могла ли она помыслить, что выживут только те, кто тогда «успел спуститься в метро» — и немногие счастливчики, которым, в нарушение инструкций и уставов, открывали двери в последующие несколько дней? Артем подумал о себе. Ему всегда хотелось верить, что однажды люди смогут подняться из метро, чтобы снова жить как прежде, чтобы восстановить величественные строения, воздвигнутые их предками, и поселиться в них, чтобы не щурясь, смотреть на солнце и дышать не безвкусной смесью кислорода и азота, пропущенной через фильтры противогаза, а с наслаждением глотать воздух, раскрашенный ароматами растений… Сам он не знал, как они раньше пахли, но это должно было быть прекрасно — особенно цветы, про которые вспоминала его мать. Но глядя на высохшее тело неизвестной девушки, которая так и не дождалась того дня, когда кошмар окончится, он начинал сомневаться, что и сам сможет дожить до этого. Чем его надежда увидеть возвращение прежней жизни отличается от ее уверенности в том, что это непременно случится — и уж никак не позже, чем через 5 лет? За годы в метро человек не накопил сил, чтобы с триумфом подняться вверх по ступеням сияющего эскалатора, везущего его к былой мощи и великолепию. Напротив, он измельчал, привык к темноте и тесноте. Большинство уже позабыло за никчемностью о некогда абсолютной власти человечества над миром, некоторые продолжали тосковать по нему, другие прокляли. За кем из них было будущее? Снаружи раздался гудок. Артем бросился к окну: на пятачке перед киосками стояла машина крайне необычного вида. Автомобили ему уже и раньше приходилось видеть — сначала в далеком детстве, потом на картинках и фотографиях в книгах, и наконец, во время своего предыдущего подъема на поверхность. Но ни один из них не выглядел так, наверное поэтому-то он и не решился сразу выбежать навстречу. Здоровенный шестиколесный грузовик был выкрашен в красный цвет. За большой двухрядной кабиной начинался размещался металлический фургон, вдоль борта шла белая линия, а на крыше громоздились какие-то трубы. Кроме того, там же были установлены и две круглых склянки, в которых вертелись, мигая, синие лампы. Вместо того, чтобы выбираться из киоска, он посветил через стекло фонарем, ожидая ответного сигнала. Фары грузовика вспыхнули и погасли несколько раз, и Артем собрался выходить, но не успел: сверху стремительно спикировали одна за другой две огромные черные тени. Первая схватила когтями за крышу и попыталась поднять вверх, но такая ноша была ей не по силам. Приподняв кузов машины на полметра от земли, чудище оторвало обе трубы, недовольно крикнуло и бросило их вниз. Вторая тварь с визгом ударила автомобиль сбоку, рассчитывая перевернуть его. Дверца распахнулась, и на асфальт спрыгнул человек в защитном костюме с громоздким пулеметом в руках. Подняв ствол вверх, он выждал несколько секунд, видимо, подпуская тварь поближе, а потом дал очередь. Сверху послышалось обиженное верещание. Артем поспешно открыл замок и выбежал наружу. Одно крылатое чудище описывало широкий круг метрах в тридцати над их головами, готовясь снова напасть, другого нигде не было заметно. — Давай в машину! — крикнул человек с пулеметом. Артем бросился к нему, вскарабкался в кабину и уселся на длинном сиденьи. Пулеметчик прицельно выстрелил еще несколько раз, потом вскочил на подножку, залез в салон и захлопнул за собой дверь. Машина тут же взвревела, резко стартуя с места. — Голубей тут кормишь? — прогудел Ульман, глядя на Артема сквозь окошки противогаза. Артем ожидал, что летающие твари будут их преследовать, но вместо этого, проводив машину еще метров сто, создания вернулись обратно к ВДНХ. — Гнездо защищают, — определил боец. — Слышали про такое. Они бы просто так на машину не напали — не их размер. Где у них там оно, интересно? Артем вдруг понял и где у тварей было гнездо, и почему рядом с выходом со станции ВДНХ больше не отваживалось показываться ни одно живое существо, включая, видимо, и черных. — Прямо в павильоне нашей станции, над эскалаторами, — сказал он. — Да? Странно, обычно они повыше, на домах гнездятся, — отозвался боец. — Наверное, другой вид. Да… Ты нас извини, что мы задержались. В кабине автомобиля было тесновато, особенно в костюмах и со всем громоздким вооружением. Заднее сиденье было занято какими-то рюкзаками и баулами. Ульман уселся с краю, Артем оказался в центре, а по левую руку от него, за рулем сидел парень с Проспекта Мира, который тогда говорил про машину и пулемет. Он представился Павлом. — Чего извиняться-то? Мы же не по своей воле, — возразил он. — Что-то полковник не предупреждал нас о том, во что проспект Мира от Рижской и дальше превратился. Такое впечатление, что по нему каток прошелся. Уж почему этот мост не до конца обвалился, я не знаю. Там даже спрятаться негде было, еле от собак оторвались. — Собак еще не видел? — спросил у Артема Ульман. — Слышал только, — откликнулся тот. — А мы вот поглядели на них, — выворачивая руль, сказал водитель. — Ну и как? — поинтересовался Артем. — Ничего хорошего. Бампер оторвали и чуть колесо не прогрызли, прямо на ходу. Отстали только когда Эд вожака из «Драгунова» снял, — Павел кивнул на Ульмана. Ехать было нелегко: земля была изрыта траншеями и ямами, асфальт растрескался, и дорогу приходилось тщательно выбирать. В одном месте они затормозили и минут пять пытались переехать через гору бетонных обломков, оставшихся от рухнувшей автомобильной эстакады. Артем смотрел в окно, сжимая в руках автомат. — Хорошо идет, — похвалил автомобиль Павел. — А говорили, выдохнется соляра, выдохнется… Ничего, наши химики и не такое видали. Не даром Полис защищаем. Есть и от очкариков польза. — Где вы ее нашли? — спросил Артем. — В депо стояла, сломанная. Не успели ее починить, чтобы по пожарам ездить, пока Москва догорала. Мы ее время от времени пользуем. Не по назначению, конечно, а так. — Понятно, — Артем снова отвернулся к окну. — Повезло нам с погодой, — Павлу, кажется, хотелось пообщаться, — ни облачка на небе. Это хорошо, с башни будет далеко видно, если на нее забраться получится. — Я уж лучше туда, наверх, чем по домам ходить, — кивнул Ульман. — Полковник, правда, говорил, что в них почти никто не живет, но мне слово «почти» почему-то не нравится. Машина повернула влево и покатила по прямой широкой улице, разбитой надвое газоном. Слева шел ряд почти не пострадавших кирпичных домов, справа тянулся мрачный черный лес, подступавший к самой проезжей части. В нескольких местах могучие корни прорывали дорожное полотно, и их приходилось объезжать. Но на все это Артем успел глянуть лишь мельком. — Вот она, красавица! — восхищенно сказал Павел. Останкинская башня была прямо перед ними. Она возвышалась на сотни метров гигантской булавой, грозящей давно поверженным врагам. Это была совершенно фантастическая конструкция, ничего похожего на нее Артем никогда еще не видел, даже на картинках в книгах и журналах. Отчим, конечно, рассказывал про циклопическое сооружение, находившееся всего в паре километров от их станции, но даже по его рассказам Артем не мог себе представить, как оно его потрясет. Всю оставшуюся часть пути он сидел, приоткрыв от удивления рот, и пожирал глазами грандиозный силуэт башни. Он ощущал сейчас странную смесь восторга — при виде этого творения человека, и горечи — от растущего понимания того, что тот больше никогда не сможет создать ничего подобного. — Она все это время совсем рядом была, а я и не знал… — он попытался облечь свои терзания в словесную форму. — Если не подниматься, вообще много чего знать не будешь, — отозвался Павел. — Ты хоть знаешь, почему ваша станция так называется — ВДНХ? Это означает — Великие Достижения Нашего Хозяйства, вот почему. Это там такой огромный парк был, со всякими животными и растениями. И вот что я вам скажу — вам крупно подфартило, что у вас «птички» свили гнездо прямо на входе. Потому что многие из этих Достижений под рентгеновскими лучами так распустились, что их теперь даже прямое попадание из гранатомета не берет. — Но ваших пернатых друзей они уважают, — добавил Ульман. — Это, так сказать, ваша крыша. Оба засмеялись, а Артем, даже не став поправлять Павла насчет названия своей станции, снова уставился на башню. Присмотревшись, он заметил, что вся громадная конструкция чуть накренилась, но, очевидно, снова обрела хрупкий баланс и удержалась от падения. Как она выстояла в аду, творившемся здесь десятилетия назад? Соседние дома были полностью или частично сметены, но башня гордо высилась посреди этой разрухи, словно была заговорена от вражеских бомб и ракет. — Интересно, как она выдержала, — пробормотал он. — Не хотели ломать, наверное, — предположил Павел. — Ценная инфраструктура все-таки. — Раньше она ведь еще на четверть выше была, и сверху был шпиль острый. А сейчас, видишь? — почти сразу за смотровой площадкой обрывается. — Да зачем им ее щадить — им уже не все равно было? Я вот боюсь, чтобы как с Кремлем не вышло… — засомневался Ульман. Проехав через ворота за стальные прутья ограды, машина подъехала к самому основанию телебашни и остановилась. Ульман взял прибор ночного видения, автомат, и спрыгнул на землю. Через минуту он дал им отмашку: все спокойно. Павел тоже вылез из кабины, и, открыв заднюю дверцу, принялся выволакивать наружу рюкзаки со снаряжением. — Сигнал через двадцать минут должен быть, — сказал он. — Попробуем отсюда поймать, — Ульман нашел ранец с рацией и начал собирать из составных секций длинную полевую антенну. Вскоре ус рации достигал уже шести метров в длину и лениво раскачивался на несильном ветру. Усевшись на передатчик, боец приложил к голове наушник с микрофоном и стал вслушиваться. Потянулись долгие минуты ожидания. На несколько секунд над ними возникла тень «гарпии», но, выписав пару кругов, чудище скрылось за домами — видимо, одной стычки с вооруженными людьми ему хватило для того, чтобы запомнить опасного врага и научиться остерегаться его. — А как они вообще выглядят, эти черные? Ты же у нас по этой части специалист, — спросил у Артема Павел. — Страшно очень выглядят. Как… люди наоборот, — попытался описать тот. — Полная противоположность человека. Да уже из самого названия ясно: черные — они и есть черные. — Надо же… И откуда они взялись? Ведь никто о них раньше и не слышал. Что у вас об этом говорят? — Мало ли о чем в метро никогда не слышали, — Артем поспешил перевести разговор на другую тему. — Вот про людоедов с Парка Победы раньше хоть кто-нибудь знал? — Это правда, — оживился водитель. — Людей с иголками в шее находили, а кто это делал, сказать никто не мог. А что поделаешь? Метро! Это надо ведь, бред какой — Великий червь! Но эти ваши черные все-таки откуда… — Я его видел, — перебил его Артем. — Червя? — недоверчиво спросил тот. — Ну, или что-то похожее на него. Может быть, поезд. Огромное, ревет так, что уши закладывает. Разглядеть как следует не успел — он мимо промчался. — Нет, поезд это не может быть… На чем они ездить будут? На грибах? Поезда от электричества работают. Это знаешь, что напоминает? Буровую установку. — Почему? — опешил Артем. Про буровые установки он слышал, но мысль, что Великий червь, грызущий новые ходы, про которые говорил Дрон, может оказаться такой машиной, ему в голову раньше не приходила. И разве вся вера в Червя не строилась на отрицании машин? — Ты только Ульману про буровую установку не говори, и полковнику тоже — они меня все помешанным из-за нее считают, — попросил его Павел. — Дело вот в чем. Я раньше в Полисе информацию собирал, выслеживал всяких шпиков, короче — занимался диверсантами и внутренней угрозой. И как-то раз мне попался один старичок, который все уверял, что в одном закутке в туннеле рядом с Боровицкой все время шум слышно, как будто за стеной буровая машина работает. Я бы конечно его самого сразу в сумасшедшие определил, но он раньше был строителем и в таких штуках разбирался. — И кому может понадобиться там копать? — Понятия не имею. Старик все бредил, что какие-то злодеи хотели туннель к реке прокопать, чтобы весь Полис смыло, а он их планы, вроде как, подслушал. Я сразу кого надо предпупредил, но только мне никто не поверил. Я этого старичка бросился искать, чтобы в качестве свидетеля им предъявить, но он как нарочно куда-то запропастился. Может, провокатор. А может, — Павел осторожно посмотрел на Ульмана и понизил голос. — Он действительно слышал, как военные что-то секретное роют. И старичка моего заодно зарыли, чтобы меньше слушал, что за стенкой творится. Ну, я с тех пор и ношусь с идеей о буровой установке, но меня из-за этого только за психа держат. Чуть стоит чего сказать — сразу насчет установки подкалывать начинают. Он замолчал, испытующе глядя на Артема — как тот отнесется к его истории? А Артем честно пытался понять, возможно ли такое, и чем больше он вспоминал речи жреца, странные обычаи дикарей и… — Ничего нет, пустой эфир! — зло бросил подошедший Ульман. — Ни черта не ловит. Надо выше подниматься. Наверное, они слишком далеко, и с земли не берет. Артем и Павел тут же засобирались. Думать о других объяснениях тому, почему группа Мельника не выходит на связь, никто не хотел. Ульман раскрутил по секциях антенну, убрал рацию в рюкзак, взвалил на плечо пулемет и первым зашагал к застекленному вестибюлю, который прятался за могучими опорами телебашни. Павел вручил один баул Артему, сам взял ранец и винтовку, хлопнул дверцей машины, и они пошли вслед за Ульманом. Внутри было тихо, грязно и пусто. Было видно, что люди однажды бежали отсюда впопыхах и уже больше никогда не возвращались. Луна удивленно заглядывала скозь битые пыльные стекла на перевернутые скамейки, разбитую стойку кассы, пост милиции с остатками забытой в спешке фуражки, разломанные турникеты на входе, освещала выведенные по трафарету инструкции и предостережения для посетителей телебашни. Включили фонари и, немного поискав, нашли выход на лестницу. Никчемные лифты, которые раньше могли доставить людей наверх меньше чем за минуту, стояли на первом этаже с дверями, раскрытыми бессильно, как челюсть паралитика. Теперь предстояло самое сложное: Ульман объявил, что подниматься придется на высоту в триста с лишним метров. Первые двести ступеней дались Артему легко — за недели странствий по метро ноги привыкли к нагрузкам. На триста пятидесятой стало пропадать ощущение, что он продвигается вперед. Винтовая лестница неутомимо бежала вверх, никакой разницы между этажами не ощущалось, да и были ли тут какие-то этажи, он не знал. Внутри башни было сыро и холодно, взгляд соскальзывал с голых бетонных стен, редкие двери были распахнуты настежь, открывая вид на брошенные аппаратные. Через пятьсот ступеней Ульман разрешил сделать первый привал, и тогда Артем понял, как же устали его ноги. На отдых боец отвел всего пять минут — он боялся пропустить тот момент, когда сталкер попытается связяться с ними. На восьмисотой ступени Артем сбился со счета. Ноги налились свинцом, и каждая теперь весила втрое больше, чем в начале подъема. Самым сложным было оторвать ступню от пола — он, словно магнит, тянул ее обратно. Плексиглас противогаза запотел изнутри от надорванного дыхания, и серые стены плыли в тумане, а коварные ступени стали цеплять его ботинки, пытаясь уронить. Остановиться и отдохнуть в одиночку он не мог: позади него напряженно пыхтел Павел, который к тому же нес в два раза больше груза, чем Артем. Еще минут через пятнадцать Ульман снова остановился. Он тоже выглядел уставшим, его грудь тяжело вздымалась под бесформенным защитным костюмом, а руки шарили по стене в поисках опоры. Потом боец достал из ранца флягу с водой и протянул Артему. В противогазе был предусмотрен специальный клапан, через который проходил катетер — через него можно было сосать воду. Несмотря на то, что Артем понимал, как хочется пить остальным, он не мог заставить себя оторваться от резиновой трубки, пока не осушил флягу наполовину. После этого он осел на пол и закрыл глаза. — Давай, еще недолго! — прокричал Ульман. Он рывком поставил Артема на ноги, забрал у него баул, взвалил себе на плечи и двинулся вперед. Сколько продолжалась последняя часть подъема, Артем не понимал. Ступени и стены слились в одно мутное целое, лучи и пятна света из-за испарины на обзорных стеклах выглядели как сияющие облака, и какое-то время он отвлекал себя тем, что любовался их переливанием. Кровь молотком стучала в голове, холодный воздух раздирал легкие, а лестница все не кончалась. Артем несколько раз самовольно садился на пол, но его поднимали и заставляли идти. Ради чего он это делает? Чтобы жизнь в метро продолжалась? Да. Чтобы на ВДНХ и дальше растили грибы и свиней, и чтобы там жил его отчим, и семья Женьки, и чтобы незнакомые ему люди вернулись и опять мирно зажили на Алексеевской, и на Рижской, и чтобы не затихала беспокойная торговая суета на Проспекте Мира и на Белорусской, чтобы разгуливали в своих халатах брамины в Полисе, и шуршали книжными страницами, постигая знания и передавая их следующим поколениям, и чтобы фашисты и дальше строили свой рейх, отлавливая расовых врагов и запытывая их до смерти, а люди Червя похищали чужих детей и поедали взрослых, а женщина на Маяковской и дальше могла торговать телом своего маленького сына, зарабатывая себе и ему на хлеб, и чтобы на Павелецкой не прекращались крысиные бега, а бойцы революционной бригады продолжали свои нападения на фашистов и смешные диалектические споры, и чтобы тысячи людей по всему метро дышали, ели, любили друг друга, давали жизнь своим детям, испражнялись и спали, мечтали, боролись, убивали, восхищались и предавали, философствовали и ненавидели, и каждый верил в свой рай и свой ад… Чтобы жизнь в метро, бессмысленная и бесполезная, возвышенная и наполненная светом, грязная и бурлящая, бесконечно разная и именно потому такая волшебная и прекрасная, человеческая жизнь продолжалась. Он думал об этом, и как будто в его спине проворачивался огромный заводной ключ, который подталкивал его к тому, чтобы сделать еще шаг, а за ним еще и еще, Артем продолжил двигаться дальше. И вдруг все оборвалось. Они вывалились в просторное помещение — широкий круглый коридор, замыкающийся в виде кольца. Внутренняя стена его была облицована мрамором, отчего Артем сразу почувствовал себя как дома, а внешняя… Внешняя была совершенно прозрачна, и сразу за ней начиналось небо, а где-то далеко-далеко внизу стояли крошечные домики, разрезанные улицами на кварталы, черные пятна парков, огромные провалы воронок и фишки уцелевших высотных домов — отсюда был виден весь бескрайний город, серой массой уходивший в темный горизонт. Артем съехал на пол, привалившись к стене и долго-долго смотрел на город, на медленно розовеющее небо, и снова на город. — Артем! Вставай, хватит сидеть! Вот, помоги-ка, — тряхнул его за плечо Ульман. Боец вручил ему большой моток проволоки, и Артем непонимающе уставился на него. — Не ловит эта треклятая антенна, — он указал на скрученный шестиметровый штырь, валявшийся на полу. — Будем рамовой пробовать. Вон там, дверь на технический балкон, который этажом ниже. Она как раз со стороны Ботанического Сада. Я пока на рации буду сидеть, выйдите с Пашкой наружу, он антенну разматывать будет, ты его подстрахуешь. Давайте поживее, а то уже светать скоро будет. Артем кивнул. Он вспомнил, зачем он здесь, и у него открылось второе дыхание. Кто-то подкрутил невидимый ключ в его спине, и внутренняя пружина снова начала разворачиваться. До цели оставалось совсем немного. Он взял проволоку и пошел к балконной двери. Створка не поддавалась, и Ульману пришлось всадить в нужную секцию целую очередь, пока изъеденное пулями стекло не треснуло и не рассыпалось. Мощный порыв ветра чуть не сбил их с ног. Артем шагнул на балкон, огороженный решеткой высотой в человеческий рост. — На вот, посмотри на них, — Павел протянул ему полевой бинокль и махнул рукой в нужном направлении. Артем приник к окулярам и долго бесцельно водил взглядом по приблизившемуся городу, пока Павел не навел его силой на то место, о котором говорил. Ботанический Сад и ВДНХ срослись вместе в одну темную, непроходимую чащобу, среди которой высились облупленные белые купола и крыши павильнов Выставки. В этом дремучем лесу оставалось всего две прогалины — узенькая дорожка между главными павильонами («Главная аллея», — боязливо прошептал Павел) и это. Прямо посреди Сада разрослась огромная проплешина, словно даже деревья отступили от невиданной язвы, образовавшейся среди них. Это было странное и жуткое зрелище — не то городище, не то гигантский животворящий орган, пульсирующий и подрагивающий, раскинувшийся на несколько квадратных километров. Небо постепенно окрашивалось в утренние цвета, и его становилось видно все лучше: опутанная жилками живая пленка, вылезающие из выходов-клоак крохотные черные фигурки, деловито копошащиеся, как муравьи… Именно муравьи, а их городище-матка напоминало Артему громадный муравейник. И одна из их тропок шла — он сейчас хорошо видел это — к стоящему на отшибе белому круглому строению, точь-в-точь напоминавшему вход на станцию ВДНХ. Черные фигурки добирались до дверей и пропадали. Их дальнейший путь Артем знал слишком хорошо. Они действительно были совсем рядом, а не пришли откуда-то издалека. Их действительно можно было уничтожить, просто уничтожить. Теперь главное, чтобы Мельник не подвел. Артем вздохнул с облегчением. Почему-то ему вспомнился черный туннель из его снов, но он тряхнул головой и принялся разматывать шнур. Балкон опоясывал башню по периметру, но сорокаметрового провода не хватило, чтобы сделать полный круг. Привязав конец к прутьям решетки, они стали возвращаться назад. — Есть! Есть сигнал! — радостно заорал Ульман, завидев их. — Вышли на связь! Живы! Полковник матерится, спрашивает, где мы раньше были! — он приложил наушник к голове, прислушался и добавил, — Говорит, все даже лучше, чем думали, четыре установки нашли, все в отличном состоянии, их законсервировали… В масле, под брезентом… Говорит, Антон — молоток, со всем разобрался… Скоро готовы будут… Надо координаты сообщить. Привет тебе передает, Артем! Павел развернул большую расчерченную на квадраты карту местности, и, глядя в бинокль, начал надиктовывать координаты, а Ульман повторял их в микрофон своей рации. — Саму станцию тоже уже на всякий случай запечатаем, — боец сверился с картой, и назвал еще несколько цифр. — Все, координаты ушли, теперь они наводить будут, — Ульман снял наушник и потер лоб. — На это еще время уйдет, твой ракетчик там один на всех. Но это ничего, подождем… Артем забрал себе бинокль и опять вылез на балкон. Что-то тянуло его к этому мерзкому муравейнику, какое-то непонятное гнетущее чувство, какая-то тоска, словно грудь сдавило что-то тяжелое, не давая вдохнуть глубоко. Перед глазами снова встал черный туннель — да вдруг так ясно, так четко, как он не видел его даже в своих видениях. Но теперь его можно было не бояться — этим упырям оставалось недолго хозяйничать в его снах. — Все, полетело! Полковник говорит, ждите привета! Сейчас мы этих ваших сук черных прожарим! — завопил Ульман. И именно в этот момент город под ногами исчез, кануло в темную бездну небо, стихли радостные крики за спиной, — остался только один пустой черный туннель, по которому Артем столько раз брел навстречу… чему? Время загустело и застыло. Он достал из кармана пластмассовую зажигалку и чиркнул кремнем. Маленький веселый огонек выскочил наружу и заплясал на фитиле, озаряя небольшое пространство вокруг себя. Артем знал, что увидит, и понимал, что теперь уже не должен страшиться этого — поэтому он просто поднял голову и заглянул в огромные черные глаза без белков и зрачков. И услышал. — Ты — избранный! Мир перевернулся. В этих бездонных глазах он вдруг за какие-то кратчайшие доли секунды увидел ответ на все, что оставалось для него непонятным и необъясненным. Ответ на все его сомнения, колебания, поиски — и он оказался совсем не тем, о котором Артем всегда думал. Провалившись во взгляд черного, он вдруг увидел вселенную его глазами: возрождающаяся новая жизнь, братство и единение сотен и тысяч отдельных разумов, но не растворяющее границы между ними, а сопрягающее мысли каждого в единое целое. Упругая черная кожа, отталкивающая губительные прозрачные лучи, способная вынести и палящее солнце и январские морозы, тонкие гибкие телепатические щупальца, способоные и ласково гладить любимое создание, и больно жалить врага, полная невосприимчивость к боли — одним словом, их тела были чистым совершенством. И при этом они обладали любознательным, живым умом, к несчастью, настолько непохожим на человеческий, что никакой возможности наладить контакт не было. До него, до Артема. Потом Артем увидел людей глазами черных — озлобленных, загнанных под землю грязных ублюдков, огрызающихся огнем и свинцом, уничтожающих парламентеров, которые идут к ним с песней мира — а у них вырывают этот белый флаг и его древком пробивают им глотку. Потом отчаяние — отчаяние наладить общение, свзяь, понимание, что в глубине, в нижних коридорах сидят неразумные, взбесившиеся твари, которые уничтожили свой мир, продолжают грызню между собой и скоро вымрут, если их не перевоспитать. Снова попытка протянуть им руку — и снова они вцепляются в нее с такой ненавистью, что остается только один выход — усмирить, успокоить. Убивать? Только для самозащиты, потому что черные и не умеют толком убивать, они созданы для другого. И все это время — отчаянные поиски хотя бы одного из загнанных, того, кто сможет стать толмачом, мостиком между двумя мирами, который переведет и одним и другим смысл поступков и желаний каждого, который объяснит людям, что им нечего бояться, и поможет черным общаться с ними. Потому что им нечего делить. Потому что они — не соперничающие за выживание виды, а два организма, которые предназначены природой для симбиоза. И вместе — с человеческим пониманием техники и знанием истории отравленного мира, и со способностью черных противостоять его угрозам, они могут вывести человечество на другой, новый виток, и остановившаяся Земля, скрипнув, продолжит вращение вокруг своей оси. Потому что и черные — это тоже часть человечества, новая, зародившаяся здесь, на останках сметенного войной мегаполиса, ветвь. Они — порождение этой войны, они — дети этого мира, они лучше приспособлены к новым условиям игры. Как и многие другие появившиеся после создания, они живут и ощущают не только привычными человеку органами, но и щупальцами сознания. Артем вспомнил про загадочный шум в трубах, дикарей, завораживающих взглядом, штурмующую рассудок отвратительную массу в сердце Кремля… Человек не был способен справиться с их воздействием на разум. Черные — были словно созданы для этого. Но им был нужен партнер, союзник… Друг. Нужен кто-то, кто поможет наладить связь с их оглохшими и ослепшими старшими братьями — людьми. Долгое, терпеливое нащупывание и восторг — от того, что такой толмач, избранный, найден. Но еще до того, как контакт с ним установлен, он исчезает. Щупальца Общего ищут его повсюду, иногда захватывая, чтобы начать общение, но он тоже боится, вырывается, выскальзывает и убегает. Его приходится поддерживать и спасать, останавливать, предупреждать об опасности, подталкивать, и снова вести его домой, туда, где связь с ним будет особенно сильна и чиста. Наконец, контакт становится довольно твердым — каждый день, иногда по нескольку раз удается сблизиться с избранным, и тогда он делает еще один робкий шаг к пониманию своей задачи. Своей судьбы. Он всегда был предназначен именно для этого, ведь даже саму дорогу черным в метро, к людям, открыл не кто иной, как он. Артем мысленно задал им тревоживший его вопрос — что же случилось с Хантером, и ему ответили: в ответ на возникший в его голове образ Охотника ему просто пришел другой образ, объяснявший: его больше нет. Он был солдат, а не дипломат, он не хотел и не мог установить мир между ними, он был создан для уничтожения. Его пытались убедить в бесполезности и глупости войны, но ничего не вышло, и тогда ему просто приказали умереть. Артем увидел его смерть, тихую и безболезненную, и даже не ощутил в себе гнева и желания отомстить, только жалость по отношению к этому человеку, который оказался неспособен понять. Теперь его больше ничего не отвлекало от главного, и он снова раскрыл свой разум их разуму. Артем стоял сейчас на грани осознания чего-то невероятно важного — он уже испытывал это чувство в самом начале своего похода, когда сидел у костра на Алексеевской. Это было именно оно — ясное ощущение, что километры туннелей и недели блужданий снова вывели его к потайной дверце, открыв которую, он обретет понимание всех тайн мироздания и вознесется над убогими человеками, выдолбившими свой мирок в неподатливой мерзлой земле и зарывшимися в него с головой. Он мог отворить ее уже в тот раз, и тогда все его странствие было бы ни к чему. Но в прошлый раз он попал к этой двери случайно, заглянул в замочную скважину и отпрянул, испугавшись увиденного. А теперь его долгий путь к ней заставлял его без колебаний открыть ее и предстать перед светом абсолютного знания, который хлынет наружу. И пусть он ослепит его — глаза тогда уже будут лишь неуклюжим и бесполезным инструментом, годным для тех, кто ничего в своей жизни не видел, кроме сводов туннелей и замызганного гранита станций. Он должен был только протянуть руку навстречу поданной ему ладони — пусть страшной, пусть непривычной, обтянутой лоснящейся черной кожей — но несомненно дружеской. И тогда дверь откроется. И все будет по-другому. Перед его мысленным взором распахнулись необозримые новые горизонты, прекрасные и величественные. Сердце заполнила радость и решимость, и была только капелька раскаяния в том, что он не мог понять всего этого раньше, что он гнал от себя друзей и братьев, тянущихся к нему, так рассчитывающих на его помощь, его поддержку, потому что только он один во всем мире может это сделать. Он взялся за ручку двери и потянул ее вниз. Сердца тысяч черных далеко внизу вспыхнули радостью и надеждой. Тьма перед глазами рассеялась и, приникнув к биноклю, он увидел, что сотни черных фигурок на далекой земле замерли на местах. Ему показалось, что все они сейчас смотрят на него, не веря, что столь долго ожидаемое чудо свершилось, и конец бессмысленной братоубийственной вражде положен. В эту секунду первая ракета молниеносно прочертила огненно-дымный след в небе и ударила в самый центр городища. И сразу за ней алеющий небосклон располосовали еще три таких же метеора. Артем рванулся назад, надеясь, что залп еще можно остановить, приказать, объяснить… Но тут же сник, понимая, что все уже произошло. Оранжевое пламя захлестнуло «муравейник», вверх взметнулось смоляное облако, новые взрывы окружили его со всех сторон, и он сдулся, рухнул, испустив усталый предсмертный стон, потом его заволокло густым дымом горящего леса и плоти. А с неба все падали и падали новые ракеты, и этот гибельный дождь продолжался секунду за секундой, и каждая смерть, которую он нес, отдавалась тоскливой болью в душе Артема. Он отчаянно пытался нащупать в своем сознании хотя бы след того присутствия, которое только что так приятно наполняло и согревало его, которое обещало спасение ему и всему человечеству, которое давало ему смысл… Но от него ничего не оставалось. Его сознание было как заброшенный туннель метро, где совершенную пустоту не дает разглядеть только стоящая в нем кромешная тьма. И Артем четко, остро почувствовал, что уже никогда за отведенное ему время там не возникнет тот свет, которым он сможет озарить свою жизнь и найти в ней дорогу. — Как мы славно их взгрели, а? Будут знать, как к нам с мечом! — потирал руки Ульман. — А, Артем? Артем! Весь Ботанический сад, а заодно и ВДНХ превратились в одно страшное огненное месиво, огромные клубы жирного черного дыма лениво поднимались в осеннее небо, и багровое зарево чудовищного пожара мешалось с нежными лучами восходящего солнца. Артему стало невыносимо душно и тесно. Он взялся за противогаз, сорвал его и жадно, полной грудью вдохнул горький холодный воздух. Потом вытер выступившие слезы и, не обращая внимания на окрики, стал спускаться по лестнице вниз. Он возвращался в метро. Домой.

Вдвоем отодвинув тяжелый чугунный блин, закрывавший лаз, они начали спускаться вниз. Узкая вертикальная шахта была сложена из бетонных колец, в каждом из которых торчала металлическая скоба. Как только они остались вдвоем, Ульман переменился. С Артемом он общался короткими, односложными фразами, главным образом отдавая приказы или предостерегая его. Как только крышка люка была снята, он велел Артему потушить фонарь и, надвинув на глаза прибор ночного видения, первым нырнул внутрь. Ползти вниз, цепляясь за скобы, Артему пришлось вслепую. Он не очень хорошо понимал, к чему были нужны все эти предосторожности, ведь после Кремля они встретили на своем пути никакой опасности. В конце концов Артем решил, что сталкер дал Ульману какие-то особые инструкции, или что, оставшись без своего командира, тот просто начал с удовольствием исполнять его роль сам. Боец хлопнул Артема по ноге, давая знак остановиться. Он послушно замер, ожидая, пока тот объяснит ему, в чем дело. Но вместо объяснений снизу послышался мягкий удар — это Ульман спрыгнул на пол, — а через несколько секунд раздались тихие хлопки выстрелов. — Можешь слезать, — громким шепотом разрешил Артему напарник, и снизу зажегся свет. Когда скобы закончились, он отпустил руки и, пролетев метра два, приземлился на цементный пол. Поднялся, отряхнул руки и огляделся по сторонам. Они находились в коротком, шагов на пятнадцать, коридоре. С одной его стороны в потолке был лаз — оттуда они и вылезли, а с другой — в полу виднелся еще один люк с такой же чугунной рифленой крышкой. Рядом с ним в луже крови лежал ничком мертвый дикарь, и после смерти сжимающий в руке свою плевательную трубку. — Проход охранял, — тихо отозвался Ульман на вопросительный взгляд Артема. — Но заснул. Не ждал, наверное, что с этой стороны кто-то полезет. Ухом на люк лег и заснул. — Ты его… во сне? — уточнил Артем. — А что? Не по-рыцарски? — фыркнул тот. — Ничего, будет знать, как при исполнении спать. И потом, он все равно плохим человеком был — священный день не соблюдал. Было же сказано — в туннели не соваться. За ноги оттащив тело в сторону, он открыл люк и опять погасил фонарь. На этот раз шахта была совсем короткая и вела в заваленное хламом служебное помещение. Лаз полностью скрывала от чужих глаз гора металлических листов, шестеренок, рессор и никелированных поручней — деталей хватило бы на целый вагон. Они были беспорядочно нагромождены друг на друга до самого потолка и держались каким-то чудом. Между этой кучей и стеной оставался узкий проход, но протиснуться сквозь него, не задев и не обрушив на себя всю гору железа, было почти невозможно. Засыпанная грунтом до середины дверь из помещения вела сразу в необычный квадратный туннель. Слева перегон обрывался: там был то ли завал, то ли в том самом месте работы по прокладке путей почему-то прекратили. Направо он выводил в стандартный круглый и широкий туннель. Сразу чувствовалось, что граница между двумя переплетающимися между собой подземными мирами пересечена. Здесь, в Метро, даже дышалось иначе — воздух был хоть и сырым, но не таким мертвенным и застоявшимся, как в тайных ходах Д-6. Встал вопрос — куда идти дальше. Пытаться двигаться наобум они не стали — в этом же перегоне могла находиться погранзастава Четвертого рейха. От Маяковской до Чеховской ходу, судя по карте, было всего — минут двадцать. Покопавшись в пакете со своими вещами, Артем нашел там окровавленную карту, которая ему досталась от Данилы, и по ней определили верное направление. Не прошло и пяти минут, как они уже были на Маяковской. Усевшись на скамью, Ульман с облегченным вздохом снял с головы тяжелый шлем, вытер рукавом раскрасневшееся мокрое лицо и запустил пятерню в ежик своих русых волос. Несмотря на могучее телосложение и повадки матерого туннельного волка, лет Ульману, кажется, было ненамного больше, чем Артему, и уж точно никак не больше тридцати. Пока искали, где купить еды, Артем успел осмотреть станцию. Сколько прошло времени с тех пор, как он ел в последний раз, Артем уже и сам не знал, но живот ему подвело нешуточно. Припасов у Ульмана с собой никаких не было — собирались они в спешке и брали только необходимое. Маяковская обстановкой и духом напоминала Киевскую. От когда-то изящной и воздушной станции оставалась только мрачная тень. Станция была теперь наполовину разоренная, с ютящимися в драных палатках или прямо на платформе перепуганными людьми, покрытыми подтеками и разводами от просачивающейся воды стенами и потолком, с одним небольшим костерком на всю станцию — топить нечем. Обитатели Маяковской переговаривались между собой совсем тихо, как у постели умирающего. Однако и на этой задыхающейся станции нашелся магазин — залатанная трехместная палатка с выставленным у входа раскладным столиком. Ассортимент удручал — ободранные крысиные тушки, засохшие и сморщившиеся грибы, доставленные сюда невесть когда, и даже нарезанный квадратиками мох. Рядом с каждым товаром гордо стоял ценник — придавленный гильзой обрывок газетной бумаги с ровными, каллиграфически прописанными цифрами. Покупателей, кроме них, почти не было — только худосочная ссутуленная женщина, держащая за руку маленького мальчика. Ребенок потянулся к лежащей на прилавке крысе, но мать одернула его. — Не трожь! Мы на этой неделе мясо уже ели! Мальчик послушался, но надолго забыть о тушке у него не вышло. Как только мать отвернулась, он снова попробовал добраться до дохлого зверька. — Колька! Я тебе что сказала? Будешь плохо себя вести — за тобой бесы из туннелей придут! Вот Сашка твой мамку свою не слушался — его и забрали! — забранила его женщина, в последний момент успев отдернуть сына. Артем с Ульманом никак не могли решиться. Артему начало казаться, что он вполне может потерпеть до Проспекта Мира, где хотя бы грибы будут посвежее. — Может, крыску? Зажариваем в присутствии клиента, — с достоинством предложил плешивый хозяин магазина. — Сертификат качества! — загадочно добавил он. — Спасибо, я уже пообедал, — поспешил отказаться Ульман. — Артем, что ты там хотел? Только мох не бери, от него в кишечнике Четвертая мировая начинается. Женщина осуждающе покосилась на него. В руке у нее было всего два патрона, которых, судя по ценникам, хватало как раз только на мох. Заметив, что Артем смотрит на ее скромный капитал, женщина спрятала кулак за спину. — Нечего здесь! — злобно огрызнулась она. — Сам покупать не собираешься, так и вали отсюда! Не все миллионеры! Чего пялишься? Артем хотел было ответить, но засмотрелся на ее сына. Тот был очень похож на Олега — такие же бесцветные хрупкие волосы, красноватые глаза, вздернутый нос. Мальчик взял большой палец в рот и стеснительно улыбнулся Артему, глядя на него чуть исподлобья. Тот почувствовал, как помимо его воли губы расползаются в улыбке, а глаза набухают слезами. Женщина перехватила его взгляд и взбеленилась. — Извращенцы лешие! — сверкая глазами, взвизгнула она. — Пойдем, Коленька, сынок, домой! — она потащила мальчика за руку. — Подождите! Постойте! Артем выдавил из запасного рожка своего автомата несколько патронов и, догнав женщину, отдал их ей. — Вот… Это вам. Коле вашему. Та недоверчиво взглянула на него, потом ее рот презрительно скривился. — Что же ты думаешь, за пять патронов такое можно? Чтобы своего ребенка?! Артем не сразу понял, что она имела в виду. Наконец до него дошло, и он раскрыл было рот, чтобы начать оправдываться, но так и не смог ничего выдавить, а просто стоял, хлопая глазами. Женщина, довольная произведенным эффектом, сменила гнев на милость. — Ладно уж! Двадцать патронов за полчаса. Так и не сумев ничего выговорить, Артем потряс головой, развернулся и чуть ли не бегом бросился прочь. — Жлоб! Ладно, давай хотя бы пятнадцать! — прокричала ему вслед женщина. Ульман стоял все там же, беседуя о чем-то с продавцом. — Ну так, как насчет крыски, не надумали? — учтиво поинтересовался хозяин, завидев возвращающегося Артема. Еще немного — и его вырвет, понял Артем. Потянув Ульмана за собой, он поспешил ретироваться со станции. — Отчего такая спешка? — спросил тот, когда они уже шагали по туннелю в направлении Белорусской. Стараясь справиться с подступающим к горлу комком, Артем рассказал, что произошло. На Ульмана его история особого впечатления не произвела. — А что? Жить же как-то надо, — отозвался он. — Зачем такая жизнь вообще нужна? — Артема передернуло. — У тебя есть предложения? — Ульман пожал своими широкими плечами. — Да в чем смысл такой жизни? Цепляться за нее, терпеть всю эту грязь, унижения, детьми своими торговать, мох жрать, ради чего?! Артем осекся, вспомнив Хантера — как тот говорил про инстинкт самосохранения, про то, что будет изо всех сил, по-звериному бороться за свою жизнь и за выживание остальных. Тогда, в самом начале его слова зажгли в Артеме надежду и желание бороться, стремления пытаться изменить мир, как та лягушка, которая своими лапками сбила молоко в крынке, превратив его в масло. Но сейчас почему-то более близкими казались слова, произнесенные отчимом. — Ради чего? — передразнил его Ульман. — Ты что же, парень, «ради чего» живешь? Артем пожалел, что вообще ввязался в этот разговор. Бойцом Ульман, надо отдать ему должное, был отменным, но собеседником казался не очень интересным. И спорить с ним по поводу смысла жизни Артему казалось делом отчаянным и бесполезным. — Да, лично я — «ради чего», — угрюмо ответил он, не выдержав. — Ну и ради чего? — рассмеялся Ульман. — Ради спасения человечества? Брось, это все ерунда. Не ты спасешь — так кто-нибудь другой. Я, например, — он осветил фонарем свое лицо, так, чтобы Артему было его видно, и состроил героическую гримасу. Артем ревниво посмотрел на него, но одумался и ничего не сказал. — И потом, — продолжил боец, — не могут же все ради этого жить. — Ну и как тебе оно — жизнь без смысла? — Артем постарался задать этот вопрос иронично. — Как это без смысла? У меня он есть — тот же, что и у всех. И вообще, эти поиски смысла жизни обычно на период полового созревания приходятся. Это у тебя, кажется, что-то затянулось. Его тон был не обидным, а озорным, так что надуваться Артем не стал. Вдохновленный своим успехом, Ульман продолжил разглагольствовать. — Я себя хорошо помню, когда мне семнадцать было. Тоже все пытался понять — как, зачем, какой смысл. Потом это проходит. Смысл, брат, в жизни только один — детей заделать и вырастить. А там уж пусть они этим вопросом мучаются. И отвечают на него, как могут. На этом-то мир и держится. Вот такая теория, — он снова засмеялся. — Ну а со мной ты зачем идешь? Жизнью рискуешь? Если ты не веришь в спасение человечества, тогда что? — спустя некоторое время спросил Артем. — Во-первых, приказ, — строго сказал Ульман. — Приказы не обсуждаются. Во-вторых, если ты помнишь, детей недостаточно сделать, их надо вырастить. А как я их буду растить, если их ваша шушера с ВДНХ сожрет? От него исходила такая уверенность в себе и своих силах, а его картина мира была так соблазнительно проста и слаженна, что Артему даже не захотелось с ним дальше спорить. Наоборот, он почувствовал, что боец вселяет и в него уверенность, которой ему не хватало. Как и говорил Мельник, туннель между Маяковской и Белорусской оказался спокойным. Правда, что-то ухало в вентиляционных шахтах, но зато мимо пару раз прошмыгнула вполне нормальных размеров крыса, и Артема это успокоило. Вообще же, перегон был на удивление коротким — не успели доспорить, как впереди показались огни станции. Соседство с Ганзой сказывалось на Белорусской самым положительным образом. Это было видно сразу — хотя бы по тому, что по сравнению с Маяковской или Киевской она довольно хорошо охранялась — за десять метров до входа был сооружен блок-пост: на мешках с грунтом стоял ручной пулемет, а сторожевой наряд состоял из пяти человек. Проверив документы (вот и пригодился новый паспорт), у них вежливо спросили, не из Рейха ли они будут. Нет-нет, заверили Артема, против Рейха здесь никто ничего не имеет, станция торговая, соблюдает жесткий нейтралитет, здесь в конфликты между державами — так начальник караула называл Ганзу, Рейх и Красную линию — не вмешиваются. Прежде чем продолжать свой путь по Кольцу, Артем с Ульманом решили все же отдохнуть и перекусить. Сидя в богатой и даже с некоторым шиком обставленной закусочной, в придачу к превосходно приготовленной и при этом удивительно недорогой отбивной Артем получил и полную информацию о Белорусской. Сидевший за столом напротив круглолицый блондин, представившийся Леонидом Петровичем, за обе щеки уплетал грандиозных размеров яичницу с беконом, а когда у него освобождался рот, с удовольствием рассказывал о своей станции. Жила Белорусская, как выяснилось, за счет транзита свинины и курятины. По ту сторону Кольца — ближе к Соколу и даже Войковской, хотя та уже находится в опасной близости к поверхности, располагались огромные и очень успешные хозяйства. Километры туннелей и технических перегонов были превращены в нескончаемые животноводческие фермы, которые кормили всю Ганзу, заодно поставляя продовольствие и Четвертому рейху, и на вечно полуголодную Красную линию. Кроме того, жители Динамо унаследовали у своих предприимчивых предшественников и склонность к портняжному мастерству. Именно там шили и продавали те самые куртки из свиной кожи, которые Артем видел на Проспекте Мира. Никакой внешней опасности с этого конца Замоскворецкой линии не существовало, и за все годы жизни в метро ни Сокол, ни Аэропорт, ни Динамо никто ни разу не разорял. Ганза на них не претендовала, довольствуясь возможностью собирать пошлину с переправляемого товара, а заодно обещала им защиту от фашистов и от красных. Жители Белорусской почти поголовно были заняты торговыми делами. Фермеры с Сокола и портные с Динамо редко задерживались здесь, чтобы собственноручно сбыть свой товар — барышей с оптовых поставок им хватало с головой. Подвозя партии свинины или живых кур на дрезинах и вагонетках на человеческой тяге, люди с той стороны, как их здесь называли, сгружали добро — для этих целей на платформах даже были установлены особые подъемные краны — рассчитывались и отбывали к себе домой. Жизнь на станции бурлила. Бойкие торговцы (на Белорусской они почему-то звались «менеджерами») носились от «терминала» — места разгрузки — к складам, позвякивая мешочками с патронами, раздавая указания жилистым грузчикам, тележки с ящиками и свертками на хорошо смазанных колесах катились бесшумно к рядам прилавков, или к границе Кольца, откуда товар забирали ганзейские купцы, или к противоположному краю платформы, где свои заказы ожидали эмиссары Рейха. Фашистов здесь было немало, но не рядовых, а все больше офицеров. Однако вели они себя совсем иначе — хоть нагловато, но в рамках приличия. На смуглых брюнетов, которых хватало среди местных торговцев и грузчиков, они неприязненно косились, но порядки свои диктовать не решались. — У нас ведь тут и банки… От них, из Рейха, многие к нам приезжают вроде бы как за товарами, а на самом деле — сбережения вложить, — поделился с Артемом его собеседник. — Поэтому они нас трогать вряд ли станут. Мы им как бы Швейцария, — добавил он непонятно. — Хорошо у вас тут, — на всякий случай вежливо заметил Артем. — Да что мы все о Белорусской… Сами-то вы откуда будете? — спросил наконец ради приличия Леонид Петрович. Ульман притворился, что не слышал вопроса и плотнее занялся своей отбивной. — Я с ВДНХ, — оглянувшись на него, ответил Артем. — Что вы говорите! Какой ужас! — Леонид Петрович даже отложил вилку и нож. — Там, говорят, дела совсем плохи? Я слышал, они уже из последних сил оборону держат. Половина станции погибла… Это правда? У Артема кусок застрял в горле. Что бы ни случилось, он должен прежде попасть на ВДНХ, повидаться со своими, может быть, в последний раз. Как он мог терять сейчас драгоценное время на еду? Отодвинув тарелку, он попросил счет, и, не взирая на протесты Ульмана, потащил его за собой — мимо устроенных в проемах арок прилавков с мясом и одеждой, мимо сваленных в кучи товаров, мимо приценивающихся челноков, снующих грузчиков, чинно прохаживающихся фашистских офицеров — к отгороженному металлической оградой переходу на Кольцевую линию. Над входом было вывешено белое полотнище с коричневой окружностью посередине, и двое автоматчиков в знакомом сером камуфляже проверяли документы и досматривали вещи. Артему еще ни разу не удавалось проникнуть на территорию Ганзы с такой легкостью. Ульман, дожевывая кусок отбивной, порылся в кармане и предъявил пограничникам неприметного вида ксиву. Те без разговоров отодвинули секцию ограждения, пропуская их внутрь. — Что это за корочки? — полюбопытствовал Артем. — Так… Орденская книжка к медали «За заслуги перед Отечеством», — отшутился Ульман. — Перед нашим полковником все в долгу. Переход на Кольцо представлял собой странную смесь крепости и торговых складов. Вторая граница Ганзы начиналась за мостиками над путями: там были возведены настоящие редуты с пулеметами и даже огнеметом. А дальше, рядом с памятником — мудрого вида бронзовым бородатым мужиком с автоматом, хрупкой девушке и мечтательному парню, оба при оружии (наверное, основатели Белорусской или герои борьбы с мутантами, подумал Артем) — размещался целый гарнизон, не меньше двадцати солдат. — Это из-за Рейха, — объяснил Артему Ульман. — С фашистами так: доверяй, но проверяй. Швейцарию они, конечно, не трогали, но Францию под себя подмяли. — У меня плохо с историей, — смущенно признался Артем. — Отчим учебник так и не смог найти. Я только немного про мифы Древней Греции читал. Мимо солдат тащилась бесконечная цепочка похожих на муравьев грузчиков с тюками за плечами: Ганза жадно всасывала в себя почти всю продукцию Сокола, Динамо и Аэропорта. Движение было хорошо налажено: по одному эскалатору носильщики спускались вниз с грузом, по другому — поднимались налегке. Третий был предназначен для остальных прохожих. Снизу, в стеклянной будке, сидел автоматчик, следивший за эскалатором. Он еще раз проверил у Артема и Ульмана документы, и выдал им бумажки со штампом «Временная регистрация — транзит» и датой. Путь был свободен. Эта станция тоже называлась Белорусской, но разница с ее радиальным двойником была разительной — как между разделенными при рождении близнецами, один из которых попал в царскую семью, а другого подобрал и вырастил бедняк. Все благополучие и процветание той, первой Белорусской меркло в сравнении с кольцевой станцией. Она блистала отмытыми добела стенами, интриговала замысловатой лепниной на потолке и слепила неоновыми лампами, которых на всю станцию горело всего три, но и их света хватало с избытком. На платформе вереница грузчиков распадалась на две части: одни шли к путям сквозь арки налево, другие — направо, скидывая свои тюки в кучи и бегом возвращаясь за новыми. У путей были сделаны две остановки: для товаров — там был установлен небольшой кран, и для пассажиров, где стояла билетная касса. Раз в пятнадцать-двадцать минут мимо станции проезжала грузовая дрезина, оборудованная своеобразным кузовом — дощатым настилом, на который грузили ящики и тюки. Помимо трех-четырех человек, стоявших за рукоятями дрезины, на каждой был еще и охранник. PLAY Пассажирские приходили реже — Артему с Ульманом пришлось ждать больше сорока минут. Как объяснил им билетер, трамваи ждали, пока наберется достаточно людей, чтобы не гонять рабочих зря. Но само по себе обстоятельство, что где-то в метро до сих пор можно купить билет — по патрону за каждый перегон — и проехать от станции к станции, как тогда, Артема совершенно заворожило. Он даже на некоторое время позабыл обо всех своих бедах и сомнениях, а просто стоял и наблюдал за погрузкой товаров, представляя, как же прекрасна должна была быть жизнь в метро раньше, когда по путям ходили не ручные дрезины, а огромные сверкающие поезда. — Вон ваш трамвай едет! — сообщил билетер и зазвонил в колокольчик. К остановке подкатила большая дрезина, к которой была прицеплена вагонетка с деревянными лавками. Предъявив билеты, они уселись на свободные места. Постояв еще несколько минут и набрав недостающих пассажиров, трамвай двинулся дальше. Половина скамеек стояла так, чтобы ездоки сидели лицом вперед, половина — назад. Артему досталось место против хода состава. Ульман сел на оставшееся место — к нему спиной. — А почему так странно сиденья расположены, в разные стороны? Неудобно ведь, — спросил Артем у своей соседки, крепкой бабки лет шестидесяти в дырявом шерстяном платке. — А как же? — всплеснула руками та. — Что же ты, туннель без присмотру оставишь? Легкомысленные вы, молодые! Вон, позавчера не слыхал, чего было? Вот такущая крыса, — бабка развела руки, сколько хватило, — выпрыгнула из межлинейника, да пассажира и утащила! — Да не крыса это была! — вмешался, обернувшись, мужичок в стеганом ватнике. — Мутан это был! На Курской, у них мутаны очень лезут… — А я говорю, крыса! Мне Нина Прокофьевна говорила, соседка моя, что я, не знаю что ли? — возмутилась бабка. Они еще долго так спорили, но Артем к их разговору больше не прислушивался. Мысли снова вернулись к ВДНХ. Для себя он уже твердо решил, что до того, как поднимется на поверхность, чтобы вместе с Ульманом отправиться к Останкинской башне, обязательно попытается прорваться на свою родную станцию. Как убедить в этой необходимости напарника, он пока не знал. Но в его груди копошилось нехорошее предчувствие, что последняя возможность увидеть свой дом и любимых людей предоставляется ему сейчас, до того, как он поднимется наверх. И упустить ее никак нельзя — кто знает, что будет потом? Хоть сталкер и говорил, что ничего сложного в их задании нет, но сам Артем не очень-то верил, что когда-либо еще встретится с ним. Но перед тем, как он начнет свой, может быть, последний подъем вверх, он обязательно должен хоть ненадолго вернуться на ВДНХ. Звучит-то как… В-Д-Н-Х… Мелодично, ласково. Так бы и слушал всегда, подумал Артем. Неужели правду говорил случайный знакомый на Белорусской, неужели действительно станция вот-вот падет под натиском черных, и половина ее защитников уже погибла, пытаясь предотвратить неминуемое? Сколько же он отсутствовал? Две недели? Три? Он закрыл глаза, пытаясь представить себе любимые своды, элегантные, но сдержанные линии арок, ажурную ковку медных вентиляционных решеток между ними, ряды палаток в зале: вот эта — Женькина, а сюда, поближе, его. Дрезину мягко покачивало в такт убаюкивающему стуку колес, и Артем сам не заметил, как его потянуло в сон. Разница была тем менее заметна, что ему опять снилась ВДНХ. …Он больше ничему не удивлялся, не прислушивался и не пытался понять. Значение его сна скрывалось не на станции, а в туннеле, он точно помнил это. Выйдя из палатки, он сразу направился к путям, спрыгнул вниз и пошел на юг, к Ботаническому саду. Кромешная темнота уже не пугала его на этот раз, страшило другое — предстоящая встреча в туннеле. Кто его ждал там? В чем был смысл этого события? Почему ему никогда не хватало смелости, чтобы выдержать до конца? Его двойник, наконец, появился в глубине туннеля — мягкие уверенные шаги постепенно приближались, как и в предыдущие разы начисто лишая Артема его решительного настроя. Однако на этот раз он держался лучше, и, хоть колени и дрожали, Артем смог унять озноб и дотерпеть до того момента, как он поравнялся с невидимым созданием. Покрываясь холодным липким потом, сдержался и не бросился бежать, когда легчайшее колебание воздуха сказало ему, что это таинственное существо находится в считаных сантиметрах от его лица. — Не беги… Посмотри в глаза своей судьбе… — прошептал ему на ухо сухой шелестящий голос. И тут Артем вспомнил — да как же он мог забыть об этом в прошлых кошмарах — что в кармане у него лежит зажигалка. Нашарив пластмассовый корпус, он чиркнул кремнем, готовясь увидеть того, кто с ним разговаривал. Он онемел и почувствовал, как его ноги врастают в землю. Рядом с ним неподвижно стоял черный. Широко открытые темные глаза без зрачков искали его взгляда. Артем громко, что было силы, закричал. — Маменьки грешные! — бабка держалась за сердце, тяжело дыша. — Перепугал-то как, ирод! — Вы простите. Он у нас того… Нервный, — извинялся, обернувшись, Ульман. — Что хоть ты увидел там? — из-под прикрытых опухших век бабки сквозил любопытный взгляд. — Сон… Кошмар приснился. Извините, — ответил Артем. — Сон?! Ну вы, молодые, впечатлительные, — и она снова принялась охать и ругаться. На этот раз, как ни странно, проспал он довольно долго — пропустил даже остановку на Новослободской. И не успел Артем еще вспомнить, что же такое важное он понял в конце своего кошмара, как трамвай прибыл на Проспект Мира. PLAY Атмосфера здесь царила совсем другая, чем на Белорусской. Делового оживления на Проспекте Мира не было и в помине. Зато сразу бросалось в глаза большое число военных — спецназовцев и офицеров с нашивками инженерных войск. С другого края платформы на путях стояли несколько охраняемых грузовых мотодрезин с загадочными ящиками, укрытыми брезентом. В зале прямо на полу сидели около полусотни кое-как одетых людей с огромными баулами, потерянно озирающиеся по сторонам. — Что здесь происходит? — спросил Артем у Ульмана. — Это не здесь происходит, это у вас, на ВДНХ, — невесело улыбнулся тот. — Видно, собираются туннели взрывать… Если ваши черные с Проспекта Мира полезут, Ганзе не поздоровится. Наверное, готовят превентивный удар. Пока они переходили на Калужско-Рижскую линию, Артем смог убедиться, что догадка Ульмана, скорее всего, оказалась верна. Спецназ Ганзы орудовал и на радиальной станции, где он вообще-то не должен был появляться. Оба входа в туннели, ведущие на север, к ВДНХ и Ботаническому Саду, были отгорожены. Здесь кто-то на скорую руку устроил блок-посты, дежурство на которых почему-то несли ганзейские пограничники. На рынке почти не было посетителей, половина прилавков пустовала, люди тревожно перешептывались, словно над станцией нависла неотвратимая беда. В одном углу толпились несколько десятков человек с тюками и сумками. Приглядевшись, Артем понял, что там — целые семьи, и стоят они в очереди у столика с надписью «Регистрация беженцев». — Подожди меня здесь, я пойду нашего человека поищу, — Ульман оставил его у торговых рядов и исчез. Но у Артема были свои дела. Спустившись на рельсы, он подошел к блокпосту и заговорил с хмурым пограничником. — А к ВДНХ еще пускаете? — Пока пускаем, но ходить не советую, — отозвался тот. — Что, не слышал, что там творится? Какие-то упыри лезут, да так, что не остановить. У них там чуть не вся станция полегла. Там должно здорово припекать — уж если наше начальство решило им боеприпасы безвозмездно поставлять, только чтобы до завтра продержались… — А что завтра будет? — Завтра все к чертям взорвем. На триста метров от Проспекта в обоих туннелях заложим динамит — и все, не поминайте лихом. — Но почему вы вместо этого просто им не поможете? Не пошлете подмогу? — Тебе же говорят — там упыри. Так все ими и кишит, никакой подмоги не хватит. — А что с людьми с Рижской? С самой ВДНХ?! — Артем не верил своим ушам. — Мы их еще несколько дней назад предупредили. Вот, идут к нам потихоньку — Ганза принимает, у нас тоже не звери. Но лучше бы поторопились. Как время выйдет, так и привет. Так что ты уж постарайся поскорее обернуться. Что у тебя там? Дела? Семья? — Все, — ответил Артем, и пограничник понимающе кивнул. Ульман стоял в арке, тихонько переговариваясь с неприметным молодым человеком и строгим мужчиной в кителе машиниста и при полных регалиях начальника станции. — Машина наверху, бак залит. У меня тут на всякий случай еще рации и защитные костюмы, и еще «Печенег» с «Драгуновым», — парень указал на две больших черных сумки. Подниматься можно в любой момент. Когда нам надо наверх? — Сигнал будем ловить через восемь часов. К тому времени уже должны быть на позиции, — ответил Ульман. — Гермозатвор работает? — обратился он к начальнику. — В порядке, — подтвердил тот. — Когда скажете. Только людей надо будет отогнать, чтобы не перепугались. — У меня все. Значит, отдыхаем часиков пять, и потом — полный вперед, — подвел итог Ульман. — Ну что, Артем? Отбой? — Я не могу, — отведя напарника подальше от чужих ушей, сказал ему Артем. — Мне обязательно надо сначала на ВДНХ. Попрощаться, и вообще посмотреть. Ты был прав, они все туннели от Проспекта Мира будут взрывать. Даже если мы живыми оттуда вернемся, я своей станции больше не увижу. Мне надо. Правда. — Слушай, если ты просто наверх идти боишься, к черным своим, так и скажи, — начал было Ульман, но встретив Артемов взгляд, осекся. — Шутка. Извини. — Правда надо, — просто повторил Артем. Он не сумел бы объяснить это чувство, но знал, что на ВДНХ он все равно пойдет — любой ценой. — Ну, надо — так надо, — растерянно отозвался боец. — Обратно вернуться ты уже не успеешь, особенно если там с кем-то прощаться собираешься. Давай так сделаем: мы отсюда по Проспекту Мира на машине поедем с Пашкой — это тот, с баулами. Раньше собирались прямиком к башне, но можем сделать крюк и заехать к старому входу в метро ВДНХ. Новый весь разворочен, ваши должны знать. Будем тебя там ждать. Через пять часов пятьдесят минут. Опоздаешь — ждать не станем. Костюм взял? Часы есть? На, возьми мои, я с Пашки сниму, — он расстегнул металлический браслет. — Через пять часов пятьдесят минут, — кивнул Артем, сжал Ульману руку и бросился бежать к блокпосту. Увидев его снова, пограничник покачал головой. — А в этом перегоне больше ничего странного не происходит? — вспомнил Артем. — Ты про трубы, что ли? Ничего, залатали кое-как. Говорят, голова только кружится, когда мимо проходишь, но чтобы умирали — такого нет, — ответил пограничник. Артем кивком поблагодарил его, зажег фонарь и шагнул в туннель. Первые десять минут в голове суматошно крутились какие-то мысли — об опасности лежащих впереди перегонов, о продуманном и разумном устройстве жизни на Белорусской, потом о «трамваях» и настоящих поездах. Но постепенно темнота туннеля высосала из него эти лишние, суетно мелькающие картинки и обрывки фраз. Сначала наступили спокойствие и пустота, потом он задумался о другом. Его странствие подходило к концу. Артем и сам не смог бы сказать, сколько времени он отсутствовал. Может быть, прошло две недели, может — больше месяца. Каким простым, каким коротким казался ему его путь, когда он сидя на дрезине на Алексеевской разглядывал в свете фонарика свою старую карту, пытаясь наметить дорогу к Полису… Перед ним тогда лежал неведомый ему мир, о котором достоверно ничего было неизвестно, и поэтому можно было набрасывать маршрут, думая о краткости дороги, а не о том, во что она превращала идущих по ней путников. Жизнь предложила ему совсем другой маршрут, запутанный и сложный, смертельно опасный, и даже случайные попутчики, разделявшие с ним лишь малый участок его пути, могли поплатиться за это жизнью. Артем вспомнил Олега. У каждого — свое предназначение, говорил ему на Полянке Сергей Андреевич. Не могло ли быть так, что предназначением этой короткой детской жизни оказалось страшно, нелепо погибнуть — во спасение нескольких других людей? Во имя продолжения их дела? Почему-то Артему стало холодно и неуютно. Принять такое предположение — значит принять эту жертву, поверить в то, что его избранность позволяет ему продолжать свой путь за счет чужих жизней, страданий, ступая по сломанным хребтам судеб других людей. Чтобы выполнить свое предназначение. Олег, конечно, был слишком мал еще, чтобы задаваться вопросом, зачем он появился на свет. Но если бы ему пришлось над этим размышлять, вряд ли он согласился бы с такой участью и с такой миссией. Наверное, ему хотелось бы рассчитывать на нечто более значимое… И уж если жертвовать своей жизнью, чтобы спасти чужие — то не так несуразно, а хотя бы благородно и осмысленно. Перед глазами встало лица Михаила Порфирьевича, Данилы, Третьяка, сведенное судорогой и покрытое пеной страшное лицо погибшего от ядовитой иглы бойца. За что они погибли? Почему сам он смог выжить? Что дало ему эту возможность, это право? Артем пожалел, что рядом с ним сейчас нет Ульмана, который одной насмешливой репликой рассеял бы его сомнения. Разница между ними была в том, что путешествие по метро заставило Артема смотреть на мир сквозь некую многогранную призму, а Ульмана его суровая жизнь научила глядеть на вещи проще — через прицел снайперской винтовки. Неизвестно, кто из них двоих был прав, но поверить в то, что на каждый вопрос может быть всего один, истинный ответ, Артем уже не мог. Вообще в жизни, и особенно в метро все было нечетким, изменяющимся, неабсолютным. Сначала ему объяснил это Хан — на примере станционных часов. Если такая основа восприятия мира, как время, оказывалась надуманной и относительной, то что же говорить о других «непреложных» представлениях о жизни? Все — от голоса труб в туннеле, через который он шел, сияния кремлевских звезд и до вечных тайн человеческой души имело сразу несколько объяснений. И особенно много ответов было на вопрос «зачем?». Все — от людоедов с Парка Победы до бойцов бригады имени Че Гевары — знали, что ответить. У каждого — сектантов, сатанистов, фашистов, философов с автоматами, вроде Хана — были свои ответы. И именно поэтому Артему было трудно выбрать и принять один из них. Встречая каждый день еще один, он не мог заставить себя поверить в то, что именно он — истинный, потому что назавтра мог возникнуть новый, более точный и всеобъемлющий. Кому верить? Во что? В Великого червя — людоедского бога, перекроенного из поезда, заново населяющего бесплодную выжженную землю, в гневного и ревнивого Иегову, в его перевернутое вверх ногами отражение — Сатану, в победу коммунизма во всем метро, или в превосходство курносых блондинов над курчавыми смуглыми брюнетами? Что-то подсказывало Артему, что никакого различия между этим не было. Вера была просто палкой, которая поддерживала человека, не давая ему оступиться, и помогая подняться на ноги, если он споткнулся и упал. Когда он был маленьким, его рассмешила история отчима про то, как обезьяна взяла палку в руки и стала человеком. С тех пор она ее уже не выпускала, из-за этого так и не распрямившись до конца, думал он сейчас. Он мог понять, почему и зачем человеку нужна была эта опора. Без нее жизнь становилась пустой, как заброшенный туннель. В ушах Артема все еще отдавался отчаянный крик дикаря с Парка Победы, узнавшего, что Великий червь — всего лишь выдумка жрецов его народа. Нечто похожее он чувствовал и сам, узнав, что и Невидимых Наблюдателей не существует. Но ему отказ от Наблюдателей, Червя и других богов метро давался намного легче. В чем же дело? Значит ли это, что он не такой, что он сильнее, чем остальные? Артем понял, что он лукавит. Палка была и у него в руках, и он должен набраться смелости, чтобы признать это. Опорой ему служило сознание того, что он выполняет задание огромной важности, что на кон поставлено выживание всего метро, и что эта миссия не случайно была поручена именно ему. Сознательно или нет, Артем во всем искал доказательства того, что он был избран для исполнения этого задания, но не Хантером, а кем-то или чем-то другим. Уничтожить черных, избавить от них свою родную станцию, близких людей, помешать тому, что они разрушат метро. Это была задача, достойная того, чтобы стать стержнем его жизни. И все, что с ним случилось во время его странствий, доказывало только одно — он не такой, как все. Ему предуготовано что-то особенное. Именно он должен был стереть в порошок, истребить нечисть, которая в противном случае сама расправилась бы с остатками человечества. Пока он шел по этому пути, верно истолковывая посылаемые ему знаки, его воля к успеху гнула реальность, играла со статистическими вероятностями, отводя пули и отталкивая чудовищ и врагов, а союзников заставляя появляться в нужное время и в нужном месте. Как иначе понять, почему Данила отдал ему план расположения ракетной части, а сама эта часть чудом не была уничтожена десятки лет назад? Как еще объяснить то, что вопреки здравому смыслу он встретил Антона — одного из немногих, а может, единственного выжившего ракетчика широкого профиля на все метро? Вкладывая в руки Артема могучее орудие и посылая ему человека, который поможет ему нанести смертельный удар по необъяснимой и беспощадной силе, сокрушить ее? Как истолковать его чудесные спасения из самых отчаянных ситуаций? Пока он верил в свое предназначение, он был неуязвим, хотя ступающие рядом с ним люди гибли один за другим. Его мысли соскользнули на сказанное Сергеем Андреевичем на Полянке — про судьбу и сюжет. Тогда эти слова толкнули его вперед, словно новая, смазанная пружина, вставленная в изношенный проржавевший механизм заводной игрушки. Но вместе с тем, они были ему чем-то неприятны. Может, оттого, что его теория лишала Артема свободной воли, и если бы он пошел теперь вперед — то не следуя собственному решению, а покоряясь сюжетной линии своей судьбы. А с другой стороны — как можно было после всего произошедшего с ним отрицать существование этой линии? Теперь он не мог уже больше поверить в то, что вся его жизнь — только цепь случайностей. Слишком много пройдено уже, и с этой колеи нельзя так просто сойти. Если он зашел так далеко, он должен идти и дальше — такова неумолимая логика его пути. И главное, ему совсем этого не хотелось. Сейчас уже поздно сомневаться, и нельзя уже отвернуться и двинуться обратно. Он должен идти вперед, даже если это означает ответственность не только за его собственную жизнь, но и за жизнь других. Эти жертвы не напрасны, он должен их принимать, он должен пройти свой путь до конца и закончить то, ради чего он оказался в этом мире. Это и есть его судьба. Как же ему раньше не хватало этой ясности в мыслях, удивился Артем. Сомневался в своей избранности, отвлекался на глупости, все время колебался, хотя ответ всегда был рядом. Прав был Ульман: усложнять жизнь ни к чему. Он шел, бодро печатая шаг. Никакого шума из труб он так и не услышал: словно в подтверждение его слов в туннелях до ВДНХ вообще не встретилось ничего опасного. Однако все время Артему попадались люди, идущие к Проспекту Мира: он двигался наперекор потоку несчастных, загнанных людей, бросивших все и бегущих от опасности. Они озирались на него, как на сумасшедшего: он один шел в самое логово ужаса, в то время как остальные старались покинуть проклятые места. Ни у Рижской, ни у Алексеевской дозоров не было. Погрузившись в свои мысли, Артем сам не заметил, как подошел к ВДНХ, хотя и прошло не меньше двух часов. Ступив на станцию и оглядевшись вокруг, он невольно вздрогнул — до того она напоминала ему ту ВДНХ, которую он видел в своих кошмарах. Половина освещения не работала, в воздухе стоял запах пороховой гари, а где-то в отдалении слышались стоны и надрывный женский плач. Он взял автомат в руки и двинулся вперед, осторожно огибая арки и внимательно присматриваясь к теням. Было похоже, что черным удалось по крайней мере один раз прорвать заслоны и добраться до самой станции. Часть палаток была разметана, в нескольких местах на полу виднелись засохшие следы крови. В других еще жили, кое-где внутри сквозь брезент даже просвечивал фонарик. Из северного туннеля доносилась отдаленная стрельба. Выход в него был перекрыт горой мешков с грунтом в человеческий рост. Три человека прижимались к этой ограде, видимо, наблюдая за туннелем сквозь бойницы или держа подходы на прицеле. — Артем? Артем! Ты здесь откуда? — окликнул его знакомый голос. Обернувшись, он заметил Кирилла — одного из членов отряда, с которым он в самом начале своего путешествия выбирался с ВДНХ. Рука у Кирилла свисала на перевязи, а волосы на голове были всклокочены еще больше, чем раньше. — Вот, вернулся, — неопределенно ответил Артем. — Как вы тут держитесь? Где дядя Саша, где Женька? — Женька! Кого хватился… Убили его, неделю назад уже, — мрачно сказал Кирилл. Сердце у Артема ухнуло вниз. — А отчим? — Сухой жив-здоров, командует. В лазарете сейчас, — он махнул рукой в направлении лестницы, ведущей к новому выходу со станции. — Спасибо! — Артем бросился бежать. — А ты-то где был? — вдогонку ему закричал Кирилл. «Лазарет» выглядел зловеще. Настоящих раненых здесь было немного — всего человек пять, большую часть пространства занимали другие пациенты. Спеленатые, как младенцы, и упрятанные в спальные мешки, они были выложены в ряд. У всех были широко распахнуты глаза, а из приоткрытых ртов неслось бессвязное мычание. Присматривала за ними не сиделка, а автоматчик, держащий в руках склянку с хлороформом. Время от времени один из спеленатых начинал возиться по полу, подвывая и передавая свое возбуждение остальным, и тогда охранник прикладывал ему к лицу пропитанную снотворным марлю. Сон не наступал и глаза не закрывались, но человек на некоторое время затихал, успокаивался. Сухого Артем увидел не сразу — тот был в служебном помещении, обсуждал что-то с их станционным врачом. Выйдя наружу, он натолкнулся на Артема и обомлел. — Ты живой… Артемка! Жив… Куда же ты? Слава богу… Артем! — забормотал он, трогая Артема за плечо, словно желая убедиться, что тот и вправду стоит перед ним. Артем крепко обнял его. Он-то, как маленький, в глубине души боялся, что вернется сейчас на станцию, а отчим начнет ругаться — мол, куда подевался, какая безответственность, сколько можно вести себя, как мальчишка… Вместо этого Сухой просто прижал его к себе, и долго не отпускал. Когда отцовские объятия наконец разжались, Артем посмотрел в его сверкнувшие от пробежавшей слезы глаза, и ему стало стыдно. Коротко, не пускаясь в описания своих приключений, он рассказал отчиму, где пропадал и что успел сделать за это время, объяснил, почему вернулся. Тот только качал головой и ругал Хантера. Потом опомнился, сказав, что о мертвых — или хорошо, или ничего. Впрочем, что именно случилось с Охотником, он не знал. — А у нас тут видишь, что творится? — голос Сухого опять затвердел. — Каждую ночь они так и валят, никаких патронов не хватит. Пришла дрезина с Проспекта Мира с припасами, но это так, семечки. — Они туннель взрывать хотят у самого Проспекта, чтобы полностью отрезать и ВДНХ, и остальные станции. — Да… Это они грунтовых вод боятся, поэтому близко к ВДНХ не решаются. Но надолго это не поможет. Черные себе и другие входы найдут. — Когда ты отсюда уходить будешь? Уже мало времени остается. Меньше суток, тебе же надо все подготовить… Отчим окинул его долгим взглядом, словно проверяя. — Нет, Артем, у меня отсюда уже дорога только одна, и она не Проспекту Мира. У нас здесь раненых тридцать человек, что мы их — одних бросим? И потом — кто будет оборону держать, пока я свою шкуру спасать? Как это я подойду к человеку и скажу ему — вот ты остаешься здесь, чтобы сдержать их и умереть, а я пошел? Нет… — он вздохнул. — Пусть взрывают. Сколько продержимся, столько и продержимся. Умирать тоже надо человеком. — Я тогда с вами тут останусь, — предложил Артем. — Они там и с ракетами и без меня справятся, какая от меня польза. Так хоть вам помогу… — Нет-нет, тебе обязательно надо идти, — испуганно перебил его Сухой. — У нас и гермозатвор в полном порядке, работает еще, и эскалатор цел, к выходу выбраться ты сможешь быстро. Ты должен с ними пойти, они ведь там даже не знают, с кем имеют дело. Артем засомневался, не отсылает ли отчим его со станции, просто чтобы спасти ему жизнь. Он попробовал возразить, но Сухой и слушать ничего не хотел. — В твоем отряде только ты один знаешь, как черные могут с ума свести, — он указал на укутанных раненых. — Что с ними? — В туннелях стояли, не выдержали. Этих еще успели оттащить, и то хорошо. А еще несколько десятков черные прямо живыми порвали. Невероятная силища. Самое главное — когда они подходят и выть начинают, мало кто выдерживает, ну ты сам помнишь. Наши добровольцы себя наручниками приковывают, чтобы не сбежать. Ну вот, кого успели отцепить — тут лежат. Раненых мало, потому что они если достанут, то там уже выкрутиться трудно. — Женьку… достали? — сглотнув, спросил Артем. Сухой просто кивнул. Дознаваться подробнее Артем не решился. — Пойдем, сейчас затишье пока. Поговорим, чаю выпьем, у нас еще остается. Есть хочешь? — видя его заминку, поспешил предложить Сухой. Отчим обнял его и повел в комнату начальства. Артем потрясенно озирался по сторонам — он не мог поверить, что за три недели его отсутствия ВДНХ могла так измениться. Уютная, обжитая раньше станция навевала на этот раз тоску и отчаяние. Хотелось поскорее отсюда сбежать. Сзади загромыхал пулемет. Артем схватился за оружие. — Это они для отстрастки, — успокоил его Сухой. — Самое страшное через пару часов начнется, я уже чувствую. Черные волнами идут, недавно только одну отбили. Ты не бойся, если что серьезное начнется, наши сирену заведут — общую тревогу объявят. Артем задумался. Его сон с походом в туннель… Сейчас это было невозможно, да и реальная встреча с черными вряд ли закончилась бы так же безобидно. Чего уж и говорить о том, что Сухой никогда не позволит ему войти в туннель в одиночку. От безумной мысли пришлось отказаться. У него есть дела и поважнее. — А я ведь знал, что мы с тобой еще увидимся, что ты придешь, — уже в комнате начльства, наливая ему чай, сказал Сухой. — К нам где-то неделю назад приходил человек, тебя искал. — Какой человек? — насторожился Артем. — Он сказал, ты с ним знаком. Высокий такой, худой, с бородкой. Как-то его звали странно, на Хантера похоже. — Хан? — удивился Артем. — Точно. Сказал мне, что ты еще вернешься сюда, и так уверенно, что я сразу успокоился. И еще кое-что тебе передал. Сухой достал бумажник, в котором у него хранились одному ему понятные записи и предметы, и извлек оттуда сложенный вчетверо листок. Развернув бумагу, Артем поднес ее к глазам. Это была короткая, всего в одно предложение записка. Написанные небрежным летящим почерком слова поставили его в тупик. «Тот, у кого хватит храбрости и терпения всю жизнь вглядываться во мрак, первым увидит в нем проблеск света» — А больше он ничего не передавал? — недоуменно спросил Артем. — Нет, — ответил Сухой. — Я думал, это закодированное послание. Человек все-таки специально для этого шел сюда. Артем пожал плечами. Приблизительно половина всего, что говорил и делал Хан, казалась ему полной бессмыслицей, зато другая заставляла по-другому взглянуть на мир. Как знать, к какой части относилась эта записка? Они еще пили долго пили чай и беседовали. Артем не мог отделаться от чувства, что видит отчима в последний раз, и словно старался наговориться с ним на всю жизнь вперед. Потом пришло время уходить. …Сухой дернул за рычаг, и тяжелый заслон со скрежетом приподнялся на метр. Снаружи хлынула застоявшаяся дождевая вода. Стоя по щиколотку в тине, Артем улыбнулся Сухому, хотя на глаза наворачивались слезы. Он уже собрался прощаться, но в последний момент вспомнил о самом главном. Достав из рюкзака детскую книгу, он отыскал страницу с заложенной фотографией, и протянул снимок отчиму. Сердце его тревожно заколотилось. — Что это? — удивился тот. — Узнаешь? — с надеждой спросил он. — Посмотри получше. Это не моя мать? Ты же видел ее, когда она меня тебе отдала. — Артем… — Сухой грустно улыбнулся. — Я и лица-то ее почти не видел. Там темно очень было, а я все на крыс смотрел. Не помню я ее совсем. Тебя хорошо запомнил, как ты тогда меня за руку схватил и совсем не плакал, а ее — нет. Извини. — Спасибо. Прощай, — Артем совсем было хотел сказать «папа», но в горле встал ком. — Может, еще встретимся… Он натянул противогаз, нагнулся, проскользнул под занавесом, и побежал вверх по расшатанным ступеням эскалатора, бережно прижимая к груди помятую фотографию

Они уже успели заметить его пропажу и остановились. Белый луч беспокойно шнырял по туннелю, и попав в него, Артем на всякий случай поднял вверх руки и крикнул: — Это я! Не стреляйте! Слепящий свет милостиво погас. Артем заспешил вперед, готовясь к тому, что ему сейчас устроят выволочку. Но когда он добрался до остальных, Мельник только спросил его негромко: — Ничего сейчас не слышал? Артем молча кивнул. Ему не хотелось говорить о том, что он только что видел, к тому же у него не было уверенности, что ему все это не почудилось. С некоторых пор он привык к тому, что в метро к своим ощущениям надо относиться осторожно. Что он видел? Разум говорил, что так мог выглядеть проносящийся мимо поезд метро, но это было полностью исключено: в метро не было уже десятки лет того количества электроэнергии, которое было бы необходимо для его движения. Вторая возможность была еще более невероятна. Артем вспомнил про предостережения дикарей насчет священных ходов Великого червя и про то, что нынешний день является запретным. Ничего другого в голову не приходило. — Ведь поезда больше не ходят, правда? — спросил он сталкера на всякий случай. Тот посмотрел на него как на сумасшедшего. — Какие еще поезда? Они тогда как остановились, так ни разу больше и не двигались, пока их по частям не растащили. Ты про эти звуки, что ли? Это подземные воды, думаю. Тут река же рядом совсем. Мы под ней прошли. Ладно, пойдем, еще неизвестно, как отсюда выбираться. Под его внимательным взглядом настаивать Артему совсем не хотелось. А так как вторая его гипотеза была еще безумней, он предпочел замолчать и больше не возвращаться к этой теме. Река, наверное, и вправду была неподалеку. Мрачное безмолвие туннеля здесь разбавляли неприятные звуки: капающая вода, журчание тонких черных ручейков по краям рельс. Стены и своды влажно поблескивали, их покрывал белесый налет плесени, тут и там встречались лужи. Воды в туннелях Артем привык бояться, и чувствовал он себя в этом перегоне совсем неуютно. Влага просачивалась в заброшенные и забытые человеком места: без ремонта и вечной борьбы с грунтовыми водами некоторые перегоны в метро давали течь. Отчим даже рассказывал ему о затопленных туннелях и станциях. Лишь по счастью они лежали довольно низко или находились на отшибе, так что на всю ветку напасть не распространялась. Поэтому мелкие капли на стенах Артему казались предсмертной испариной брошенного умирать человека. Впрочем, чем дальше они продвигались, тем суше становилось вокруг. Постепенно ручейки иссякли, плесень на стенах стала попадаться все реже, а воздух стал чуть легче. Туннель спускался вниз и оставался все таким же пустым, и это не могло не настораживать. В который раз уже Артем вспоминал слова Бурбона, что пустой перегон — страшнее всего. Остальные, кажется, тоже это понимали и все чаще нервно оборачивались назад, натыкаясь на идущего последним Артема, и, встретившись с ним глазами, поспешно отворачивались. Они все время шли прямо, игнорируя отрезанные решетками боковые ответвления и виднеющиеся в стенах толстые чугунные двери с колесами запоров. Некоторые из них были открыты, и луч фонаря на секунды возвращал в бытие призраки брошенных комнат, ржавых двухярусных кроватей, загибающихся за угол коридоров с выкрашенными в серый и белый цвета стенами. Нигде не было ни следа людей, ни одной брошенной вещи. Однако даже увидеть сейчас на полу чьи-нибудь истлевшие останки Артему сейчас было бы не так жутко. Казалось, их марш-бросок продолжался бесконечно. Старик шел все медленнее, он просто выбивался из сил, и ни тычки в спину, ни матерная брань конвоиров уже не могли заставить его ускорить шаг. Привалов отряд не делал, и самая долгая остановка продолжалась полминуты — ровно столько, сколько требовалось, чтобы сменить руки бойцам, которые тащили носилки с Антоном. Его сын держался на удивление стойко. И хотя было заметно, что Олег уже устал, он ни разу не пожаловался, а только упорно сопел, стараясь идти наравне со всеми. Впереди оживленно заговорили. Выглянув из-за широких спин, Артем понял, в чем было дело. Они вступали на новую станцию. Выглядела она почти так же, как и предыдущая: низкие своды, слоноподобные колонны, крашенные масляной краской бетонные стены, отсутствие каких-либо декоративных элементов. Платформа была необычно широкая, и что находилось с другой ее стороны, толком разглядеть не получалось. На беглый взгляд, в ожидании поезда здесь могли бы разместиться не меньше двух тысяч человек. Но и здесь не было ни души, а последний поезд отправился в неизвестный пункт назначения так давно, что рельсы покрылись черной ржавчиной, а прогнившие шпалы поросли мхом. Составленное из литых бронзовых букв название станции заставило Артема вздрогнуть. Это было то самое загадочное слово «Генштаб». Он сразу вспомнил и о военных в Полисе, и о мертвых огоньках, блуждающих в сквере у развороченных стен здания Министерства обороны. Мельник поднял руку в перчатке вверх. Отряд мгновенно замер. — Ульман, за мной, — бросил он и легко взобрался на платформу. Боец, шагавший с ним рядом, подтянулся на руках и последовал за сталкером. Мягкие звуки шагов, печатаемых спецназовскими ботинками тут же растворились в тишине станции. Остальные члены отряда, словно по команде, заняли оборонительную позицию, держа под прицелом туннель в обоих направлениях. Оказавшись в середине, Артем решил, что под их прикрытием пока может успеть рассмотреть странную станцию. — Папа не умрет? — он почувствовал, как мальчик потянул его за рукав. Он опустил глаза. Олег стоял, умоляюще глядя на него, и Артем понял, что тот готов расплакаться. Он успокаивающе покачал головой и потрепал мальчика по макушке. — Это из-за того, что я рассказал, где папа работал? Его поэтому ранили? — спросил Олег. — Папа мне всегда говорил, чтобы я никому не болтал… — он всхлипнул. — Говорил, что люди не любят ракетчиков. Папа сказал, что это не стыдно, это не плохо, что ракетчики родину защищали. Что просто другие им завидуют. Артем с опаской оглянулся на жреца, но тот, утомленный дорогой, сел на пол и смотрел в пустоту погасшим взором, не обращая никакого внимания на их разговор. Через несколько минут вернулись разведчики. Отряд сгрудился вокруг сталкера, и тот сжато ввел остальных в курс дела: — Станция пуста. Но не заброшена. В нескольких местах — изображения их червя. И еще… Нашли схему — на стене от руки нарисована. Если ей верить, эта ветка идет к Кремлю. Там центральная станция и пересадка на другие линии. Одна из них отходит в направлении Маяковской. Придется двигаться туда. Путь должен быть свободен. В боковые проходы соваться не будем. Вопросы? Бойцы переглянулись между собой, но никто не отозвался. Зато старик, безучастно сидевший до этого на земле, при слове «Кремль» забеспокоился, завертел головой, и начал что-то мычать. Мельник нагнулся и вырвал у него изо рта кляп. — Не надо туда! Не надо! Я не пойду к Кремлю! Оставьте меня здесь! — забормотал жрец. — В чем дело? — недовольно спросил сталкер. — Не надо к Кремлю! Мы туда не ходим! Я не пойду! — как заведенный, повторял старик, мелко трясясь. — Ну вот и замечательно, что вы туда не ходите, — отозвался сталкер. — По крайней мере, ваших там не будет. Туннель пустой, чистый. Я в боковые перегоны соваться не собираюсь. По мне лучше так, напролом, через Кремль. В отряде зашептались. Вспомнив зловещее свечение на кремлевских башнях, Артем понял, почему не только жрец боялся туда идти. — Все! — оборвал ропот Мельник. — Двигаемся вперед, времени нет. У них сегодня и точно запретный день, в туннелях — никого. Неизвестно, когда он закончится, но нам тогда туго придется. Поднимайте его! — Нет! Не ходите туда! Не надо! Я не пойду! — старик, казалось, совсем обезумел. Когда к нему подошел конвоир, жрец неуловимым змеиным движением вывернулся у него из рук, потом с притворной покорностью замер под наведенными дулами автоматов, и вдруг коротко дернул связанными за спиной руками. — Ну и пропадайте! — торжествующий смех через несколько секунд превратился в захлебывающийся хрип, тело вывернула судорога, а изо рта обильно пошла пена. Конвульсия свела мышцы его лица в безобразную маску, тем более ужасную, что провал рта на ней изгибался уголками кверху. Это была самая страшная улыбка, которую Артему доводилось видеть в его жизни. — Готов, — резюмировал Мельник. Он приблизился к упавшему на землю старику и, поддев его за спину носком ботинка, перевернул тело. Жесткий, словно окоченевший, труп тяжело поддался и перекатился лицом вниз. Сначала Артем подумал, что сталкер сделал это, чтобы не видеть лица мертвого, но потом понял настоящую причину. Своим фонарем Мельник освещал перетянутые проволокой запястья старика. В кулаке правой руки тот сжимал иглу, воткнутую в предплечье левой. Как жрец исхитрился это сделать, где ядовитое жало было спрятано у него все это время, и почему он не воспользовался им раньше, Артем себе представить не мог. Он отвернулся от тела и закрыл ладонью глаза маленького Олега. Отряд безмолвно застыл на месте. Хотя приказ выдвигаться был отдан, никто из бойцов не шелохнулся. Сталкер оценивающе оглядел их. Можно было легко себе представить, что творилось у бойцов в голове: что же такое ждало их в Кремле, впереди, если заложник предпочел покончить с собой, только чтобы не идти туда? Не тратя времени на убеждения, Мельник шагнул к носилкам со стонущим Антоном, нагнулся и взялся за одну из ручек. — Ульман! — позвал он. После секундного колебания широкоплечий разведчик занял место у второй ручки носилок. Подчиняясь неожиданному импульсу, Артем подошел к ним и схватил заднюю ручку. Рядом с ним встал кто-то еще. Не говоря ни слова, сталкер распрямился, и они двинулись вперед. Остальные последовали за ними, и отряд снова образовал боевое построение. — Тут недалеко уже осталось, — тихо сказал Мельник. — Пара сотен метров. Главное — переход на другую линию найти. Потом — до Маяковской. Что дальше — не знаю. Третьяка нет… Придумаем что-нибудь. Теперь у нас одна дорога. Сворачивать нельзя. Его слова про дорогу всколыхнули что-то в Артеме, он снова вспомнил про свой путь. Задумавшись, он не сразу осознал, о чем говорил Мельник до этого. Но как только слова сталкера про погибшего Третьяка дошли до занятого другим сознания, он встрепенулся и громко прошептал ему: — Антон… Раненый… он ведь в РВСН служил… Он ведь ракетчик! Значит, мы еще сможем! Сможем? Мельник недоверчиво оглянулся через плечо, потом посмотрел на распростертого на носилках командира дозора. Тот, кажется, был совсем плох. Паралич у Антона уже давно прошел, но теперь его терзал горячечный бред. Стоны сменились обрывками фраз, неясными, но яростными приказами, отчаянной мольбой, всхлипыванием и бормотанием. И чем ближе они подходили к Кремлю, тем громче делались выкрики раненого, тем напряженнее он выгибался на носилках. — Я сказал! Не спорить! Они идут… Ложись! Трусы… Но как же… как же с остальными?! Никто не сможет там, никто! — доказывал Антон своим товарищам, которых видел только он один. Его лоб покрылся испариной, и Олег, бежавший рядом с носилками, воспользовался короткой заминкой, пока бойцы меняли руку, и промокнул отцу лоб тряпкой. Мельник посветил на командира дозора, словно пытаясь понять, сумеет ли тот еще прийти в себя. Стало видно, как тот стискивает зубы, как беспокойно мечутся под веками глазные яблоки. Кулаки его были сжаты, а тело рвалось то в одну, то в другую сторону. Брезентовые ремни не давали Антону вывалиться, но нести его становилось все сложнее. Еще через полсотни метров Мельник поднял ладонь вверх и отряд снова остановился. На полу белел грубо намалеванный знак: привычная уже извилистая линия упиралась утолщением головы в жирную красную черту, отсекавшую лежащий впереди туннель. Ульман присвистнул. — Загорелся красный свет, говорит — дороги нет, — нервно засмеялся кто-то сзади. — Это червякам, нас не касается, — отрезал сталкер. — Вперед! Однако теперь они продвигались вперед еще медленнее. Мельник передал свою ручку носилок Артему и занял место во главе отряда, надвинув на глаза прибор ночного видения. Но они перестали спешить не только из осторожности. На станции «Генштаб» перегон стал забирать вниз еще круче, и, хотя он оставался все таким же пустым, от Кремля словно ползла незримая, но осязаемая дымка чьего-то присутствия. Обволакивая людей, она наделяла их уверенностью, что там, в черной беспросветной глубине, скрывается что-то необъяснимое, огромное и злое. Это было не похоже на ощущения, которые Артему довелось испытать до сих пор — ни на преследовавший его темный вихрь в туннелях на Сухаревской, ни на голоса в трубах, ни на порожденный и подпитываемый людьми суеверный страх перед туннелями к Парку Победы. Все лучше чувствовалось, что на этот раз за ним прячется что-то… если не одушевленное, то живое. Артем посмотрел на дюжего бойца, идущего по другую сторону носилок, которого сталкер называл Ульманом. — А почему у Кремля звезды на башнях светятся? — он не мог найти лучшего момента, чтобы в конце концов задать этот вопрос. — Кто тебе сказал, что они светятся? — удивленно, но охотно ответил тот. — Ничего там такого нет. На самом деле с Кремлем так — каждый что хочет, то и видит. Некоторые говорят, что даже его уже самого давно нет, просто Кремль-то надеется увидеть каждый. Хочется же верить, что самое святое осталось цело. — А что с ним произошло? — спросил Артем. — Никто не знает, — отозвался разведчик, — кроме твоих людоедов. Я молодой еще, мне тогда лет десять было. А те, кто воевал, говорит, что Кремль не хотели разрушать, и сбросили на него какую-то разработку секретную… Биологическое оружие. В самом начале. Ее не сразу заметили, и даже тревогу не объявили, а когда поняли, что к чему, уже поздно было, потому что эта разработка там всех сожрала, да еще и из окрестностей народу засосала. Живет себе за стеной до сих пор и чудесно себя чувствует. — А как она… засасывает? — Артем не мог отделаться от видения — мерцающих нездешним светом звезд на верхушках кремлевских башен. — Знаешь, было насекомое такое — муравьиный лев? Копало в песочке ямки, воронки такие, а само залезало на дно и рот раскрывало. Если муравей мимо пробегал и случайно на край ямки вступал — все. Конец трудовой биографии. Муравьиный лев шевелился, песок ко дну сыпался, и муравей прямо вниз, в пасть падал. Ну вот и с Кремлем то же. Стоит на край воронки попасть — затянет, — ухмыльнулся он. — А почему люди сами внутрь идут? — настаивал Артем. — А я откуда знаю? Гипноз, наверное… Ловит как-то, настраивается. Вон, возьми хотя бы этих твоих людоедов-иллюзионистов… Как мозги морозят! А ведь пока сам не увидишь — не поверишь. Так бы мы и остались там. — Так что же мы к нему тогда в самое логово идем? — недоуменно спросил Артем. — Это не ко мне вопросы, а к начальству. Но я так понимаю, что надо снаружи быть, и на башни со стенами смотреть, чтобы она тебя сцапало. А мы, вроде, внутри уже… Куда здесь смотреть-то? Мельник обернулся и сердито шикнул на них. Говоривший с Артемом боец тут же осекся и замолчал. И стало слышно то, что заслонял звук его голоса — идущее из глубины нехорошее, негромкое… булькание? Урчание? Довольно было один раз услышать этот звук — вроде и предвещающий ничего страшного, но какой-то настойчивый и неприятный — как забыть его становилось очень сложно. Они прошли мимо тройных, построенных одни за другими, мощных гермоворот. Все створки были гостеприимно распахнуты настежь, и тяжелый железный занавес поднят к потолку. Двери, подумал Артем. Мы на пороге. Стены вдруг расступились, и они оказались в мраморном зале — настолько просторном, что луч мощных фонарей еле добивал до противоположной стены, превращаясь там в рассеянное бледное пятно. Потолок, в отличие от других секретных станций, здесь был высокий, его держали мощные, но богато украшенные колонны. Сверху свисали почерневшие от времени массивные золоченые люстры, все еще отзывающиеся на свет фонаря кокетливым блеском. Стены были покрыты огромными мозаичными панно, изображавшими усатого человека в кителе и улыбающихся ему людей в рабочей форме, молодых девушек в скромной одежде и легких белых косынках, военных в старомодных фуражках, несущиеся по небу эскадрильи истребителей, ползущие строем танки, и, наконец, сам Кремль. Названия у этой удивительной станции не было, но именно его отсутствие лучше всего давало понять, куда они попали. Здесь все находилось в невероятном запустении. Казалось, нога человека не ступала сюда десятилетиями. Дальше на пути стоял необычного вида поезд. У него было всего два вагона, но зато тяжело бронированных, выкрашенных в защитный темно-зеленый цвет. Окна заменяли узкие, напоминающие бойницы щели, закрытые затемненным стеклом. Двери — по одной в каждом вагоне — были заперты. Артему подумалось, что хозяевам Кремля, может быть, действительно так и не удалось воспользоваться своим тайным путем для бегства. Они выбрались на платформу и остановились. — Так вот оно как здесь… — сталкер задрал голову к потолку, насколько позволял шлем. — Сколько уже сказок слышал… А ведь все не так… — Куда дальше? — спросил у него Ульман. — Понятия не имею, — признался Мельник. — Надо осмотреться. На этот раз он не стал покидать отряд, и они медленно двинулись все вместе. Станция все же чем-то напоминала обычную. Здесь так же было проложено два пути — по краям от платформы. Они ограничивали помещение слева и справа, а с обоих концов продолговатый зал заканчивался двумя остановившимися навеки эскалаторами, уходящими в величественные круглые арки. Тот, который был ближе к ним, вел наверх, второй нырял на еще более невообразимую глубину. Где-то здесь, наверное, был и лифт — вряд ли у прежних обитателей Кремля были, как у простых смертных, лишние минуты, чтобы неспешно ползти вниз. Зачарованное состояние, в котором находился Мельник, передалось и остальным. Пытаясь дотянуться лучами до высоких сводов, разглядывая бронзовые скульптуры, стоящие посреди зала, любуясь великолепными панно и поражаясь величественности этой станции — настоящего подземного дворца — они даже перешли на шепот, чтобы не нарушать своими голосами его покой. Восхищенно озираясь по сторонам, Артем совершенно позабыл и об опасностях, и о покончившем с собой жреце, и о дурманящем сиянии кремлевских звезд. Мысль в голове оставалась только одна — он все пытался себе представить, как несказанно прекрасна эта станция должна была быть в ярком свете своих роскошных люстр. Они приближались к противоположной стороне зала, где начинались ступени спускавшегося вниз эскалатора. Артем попробовал вообразить, что может скрываться там, внизу. Может быть, там находилась еще одна, дополнительная станция, составы с которой отправлялись прямиком в секретные бункеры на Урале? А может, пути, ведущие в бесчисленные коридоры вырытых еще в незапамятные времена подземелий и казематов? Глубинная крепость? Стратегические запасы оружия, медикаментов и продовольствия? Или просто бесконечная двойная лента ступеней, ведущая вниз, сколько хватает глаз? Не здесь ли находилась самая глубокая точка метро, о которой говорил еще Хан? Артем специально будоражил свою фантазию самыми невероятными картинами, оттягивая тот момент, когда, подойдя к краю эскалатора, он наконец увидит, что же находится внизу на самом деле. Поэтому у поручней он оказался уже не первым. Тот боец, который рассказывал ему только что про муравьиного льва, добрался до арки раньше. Вскрикнув, он испуганно отпрянул назад. А через мгновение настала и очередь Артема. Медленно, словно сказочный атлант, разминающий затекшие после векового сна мышцы, оба эскалатора пришли в движение. С натужным старческим скрипом ступени поползли вниз, и что-то в этой картине было невыразимо жуткое… Что-то здесь не сходилось, не соответствовало тому, что Артем знал и помнил про эскалаторы. Он чувствовал это, но ему никак не удавалось ухватить за хвост скользкую тень понимания. — Слышишь, как тихо? Это его ведь не мотор двигает… Машинное отделение не работает, — помог ему Ульман. Конечно же, дело было именно в этом. Скрип ступеней и скрежетание несмазанных шестерней — вот и все звуки, которые издавал оживший механизм. Все ли? Артем снова начал слышать отвратительное булькание и чавкание, которое долетало до него в туннеле. Звуки шли из глубины, оттуда, куда вели эскалаторы. Он набрался смелости и, приблизившись к краю, осветил наклонный туннель, по которому все быстрее ползла черно-бурая лента ступеней. На какой-то короткий миг ему показалось, что тайна Кремля раскрылась перед ним. Сквозь щели между ступенями он увидел проступы чего-то грязно-коричневого, маслянистого, перетекающего и однозначно живого. Короткими всплесками оно чуть вылезало из этих щелей, синхронно приподнимаясь и опадая по всей длине эскалатора, насколько он мог его разглядеть. Но это было не бессмысленное пульсирование. Все эти всплески живого вещества, несомненно, были частью одного гигантского целого, которое натужно двигало ступени. А где-то далеко внизу, на глубине в несколько десятков метров, это же грязное и маслянистое привольно растеклось по полу, вспухая и сдуваясь, перетекая и подрагивая, и издавая те самые странные и омерзительные звуки. Арка представилась Артему чудовищным зевом, своды эскалаторного туннеля — глоткой, а сами затягивающие внутрь ступени — жадным языком разбуженного пришельцами грозного древнего божества. А потом его сознания словно коснулась, поглаживая, чья-то рука. И в голове стало совсем пусто, как в туннеле, по которому они сюда шли. И захотелось только одного — встать на ступени и не спеша поехать вниз, где его наконец ждет умиротворение и ответ на все вопросы. Перед его воображаемым взором снова вспыхнули кремлевские звезды. — Артем! Беги! — по щекам хлестнула, обжигая кожу, перчатка. Он встрепенулся и обомлел: бурая жижа ползла вверх по туннелю, разбухая на глазах, разрастаясь, пенясь, как выкипевшее свиное молоко. Ноги не слушались, и проблеск сознания был совсем короткий: невидимые щупальца всего на миг выпустили его рассудок, чтобы тут же снова цепко ухватить его и повлечь обратно во мглу. — Тащи его! — Пацана сначала! Да не плачь… — Тяжелый… А еще тут этот, раненый… — Брось, брось носилки! Куда ты с носилками! — Погоди, я тоже залезу, вдвоем проще… — Руку, руку давай! Да скорей же! — Матерь божья… Уже вылезло… — Затягивай… Не смотри, не смотри туда! Ты меня слышишь? — По щекам его! Вот так! — Ко мне! Это приказ! Расстреляю! Мелькали странные картинки: зеленый, усеянный клепками, бок вагона, почему-то перевернутый потолок, потом изгаженный пол… темнота… снова зеленая броня… потом мир прекратил раскачиваться, мигать, успокоился и замер. Артем приподнялся и осмотрелся вокруг. Они сидели кругом на крыше бронированного состава. Все фонари были отключены, горел только один, маленький, карманный, лежащий в центре. Его света не хватало, чтобы увидеть, что творится в зале, но слышно было, как со всех сторон что-то клокочет, бурлит и переливается. К его разуму кто-то снова осторожно, как бы пробуя на ощупь, прикоснулся, но он встряхнул головой, и морок ненадолго рассеялся. Он оглядел и механически пересчитал ютившихся на крыше членов отряда. Сейчас их было пятеро, если не считать Антона, который так и не пришел в себя, и его сына. Артем тупо отметил, что один боец куда-то пропал, потом его мысли опять замерли. Как только в голове опустело, рассудок снова начал сползать в мутную пучину. Бороться с этим в одиночку было трудно. Мельком осознав происходящее, он постарался уцепиться за эту мысль, и думать об этом, думать о чем угодно, только чтобы не оставлять свой разум пустым. С остальными, видимо, происходило то же самое. — Вот что с этой дрянью под облучением случилось… Точно говорили, биологическое оружие! Но они сами не думали, что такой кумулятивный эффект получится! Хорошо еще, оно за стеной сидит и в город не вылезает… — говорил Мельник. Ему никто не отвечал. Бойцы затихли и слушали рассеянно. — Говорите, говорите! Не молчите! Эта блядь вам на подкорку давит! Эй, Оганесян! Оганесян! О чем думаешь? — тормошил сталкер одного из своих подчиненных. — Ульман, мать твою! Куда смотришь? На меня смотри! Не молчите! — Ласковая… Зовет… — ответил ему богатырь Ульман, хлопая ресницами. — Какая еще ласковая! Не видел, что с Делягиным стало? — сталкер с размаху заехал ему по щеке, и осоловелый взгляд бойца ненадолго прояснился. — За руки! Всем за руки взяться! — надрывался Мельник. — Не молчите! Артем! Сергей! На меня, на меня смотрите! А в метре снизу клокотала, кипела страшная масса, которая, кажется, заполнила собой уже всю платформу. Она становилась все настойчивее, и выдерживать ее напор долго они уже не могли. — Ребята! Пацаны! Не поддавайтесь! А давайте… хором! Споем! — одергивая своих солдат, развешивая им пощечины или почти нежными касаниями приводя в чувство, не сдавался сталкер. — Вставай, страна огромная… Вставай на смертный бой! — хрипя и фальшивя, затянул он. — С фашистской си-лой тем-но-ю… С проклятою ордо-ой… — Пусть я-арость благородная… Вскипа-ает как волна, — подхватил Ульман. Вокруг поезда забурлило с удвоенной силой. Артем подпевать не стал: слов этой песни он не знал, и вообще ему подумалось, что про темную силу и вскипающую волну бойцы запели неспроста. Дальше первого куплета и припева никто, кроме Мельника, слов не знал, и следующее четверостишие он пел в одиночку, грозно сверкая глазами и не давая никому отвлечься: Как два-а различных по-олюса, Во все-ом враждебны мы! За све-е-ет и мир мы боремся, Они — за царство тьмы-ы… Припев на этот раз пели почти все, даже маленький Олег пытался вспомнить слова. Нестройный хор грубых, прокуренных мужских голосов зазвучал, отдаваясь эхом, в бескрайнем мрачном зале. Звук их пения взлетал к высоким украшенным мозаикой сводам, отражался от них, падал вниз и тонул в кишащей там живой массе. И хотя в любой другой обстановке эта ситуация — семеро здоровых мужиков, забравшихся на крышу состава и распевающих там бессмысленные песни, держась за руки — показалась бы Артему абсурдной и смешной, сейчас она больше напоминала леденящую сцену из ночного кошмара. Ему нестерпимо захотелось проснуться. Пусть я-а-арость благоро-о-о-одная Вскипа-а-а-ает, как волна-а-а-а…. Иде-о-от война народная, Свяще-е-е-нная война-а-а! Сам Артем, хотя и не пел, прилежно открывал рот и раскачивался в такт музыке. Не расслышав слова в первом куплете, он решил даже было сначала, что речь в ней идет то ли о выживании людей в метро, то ли — как знать? — и противостоянии с черными, под натиском которых скоро должна была пасть его родная станция. Потом еще в одном куплете проскользнуло про фашистов, и Артем понял, что речь идет о борьбе бойцов Красной бригады с обитателями Пушкинской… Когда он оторвался от своих размышлений, то понял, что хор затих. Может, следующих куплетов не знал уже и сам Мельник, а может, ему просто перестали подпевать. — Ребята! А давайте хотя бы «Комбата», а? — еще пытался уговорить своих бойцов сталкер. — Комбат-батяня, батяня-комбат, ты сердце не прятал за спины ребят… — начал он было, но потом и сам примолк. Отряд охватило нехорошее оцепенение. Бойцы начали разжимать руки, и круг распался. Молчали все, даже бредивший и бормотавший до этого все время Антон. Чувствуя, как в возникающую в голове пустоту заливается теплая и мутная жижа безразличия и усталости, Артем старался вытолкнуть ее, думая о своей миссии, потом рассказывая про себя детские стишки, сколько помнил, потом просто повторяя «Я думаю, думаю, думаю, ко мне не пролезешь…» Боец, которого сталкер назвал Оганесяном, вдруг встал со своего места и распрямился во весь рост. Артем равнодушно поднял на него глаза. — Ну, мне пора. Бывайте, — попрощался он. Остальные тупо посмотрели на товарища, ничего не отвечая, только сталкер кивнул ему. Оганесян подошел к краю и без колебаний шагнул вперед. Он совсем не кричал, но внизу послышался неприятный звук, смесь всплеска с голодным урчанием. — Зовет… Зове-ет… — нараспев сказал Ульман, и тоже начал подниматься. В Артемовой голове заклинание «Я думаю, ко мне не пролезешь!» застряло на слове «я», и теперь он просто повторял, сам не замечая, что делает это во весь голос «Я, я, я, я, я». Потом ему сильно, непреодолимо захотелось посмотреть вниз, чтобы понять, так ли уродлива колыхавшаяся там масса, как ему показалось вначале. А вдруг он ошибся? Вспомнилось снова и о звездах на кремлевских башнях, далеких и манящих… И тут маленький Олег легко вскочил на ноги, и, коротко разбежавшись, с веселым смехом бросился вниз. Живая трясина снизу негромко чавкнула, принимая тело мальчика. Артем понял, что завидует ему, и тоже засобирался. Но через пару секунд после того, как масса сомкнулась над головой Олега — может, в тот самый момент, когда она отбирала у него жизнь — его отец закричал и очнулся. Тяжело дыша и загнанно оглядываясь по сторонам, Антон поднялся и принялся трясти остальных, требуя от них ответа: — Где он?! Что с ним? Где мой сын?! Где Олег? Олег! Олежек! Мало-помалу лица бойцов стали обретать осмысленное выражение. Начал приходить в себя и Артем. Он уже не был уверен, что действительно видел, как Олег спрыгнул в кишащую массу. Поэтому отвечать ничего не стал, а только попробовал успокоить Антона, который, кажется, неведомым способом почувствовал, что случилось непоправимое, и все больше расходился. Зато от его истерики оцепенение окончательно спало и с Артема, и с Мельника, и с остальных членов отряда. Им передалось его возбуждение, его злобное отчаяние, и незримая рука, властно удерживавшая их сознание, отдернулась, словно обжегшись о кипевшую в них ненависть. К Артему, да, кажется, и ко всем остальным наконец вернулась та способность здраво мыслить, которая — теперь он это понимал — пропала уже на подходах к станции. Сталкер сделал несколько пробных выстрелов в клокочущую массу, но результата это не дало. Тогда он заставил бойца, вооруженного огнеметом, снять ранец с горючим с плеч и кинуть его по сигналу как можно дальше от состава. Приказав двум другим освещать место падения, он изготовился к стрельбе и дал отмашку. Раскрутившись на месте, боец швырнул ранец и сам чуть было не полетел вслед за ним, еле удержавшись на краю крыши. Ранец тяжело поднялся в воздух и пошел вниз метрах в пятнадцати от состава. — Ложись! — Мельник подождал, пока тот коснулся маслянистой шевелящейся поверхности, и спустил курок. Последние секунды его полета Артем наблюдал, растянувшись на крыше. Как только раздался хлопок выстрела, он спрятал лицо и что было сил прижался к холодной броне. Взрыв был большой силы: Артема чуть не сорвало с крыши, и даже состав качнулся. Сквозь зажмуренные веки пробилось буйное грязно-оранжевое зарево расплескавшегося по платформе пылающего горючего. С минуту ничего не происходило. Кишение и чавкание трясины не ослабевали, и Артем приготовился уже к тому, что совсем скоро она оправится от досадной неприятности и снова начнет обволакивать его разум своей душной пленкой. Но вместо этого шум стал постепенно отдаляться. — Уходит! Оно уходит! — прямо над ухом радостно заорал у него Ульман. Артем поднял голову. В свете фонарей было отчетливо видно, как масса, занимавшая недавно чуть ли не весь огромный зал, съеживается и отступает, возвращаясь к эскалаторам. — Скорее! — Мельник вскочил на ноги. — Как только оно сползет вниз, все за мной — вон в тот туннель! Артем удивился, откуда у него взялась вдруг такая уверенность, но спрашивать не стал, списав прежнюю нерешительность Мельника на дурман. Сейчас сталкер полностью преобразился: это опять был трезвый, стремительный и не терпящий возражений командир отряда. Раздумывать не только не было времени, но и не хотелось. Единственное, что его сейчас занимало — это как можно скорее унести ноги с брошенной и проклятой станции, пока странное существо, обитавшее в подвалах Кремля, не опомнилось и не вернулось, чтобы сожрать их. Станция больше не казалась ему удивительной и прекрасной: теперь здесь все было враждебным и отталкивающим. Даже рабочие и крестьянки глядели на него разгневанно с настенных панно, а те, что улыбались, делали это натянуто и приторно. Спрыгнув кое-как на платформу, (только бы она не вернулась, лишь бы отступление не оказалось обманным маневром, заклинал Артем), они бросились к противоположному концу станции. Антон полностью пришел в себя и бежал наравне с остальными, так что отряд теперь ничто не задерживало. Через двадцать минут безумной гонки по черному туннелю Артем начал задыхаться, да и остальные тоже стали уставать. Наконец сталкер позволил им перейти на быстрый шаг. — Куда мы идем? — догнав Мельника, спросил его Артем. — Думаю, мы сейчас под Тверской улицей… Скоро к Маяковской выйти должны. Там разберемся. — А как вы узнали, в какой нам туннель идти? — решил дознаться Артем. — Там на карте было обозначено, которую мы на Генштабе нашли. Но я об этом только в последний момент вспомнил. Верь-не верь, как на станцию вступили, все из головы вылетело. Артем задумался. Выходило, что его восторг от кремлевской станции, от картин и скульптур, от ее простора и величия был как бы и не его? Не был ли это морок, навеянный страшным созданием, скрывавшимся в Кремле? Потом он вспомнил про то отвращение и страх, которые ему стала внушать станция, когда дурман рассеялся. И у него зародилось сомнение, что эти чувства тоже принадлежали ему. Может быть, точно так же, как до этого он передал им восхищение и стремление задержаться на станции подольше, «муравьиный лев» заставил их почувствовать неодолимое желание бежать оттуда сломя голову, когда они причинили ему боль? Какие чувства вообще принадлежали ему самому и зарождались в его голове? Отпустило ли создание его разум сейчас, или это оно продолжает диктовать ему мысли и внушать переживания? В какой момент он подпал под его гипнотическое влияние? Да чего уж там, был ли он хоть когда-либо свободен в своем выборе? И вообще, мог ли его выбор быть свободным? Артему снова вспомнилась беседа с двумя странными жителями Полянки. Он оглянулся назад: в двух шагах за ним шел Антон. Он больше не приставал ни к кому с вопросами, что стало с его сыном: кто-то бросил ему ответ. Лицо его застыло и омертвело, а взгляд был обращен внутрь себя. Понимал ли Антон, что они были всего в шаге от спасения мальчика? Что его смерть стала нелепой случайностью? Но именно она спасла жизнь остальным. Случайность или жертва? — Вы знаете, мы ведь все, наверное, только благодаря Олегу спаслись. Это из-за него вы… очнулись, — не уточняя, как именно это случилось, сказал он Антону. — Да, — безразлично согласился тот. — Он нам сказал, что вы в ракетных войсках служили, на стратегических комплексах, да? — Тактических, — поправил его Антон. — «Точка», «Искандер». Меня перевели почти сразу. — А системы залпового огня? «Смерч», «Ураган»? — чуть задержавшись, спросил сталкер, подслушавший их разговор. — Тоже могу. Я раньше всем интересовался, все хотел попробовать. Пока не увидел сам, к чему это приводит. В его голосе не было ни малейших признаков заинтересованности, как не было и обеспокоенности по поводу того, что оберегаемый им секрет стал известен посторонним. Отвечал он коротко, механически. Мельник, довольно кивнув, снова оторвался от них, уйдя вперед. — Нам очень нужна ваша помощь, — осторожно, пробуя почву, сказал Артем. — Понимаете, у нас на ВДНХ происходят страшные вещи… — начал он. И сразу же осекся: после всего, виденного им за последние сутки то, что происходило на ВДНХ уже не так пугало его, не казалось чем-то исключительным, способным сломить метро и окончательно истребить человека. С этой мыслью он справился, напомнив себе, что она может быть и не его, а опять — навязанной извне. — Там у нас с поверхности внутрь проникают такие твари… — продолжил он, собравшись. Но Антон жестом остановил его. — Просто скажи, что сделать надо, я сделаю, — бесцветно произнес он. — У меня теперь время есть… Как я домой вернусь без сына? Артем суетливо кивнул и отошел от дозорного, оставив его наедине с самим собой. Чувствовал он себя сейчас погано: вымогать помощь у человека, который только что лишился ребенка? По его, Артема, вине лишился… Он снова нагнал сталкера. Тот явно пришел в хорошее расположение духа: оторвавшись от растянувшегося цепочкой отряда, он напевал себе что-то под нос, и увидев Артема, улыбнулся ему. Прислушавшись к мелодии, которую он пытался воспроизвести, Артем узнал ту самую песню про священную войну, которую все пели на крыше состава. — Знаете, я сначала решил, что это — про нашу войну с черными песня, — поделился он. — А потом понял, что она про фашистов. Это кто сочинил — коммунисты с Красной линии? — Этой песне лет сто уже, если не сто пятьдесят, — покачал головой Мельник. — Ее сначала для одной войны сочинили, потом под другую приспособили. Она тем и хороша, что под любую войну подходит. Сколько человек будет жить, всегда будет мнить себя силой света, а врагов считать тьмой. И думать так будут по обе стороны фронта, добавил про себя Артем. Значит ли это? — его мысль снова метнулась к черным. Может ли это значить, что для них совершенным злом и тьмой являются обычные люди? Артем спохватился и запретил себе думать о черных, как об обычных противниках. Стоит только приотворить им дверь сочувствия, и их уже ничем не сдержишь… — Вот ты про эту песню заговорил, что она на все времена, — неожиданно произнес Мельник, — и мне что в голову пришло. У нас такая страна… Что в ней, по большому счету все времена одинаковы. Такие люди… Ничем их не изменишь. Хоть кол на голове теши. Вот, казалось бы — и конец света уже настал, и на улицу без костюма химзащиты не выйти, и дряни всякой поразвелось, которую раньше только в кино можно было увидеть… Нет! Не проймешь! Такие же. Иногда мне кажется, что и не поменялось ничего. Вот, в Кремле сегодня побывал, — криво усмехнулся он, — и думаю: в принципе, и там ничего нового. То же самое творится, что и раньше. Я даже теперь не очень-то и уверен, когда нам эту заразу забросили — тридцать лет назад, или триста. — А разве триста лет назад такое оружие было уже? — засомневался Артем, но сталкер ничего отвечать не стал. Изображения Великого червя на полу встречались им два или три раза, но ни самих дикарей, ни каких следов их недавнего присутствия заметно не было. И если после первого рисунка бойцы насторожились, перегруппировавшись так, чтобы было удобнее обороняться, то после третьего напряжение спало. — Не соврали значит, и вправду сегодня — святой день, на станциях сидят, в туннели не выходят, — с облегчением заметил Ульман. Сталкера занимало другое. По его расчетам выходило, что место, где был выход в метро, и начинался перегон, ведущий к ракетной части, должно находиться совсем близко. Каждую минуту сверяясь с перерисованным от руки планом, он рассеянно повторял: — Где-то тут… Не это? Нет, угол не тот, да и где гермозатвор? Уже должны бы подходить… В конце-концов они остановились на развилке: налево был забранный решеткой тупик, в конце которого виднелись остатки гермоворот, справа, насколько хватало света фонарей, уходил в перспективу прямой туннель. — Оно! — определил Мельник. — Приехали. По карте все сходится. Там за решеткой — обвал, как на Парке Победы. И ход должен быть, у которого Третьяка и сняли. Так… — подсвечивая план карманным фонариком, размышлял он. — От этой вилки перегон прямиком к тому дивизиону идет, а этот — к Кремлю, мы оттуда пришли, правильно. Потом вместе с Ульманом он пролез за решетку, и минут десять они бродили по тупику, осматривая с фонарем стены и потолок. — Порядок! Есть проход, на этот раз в полу, крышка круглая такая, на канализационный люк похоже. Все, мы на месте. Привал, — сообщил вернувшийся сталкер. Как только, сбросив рюкзаки, все расселись на полу, с Артемом произошло что-то странное: несмотря на неудобное положение, его мгновенно сморил сон. То ли сказалась накопленная за последние сутки усталость, то ли яд от парализующей иглы все еще продолжал действовать, отдаваясь побочными эффектами. Он снова увидел себя просыпающимся в палатке на ВНДХ. Как и в предыдущих снах, на станции было мрачно и безлюдно. Не отдавая себе до конца отчета в том, что все это ему только снится, Артем все же наперед знал, что с ним сейчас произойдет. Привычно уже поздоровавшись с игравшей девочкой, он не стал ее ни о чем расспрашивать, вместо этого прямиком направившись к путям. Отдаленные крики и мольбы о пощаде его почти не испугали. Он знал, что навязчивый сон видится ему в который раз по другой причине. И причина эта скрывалась в туннелях. Он должен был раскрыть природу угрозы, разведать обстановку и сообщить о ней союзникам с юга. Но как только его окутала тьма туннеля, уверенность в себе и в том, что он знает, зачем здесь и как ему поступать дальше, испарилась. Ему снова стало страшно — совсем, как когда в первый раз он вышел за пределы станции в одиночку. И точь-в-точь, как в первый раз, пугала его даже не сама темнота и не шорохи туннелей, а неизвестность, невозможность предугадать, какую опасность таят в себе следущие сто метров перегона. Смутно, как о событиях, случившихся с ним в прошлой жизни, вспоминая, как поступал в предыдущих снах, он все же решил не поддаваться на этот раз страху, а идти вперед, пока не встретится лицом к лицу с тем, кто кроется там, поджидая его. Навстречу ему кто-то шел. Неспеша — с той же скоростью, с которой продвигался вперед Артем, но не его трусливыми, крадущимися шажками, а уверенной тяжелой поступью. Он замирал, переводя дыхание — останавливался и тот, другой. Артем дал себе зарок — на этот раз не бежать, что бы ни случилось. Когда до растворенного в темноте двойника оставалось, судя по звуку, метра три, колени у Артема уже не просто дрожали, а ходили ходуном, но он все же нашел в себе силы сделать еще один шаг. Но почувствовав кожей лица, пухом на щеках легкое колебание воздуха от того, что кто-то приблизился к нему вплотную, он не выдержал. Взмахнув рукой, он оттолкнул невидимое существо и бросился бежать. На этот раз он не споткнулся, и бежал невыносимо долго, час или два, но родной станции не было и в помине, и не было никаких станций, вообще ничего, только бесконечный темный туннель. И это оказалось еще страшнее. — Эй, хватит дрыхнуть, летучку проспишь, — толкнул его в плечо Ульман. — И как у тебя получается? — завистливо добавил он. Артем встряхнулся и виновато посмотрел на остальных. Судя по всему, забылся он всего на несколько минут. Отряд сидел кругом, в центре которого с картой расположился Мельник, показывая и объясняя. — Вот, — рассуждал он. — До места назначения, наверное, километров двадцать будет. Это ничего, если быстрым шагом и без препятствий, за полдня успеть можно. Часть находится на поверхности, но под ней бункер, и туннель подходит к нему. Ума не приложу, как получилось, что он уцелел. Но времени думать нет. Нам разделиться придется. Проснулся? Ты возвращаешься в метро, к тебе Ульмана приставлю, — сказал он Артему, — я с остальными ухожу к дивизиону. Артем открыл было рот, собираясь протестовать, но сталкер оборвал его нетерпеливым жестом. Наклонившись к сваленным в кучу рюкзакам, он принялся распределять снаряжение. — Вы забираете два защитных костюма, у нас четыре остаются — неизвестно, как там получится. Плюс рации, одну вам — одну нам. Хорошо, я на складе всего набрал в два раза больше, чем надо было, — похвалил он себя. — Значит, так. Теперь инструкции. Идете на Проспект Мира. Там вас ждать должны, я гонцов отправил. Через день, — он посмотрел на наручные часы, — ровно через двенадцать часов подниметесь на поверхность, ловите наш сигнал. Если все в порядке, и мы в эфире — следующая стадия операции. Задача — подобраться к Ботаническому Саду как можно ближе, забраться повыше и помогать нам огонь наводить и корректировать. Площадь поражения у «Смерчей» ограниченная, а сколько там ракет осталось — неизвестно. А сад немаленький. Ты не бойся, — заранее успокоил он Артема, — это все Ульман делать будет, ты уж там так, до кучи. Польза от тебя, конечно, тоже есть — по крайней мере знаешь, как эти черные выглядят. — Я думаю, — продолжил он, — Останкинская башня для наведения очень даже подходит. У нее там такое утолщение посередине. И в этом набалдашнике ресторан был. Там еще подавали крошечные бутербродики с икрой по заоблачным ценам. Но люди туда не из-за них ходили, а из-за вида на Москву. Ботанический сад оттуда — как на ладони. Попробуйте на башню попасть. Не получится на башню — рядом стоят многоэтажные дома, белые такие, буквой П, судя по рапортам, почти необитаемые. Так… Это вам карта Москвы, это — нам. Там уже все по квадратам разбито. Просто смотрите и передаете. Остальное — за нами. Ничего сложного, — заверил он. — Вопросы? — А если у них там нет никакого гнезда? — спросил Артем. — Ну, на нет — и суда нет, — сталкер хлопнул ладонью по карте, давая понять, что обсуждать такую невероятную ситуацию не намерен. — Да, у меня тут для тебя кое-что есть, — добавил он, подмигнув Артему. Заглянув в свой ранец, Мельник достал оттуда белый полиэтиленовый пакет с истершейся цветной картинкой на боку. Артем развернул его и достал паспорт, выправленный на в меру потрепанном бланке, и детскую книжку с заложенной в ней заветной фотографией, которую он нашел в заброшенной квартире на Калининском. Увлекшись поисками Олега, он оставил ее на Киевской, а Мельник не поленился забрать ее и нести с собой все это время. Сидевший рядом Ульман недоуменно посмотрел на него, потом на сталкера. — Личные вещи, — с улыбкой развел руками Мельник. Артему вдруг захотелось сказать ему что-то теплое и доброе, но тот уже поднимался со своего места, раздавая приказания остающимся с ним бойцам. Он приблизился ко все так же погруженному в свои мысли Антону. — Удачи! — Артем протянул дозорному руку. Тот молча кивнул, надевая на спину рюкзак. Глаза у него были совсем пустые. — Ну, все! Прощаться не будем. Засекайте время! — сказал Мельник. Он развернулся и, больше не говоря ни слова, пошел прочь.

Несколько минут прошли в полной тишине, и Артем, решивший, что их оставили одних, снова задергался, пытаясь хотя бы сесть. Слишком сильно скрученные ноги и руки затекли и болели. Артем вспомнил слова отчима, который объяснял ему однажды, что если оставить даже повязку или жгут слишком надолго, ткани могут начать отмирать. Хотя, подумалось ему, какая разница теперь? — Враг лежи тихо! — раздался вдруг голос. — Дрон плюет игла-паралиш! — Не надо, — Артем послушно замер. — Не надо стрелять. У него мелькнула надежда — что если, разговорившись со своим тюремщиком, он сможет убедить его помочь им выбраться отсюда? Но о чем можно разговаривать с дикарем, который вряд ли поймет и половину его слов? — А кто это — Великий червь? — спросил он первое, что ему пришло в голову. — Великий червь делает землю. Делает мир, делает человека. Великий червь — все. Великий червь — жизнь. Враги Великого червя, люди машин — смерть. — Я никогда о нем не слышал, — тщательно подбирая слова, возразил Артем. — Где он живет? — Великий червь здесь живет. Рядом. Вокруг. Все ходы Великий червь копает. Человек потом говорит — это он делает. Нет. Великий червь. Дает жизнь, забирает жизнь. Копает новые ходы, люди в них живут. Добрые люди почитают Великого червя. Враги Великого червя хотят убивать. Жрецы так говорят. — Кто такие жрецы? — Старые люди, с волосами на голове. Только они могут. Они знают, слушают желания Великого червя, говорят людям. Добрые люди делают так. Плохие люди не слушают. Плохие люди враги, добрые их едят. Вспомнив подслушанный разговор, Артем начал постепенно соображать, что к чему. Рассказывавший легенду про Червя старик, должно быть, и был одним из таких жрецов. — Жрец говорит — нельзя есть людей. Говорит, Великий червь плачет, когда один человек ест другого, — стараясь выражать свои мысли так же, как и дикарь, напомнил ему Артем. — Есть людей — против воли Великого червя. Если мы здесь останемся, нас съедят. Великий червь будет опечален, будет плакать… — осторожно добавил он. — Великий червь, конечно, будет плакать, — послышался из темноты насмешливый голос. — Но эмоции эмоциями, а белковую пищу в рационе ничем не заменишь. Говорил тот самый старик, Артем сразу узнал его тембр и интонации. Он только не мог понять, находился ли тот все время в комнате, или незаметно прокрался в нее только что. Как бы то ни было, надежды выбраться из клетки не оставалось. Потом ему в голову пришла еще одна мысль, от которой его начало знобить. Какое счастье, что Антон до сих пор не пришел в себя и не слышит этого, подумал он. — А ребенка? Детей, которых вы воруете? Вы их тоже едите? Мальчика? Олега? — глядя в темноту широко раскрывшимися от ужаса глазами, почти беззвучно спросил он. — Маленьких не едим. Маленькие не могут быть злые. Не могут быть враги. Маленьких мы забираем, чтобы объяснить, как жить. Говорим про Великого червя. Учим почитать, — отозвался дикарь, хотя Артем думал, что ответит старик. — Молодец, Дрон, — похвалил его жрец. — Любимый ученик, — пояснил он. — Что с мальчиком случилось, которого прошлой ночью украли? Где он? Это ваше чудовище его утащило, я знаю, — сказал Артем. — Чудовище? И кто же этих чудовищ наплодил?! — взорвался старик. — Кто наплодил этих немых, трехглазых, безруких, шестипалых, умирающих при рождении и неспособных размножаться?! Кто лишил их человеческого обличья, пообещав им рай, и кто бросил их подыхать в слепой кишке этого проклятого города? Кто в этом виноват, и кто после этого настоящий монстр? Артем молчал. Старик тоже ничего больше и не говорил и только тяжело дышал, стараясь успокоиться. И в этот момент Антон наконец очнулся. — Где он? — повторяя слова Артема, просипел он. — Где мой сын? Где мой сын?! Отдайте мне сына! Он перешел на крик и, пытаясь освободиться, принялся кататься по полу, ударяясь то о прутья решетки, то о стену. — Буйный, — прежним насмешливым тоном отметил старик. — Дрон, успокой его. Послышался странный звук — как будто кто-то кашлянул или сильно выдохнул. Что-то коротко свистнуло в воздухе и через несколько секунд Антон снова затих. — Очень поучительно, — сказал жрец. — Пойду, приведу мальчика, пусть посмотрит на папу, попрощается. Хороший, кстати, мальчуган, папа может им гордиться — так славно гипнозу сопротивляется… Его ноги зашаркали по полу, удаляясь, скрипнула открывающаяся дверь. — Не надо бояться, — неожиданно мягко сказал тюремщик. — Добрые люди не убивают, не едят детей врагов. Маленькие не грешат. Можно научить жить хорошо. Великий червь прощает маленьких врагов. — Боже мой, да какой Великий червь? Это же полный абсурд! Хуже сектантов и сатанистов! Как вы в него верите? Его кто-нибудь видел когда-нибудь, вашего Червя? Ты его видел, что ли? — в свою последнюю Артем постарался произнести с сарказмом, но лежа на полу с перекрученными руками и ногами сделать это убедительно было нелегко. Как и в тот раз, когда он ждал своей казни в плену у фашистов, им стало овладевать равнодушие к собственной судьбе. Он положил голову на холодный пол и закрыл глаза, не рассчитывая на ответ. — На Великого червя нельзя смотреть. Запрет! — отрезал дикарь. — Да не может этого быть, — нехотя отозвался Артем. — Нет никакого червя… А туннели люди делали. Они все на картах обозначены… Там один даже круглый, где Ганза, такое только люди могут построить. Да ты, наверное, даже и не знаешь, что такое карта… — Я знаю, — спокойно сказал Дрон. — Я учусь у жреца, он мне показывает. На карте много ходов нет. Великий червь делал новые ходы, а на карте нет. Даже тут, у нас дома есть новые ходы — священные, а на карте нет. Люди машин делают карты, думают, ходы копают они. Глупые, гордые. Ничего не знают. За это Великий червь их наказывает. — За что наказывает? — не понял Артем. — За гор… гор-ды-ну, — тщательно выговорил дикарь. — За гордыню, — подтвердил голос жреца. — Великий червь сотворил человека последним, и был человек самым любимым детищем его. Ибо другим не дал разума, а человеку дал. Знал он, что разум — опасная игрушка и потому наказал: живи в мире с собой, в мире с землей, в мире с жизнью и всеми тварями, и почитай меня. После этого ушел Великий червь в самые недра Земли, но перед этим сказал: настанет день, и вернусь. Делай так, как если бы я был рядом. И люди послушались своего создателя и жили в мире с землей, которую он создал, и в мире друг с другом, и в мире с другими тварями, и почитали Великого червя. И у них родились дети, и у их детей родились дети, и от отца к сыну, от матери к дочери передавали они желание Великого червя. Но умерли те, кто своими ушами слушал наказ его, и умерли их дети, и сменилось много поколений, а Великий червь все не возвращался. И тогда один за другим перестали люди соблюдать его заветы и делать, как он хотел. И появились те, кто сказал: Великого червя не было никогда, и нет сейчас. И другие ждали, что Великий червь вернется и покарает их. Спалит их светом своих глаз, пожрет их тела, и обвалит ходы, где они живут. Но Великий червь не возвращался, и только плакал о людях. И слезы его поднимались из глубины, и подтапливали верхние ходы. И тогда те, кто отказался от своего создателя, сказали: нас никто не сотворил, мы были всегда. Прекрасен и могуч человек, не может он быть сотворен земляным червем! И сказали: вся земля наша, и была наша, и будет, и ходы в ней сделал не Великий червь, а мы и предки наши. И зажгли огонь, и стали убивать созданий, которых создал Великий червь, говоря: вот, вся жизнь, что вокруг, наша, и здесь, только чтобы утолить наш голод. И создали машины, чтобы убивать быстрее, чтобы сеять смерть, чтобы рушить жизнь, созданную Великим червем, и подчинить его мир себе. Но и тогда не поднялся он из дремучих глубин, куда ушел. И засмеялись они, и стали дальше делать против того, что говорил он. И решили, чтобы унизить его, построить такие машины, которые повторяли бы обличие его. И создали они такие машины, и зашли в их нутро, и засмеялись: вот, сказали, теперь можем сами управлять Великим червем, и не одним, а десятками. И бьет свет из их очей, и гремит гром, когда ползут, и люди выходят из чрева его. Создали мы Червя, а не Червь нас. Но и этого не хватило им. Росла ненависть в сердце их. Решили они сделать так, чтобы разрушить саму землю, где жили. И создали тысячи машин разных: исторгающих пламя, и плюющих железом, и рвущих землю на части. И стали уничтожать землю, и все живое, что было в ней. И тогда не выдержал Великий червь, и проклял их: отнял у них самый ценный дар свой — разум. Овладело ими безумие, обратили они свои машины друг против друга, и стали убивать один другого. И уже не помнили, зачем делают то, что делают, но не могли остановиться. Так покарал Великий червь человека за гордыню. — Но не всех? — спросил детский голос. — Нет. Были те, кто всегда помнил о Великом черве и почитал его. Отреклись от машин и света, и жили в мире с землей. Они спаслись, и Великий червь не забыл им верность их, и сохранил им разум их, и обещал отдать им весь мир, когда враги его падут. И будет так. — И будет так, — хором повторили дикарь и ребенок. — Олег? — услышав в детском голоске что-то знакомое, позвал Артем. Ребенок ничего не ответил. — И по сей день враги Великого червя живут в прорытых им ходах, потому что больше негде им укрыться, но продолжают боготворить не его, а свои машины. Терпение Великого червя огромно, и хватило его на долгие века человеческих бесчинств. Но и оно не бесконечно. Предсказано, что когда нанесет он последний удар по темному сердцу страны врагов, их воля будет сломлена, а мир достанется добрым людям. Предсказано, что пробьет час, и призовет Великий червь на помощь реки, и землю, и воздух. И просядет толща земная, и ринутся потоки бурлящие, и будет темное сердце врага низвергнуто в небытие. И тогда наконец восторжествует праведный, и будет счастье доброму, и жизнь без болезни, и грибов без конца, и всякий скот в изобилии. Загорелся огонек. Артему кое-как удалось опереться спиной о стену и сейчас ему не надо больше было мучительно выгибаться, чтобы удерживать в поле зрения людей по ту сторону решетки. На полу посреди комнаты, спиной к нему, сидел по-турецки маленький мальчик. Над ним возвышалась иссохшая фигура жреца, освещенная пламенем зажигалки в его руке. Дикарь с плевательной трубкой в руках стоял рядом, прислонившись к дверному косяку. Все глаза были устремлены на старика, который только что закончил свое повествование. Артем с трудом повернул голову и глянул на Антона, застывшего в той судорожной позе, в которой его настигла парализующая игла. Он уставился в потолок и не мог сейчас видеть своего сына, но наверняка все слышал. — Встань, сынок, и посмотри на этих людей, — сказал жрец. Мальчик тут же вскочил на ноги и обернулся к Артему лицом. Это был Олег. — Подойди к ним ближе. Узнаешь ли ты кого-нибудь из них? — спросил старик. — Да, — утвердительно кивнул мальчик, исподлобья глядя на Артема. — Это мой папа, а с этим дядей мы вместе слышали ваши песенки. Через трубы. — Твой папа и его друг — плохие люди. Они использовали машины и хотели унизить Великого червя. Они — враги Великого червя. Помнишь, ты рассказал мне и дяде Вартану, что делал твой папа, когда плохие люди решили разрушить мир? — Да, — еще раз кивнул Олег. — Скажи нам это еще раз, — старик переложил зажигалку в другую руку. — Мой папа работал в эрвээсэн. Он был ракетчиком. Я тоже хотел стать ракетчиком. У Артема пересохло в горле. Как же он раньше не смог разгадать эту загадку? Вот откуда у мальчишки взялась та странная нашивка, и вот почему он заявлял, что он тоже — ракетчик, как и убитый Третьяк! Совпадение было почти невероятное, на все метро людей, служивших в ракетных войсках оставались единицы… И двое из них оказались на Киевской. Могло ли это быть случайностью? — Ракетчиком… Эти люди сделали больше зла миру, чем все остальные, вместе взятые. Они направляли машины и устройства, которые сожгли и уничтожили почти всю землю и почти всю жизнь на ней. Великий червь прощает многих заблудших, но не тех, кто отдавал приказы рушить мир и сеять в нем смерть, и не тех, кто выполнял их. Твой отец причинил невыносимую боль Великому червю. Твой отец своими руками разрушал наш мир. Ты знаешь, чего он заслуживает? — голос старика сделался суровым, в нем снова зазвенела сталь. — Смерти? — неуверенно спросил мальчик, оглядываясь то на жреца, то на своего отца, скрючившегося на полу обезьянника. — Смерти, — подтвердил жрец. — Он должен умереть. Чем раньше умрут злые люди, сделавшие больно Великому червю, тем скорее исполнится его обещание, и мир возродится и будет отдан добрым людям. — Тогда папа должен умереть, — согласился Олег. — Вот молодец! — старик ласково потрепал мальчика по голове. — А теперь беги, поиграй еще с дядей Вартаном и другими ребятишками! Только, смотри, осторожней в темноте, не упади! Дрон, проводи его, а я тут посижу с ними еще, поболтаю… Возвращайся через полчасика с другими, и мешки захватите, готовить будем. Свет погас. Стремительные шуршащие шаги дикаря и легкий детский топоток смолкли в отдалении. Жрец довольно захихикал. — Забыл наказать мальчонке, чтобы не наедался на ночь сегодня, завтра как-никак праздничный стол, — сказал он. — Я тут с тобой поболтаю немножко, если ты не против. У нас пленных здесь обычно не берут, разве только детей. Взрослых все больше оглушенных приносят. Я бы и рад с ними поговорить, да вот их съедают слишком быстро… — И зачем вы тогда их учите, что есть людей — это плохо? — равнодушно спросил Артем. — Червь там плачет, и прочее? — Ну, как сказать… Это им на будущее. Вам, конечно, этого момента не застать, да и мне тоже, но сейчас закладывается основа будущей цивилизации… Культуры, которая будет жить в мире с природой. Для них каннибализм — это вынужденное зло. Без животных белков, видишь ли, никуда. Но предания останутся, и когда прямая потребность убивать и жрать себе подобных пропадет, они должны прекратить это делать. Вот тогда Великий червь и напомнит о себе. Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — старик снова неприятно засмеялся. — Знаете, я столько всего уже навидался в метро, — сказал Артем. — На одной станции верят в то, что если глубоко копать, можно докопаться до ада. На другой — что мы уже живем в преддверии рая, потому что последняя битва добра и зла завершена, и те, кто выжил — избраны для вхождения в Царство божие. После этого в вашего Червя уже как-то не особо верится. Вы сами хотя бы в него верите? — Какая разница, во что верю я или другие жрецы? — усмехнулся старик. — Жить тебе осталось немного, пару часов, так что расскажу-ка я тебе кое-что. Люблю с обреченными беседовать, жаль, редко получается. Ни с кем не можешь быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесет в могилу… Так вот, во что верю я сам — не важно. Главное, во что верят люди. Нелегко уверовать в бога, которого сам создал… Жрец ненадолго прервался, задумавшись, а потом продолжил: — Как бы тебе объяснить? Я когда студентом был, учил философию и психологию в университете, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит. И был у меня профессор — преподаватель когнитивной психологии, умнейший человек, и так весь мыслительный процесс по полочкам раскладывал — любо-дорого послушать. Я тогда как раз, как и все остальные в этом возрасте задавался вопросом — есть ли Бог, книги разные читал, разговоры на кухне до утра разговаривал — ну как обычно, и склонялся к тому, что скорее, все-таки, нет. И как-то я решил, что именно этот профессор, большой знаток человеческой души, может мне на этот вопрос точно ответить. Пришел к нему в кабинет, вроде как реферат обсуждать, а потом спрашиваю — а как по-вашему, Иван Михалыч, есть он все же, Бог-то? Он меня тогда очень удивил. Для меня, говорит, этот вопрос даже не стоит. Я сам из верующей семьи, привык к той мысли, что он есть. С психологической точки зрения веру анализировать не пытаюсь, потому что не хочу. И вообще, говорит, для меня — это не столько вопрос принципиального знания, сколько повседневного поведения. То есть моя вера не в том, что я искренне убежден в существовании высшей силы, а в том, что я выполняю предписанные заповеди, молюсь на ночь, в церковь там хожу. Лучше мне от этого становится, спокойнее. Вот так-то, — старик замолчал. — И что? — не выдержал Артем после минутной паузы. — А то. Верю я в Великого червя или не верю — не так уж важно. Но заповеди, вложенные в божественные уста, живут веками. Дело за малым — создать бога и научить его нужным словам. И поверь мне, Великий червь — не хуже других богов и переживет многих из них. Артем закрыл глаза. Ни Дрон, ни вождь этого странного племени, ни даже такие странные создания как Вартан наверняка не подвергали веру в Великого червя ни малейшему сомнению. Для них это была данность, единственное объяснение того, что они видели вокруг, единственное руководство к действию и мерило добра и зла. Во что еще можно было верить человеку, в своей жизни никогда не видевшему ничего, кроме метро? Но было в легендах о Черве еще что-то, чего Артем пока не мог понять. — Но почему вы их так настраиваете против машин? Что плохого в механизмах? Электричество, свет, огнестрельное оружие — как вы хотите, чтобы ваш народ выжил без этого? — спросил он. — Что плохого в машинах?! — тон старика разительно переменился: те фальшивое добродушие и терпение, с которыми он только что излагал свои мысли, улетучилось. — Ты же не собираешься за час до своей смерти проповедовать мне о пользе машин?! Да оглянись вокруг! Только слепец не заметит, что если человечество и обязано чему-то своим закатом, то только тому, что слишком полагалось на машины! Как ты смеешь заикаться о важной роли техники здесь, на моей станции?! Ничтожество!! Артем никак не ожидал, что его вопрос, куда менее крамольный, чем предыдущий — о вере в Великого червя, вызовет у старца такую реакцию. Не найдя, что ответить, он замолк. В темноте было слышно, как жрец тяжело дышал, шепча какие-то проклятия и стараясь успокоиться. Заговорил он только через несколько минут. — Отвык с неверными разговаривать, — судя по голосу, старик снова взял себя в руки. — Заболтался я с вами, да вот молодежь что-то задерживается, мешки не несут, — надавив на слово «мешки», он выдержал артистическую паузу. — Какие еще мешки? — поддался на уловку Артем. — Готовить вас будут. Я ведь когда про пытки говорил, не так выразился. Великому червю противна бессмысленная жестокость. Зачем пытать, если еще вопрос и задать не успеешь — а человек на него сам отвечает? Я имел в виду другое. Мы с коллегами когда поняли, что каннибализм как явление здесь укоренился, и с ним уже ничего не сделаешь, решили, по крайней мере, позаботиться о кулинарной стороне вопроса. Вот и вспомнил кто-то, что корейцы, когда собак едят, кладут их живьем в мешок, и палками насмерть забивают. Мясо от этого очень выигрывает. Мягкое становится, нежное. Кому множественные гематомы, так сказать, а кому и отбивная. Так что не обессудьте. Я-то может и рад был бы сначала умертвить, а потом уже палками, но непременно надо, чтобы внутреннее кровоизлияние. Рецепт есть рецепт, — старик даже чиркнул зажигалкой, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. — Однако, что-то задерживаются, не случилось бы… — добавил он. Ровно на середине слова его оборвал пронзительный визг. Послышались новые крики, беготня, детский плач, зловещий свист… На станции что-то происходило. Жрец беспокойно прислушался к шуму, потом потушил огонь и затих. Через несколько минут на пороге загрохотали тяжелые башмаки, и низкий голос пророкотал: — Есть кто живой? — Да! Мы здесь! Артем и Антон! — что было сил, закричал Артем, надеясь, что у старика за пазухой нет плевательной трубки с ядовитыми иглами. — Здесь они! Прикрой меня и пацана! — крикнул кто-то. Вспыхнул ослепительно яркий свет. Старик метнулся к выходу, но человек, загораживавший проход, сбил его с ног ударом по шее. Жрец коротко захрипел и упал. — Дверь, дверь держи! Что-то грохнуло, и с потолка посыпалась известь, и Артем зажмурился. Когда он открыл глаза, в комнате уже стояли двое человек. Выглядели они весьма необычно — такого ему до сих пор видеть не доводилось. Эти люди были одеты в тяжелые длинные бронежилеты поверх превосходно подогнанной черной униформы. Оба были вооружены странными короткими автоматами с лазерными прицелами и набалдашниками глушителей. Картину дополняли массивные титановые шлемы с забралами — как у спецназовцев Ганзы, которых Артем видел мельком однажды, и непонятного назначения большие металлические щиты со смотровыми щелями. У одного за спиной к тому же виднелся и ранцевый огнемет. Они быстро осмотрели комнату, освещая ее длинным и невероятно сильным фонарем, по форме скорее напоминающим дубинку. — Эти? — спросил один из них. — Они, — подтвердил другой. По деловому оглядев замок на двери обезьянника, первый отошел назад, сделал несколько шагов и в прыжке ударил окованным сапогом по решетке. Ржавые петли не выдержали напора, и дверь рухнула в полушаге от Артема. Человек опустился перед ним на одно колено и поднял забрало. Все стало на свои места: на Артема, прищурившись, смотрел Мельник. Широкий зазубренный нож скользнул по проводам, спутывавшим ноги и руки Артема. Потом сталкер в несколько ударов разрезал проволоку, которой был связан Антон. — Живой, — удовлетворенно отметил Мельник. — Идти сможешь? Артем покивал, но подняться на ноги сам не сумел. Все тело онемело и совершенно не подчинялось ему. В комнату вбежали еще несколько человек, двое из которых тут же заняли оборонительные позиции у дверей. Всего в отряде было восемь бойцов — остальные были одеты и экипированы почти так же, как и те, что ворвались в комнату первыми, но на нескольких были Один из них опустил на землю ребенка, которого до этого зажимал под мышкой, прикрывая надетым на руку щитом. Тот сразу бросился в клетку и согнулся над Антоном. — Папа! Папа! Я специально им наврал, как будто я за них, правда! Я дяде показал, где ты! Извини, папа! Папа, не молчи! — мальчик еле сдерживал слезы. Антон равнодушно глядел в потолок стеклянными глазами. Артем испугался, что вторая парализующая игла за день могла оказаться для командира дозора последней. Мельник положил указательный палец на шею распростертого на полу Антона. — Порядок, — заключил он через несколько секунд. — Жив. Носилки сюда! Пока Артем рассказывал про воздействие ядовитых игл, двое бойцов развернули на полу матерчатые носилки и погрузили на них Антона. На полу завозился и забормотал что-то сбитый с ног старик. — Это еще кто? — спросил Мельник, и, услышав от Артема объяснение, решил, — этого берем с собой, будем им прикрываться. Как обстановка? — Тихо все, — доложил державший входную дверь боец. — Отходим к туннелю, из которого пришли, — объявил сталкер. — Задача — вернуться на базу с раненым и заложником для допроса. — На вот, — он кинул Артему «калашников». — Если все будет нормально, пользоваться не придется. У тебя даже брони нет, так что будешь оставаться под нашим прикрытием. За мальчишкой следи. Артем согласно кивнул и взял Олега за руку, еле оторвав его от носилок, на которых лежал его отец. — Строимся «черепахой», — отдал короткий приказ Мельник. Бойцы мгновенно образовали овал, выставив наружу сомкнутые щиты, над которыми виднелись только шлемы. Свободными руками четверо взяли носилки. Мальчик и Артем оказались внутри, полностью прикрытые щитами. Пленному старику заткнули кляпом рот, связали за спиной руки и выставили его в голове построения. После нескольких крепких тычков он прекратил попытки вырваться и затих, угрюмо уставившись в пол. Глазами «черепахи» служили двое первых бойцов, у которых были особые приборы ночного видения: они крепились прямо на шлем, так что руки оставались не заняты. По команде отряд пригнулся, прикрывая щитами ноги, и стремительно двинулся вперед. Зажатый между бойцами, Артем тащил за руку не поспевавшего за ним Олега. Ему ничего не было видно, и о происходившем он мог судить только по отрывистым переговорам остальных. — Трое справа… женщины, ребенок. — Слева! В арке, в арке! Стреляют! — о железо щита зазвенели иглы. — Снимай их! — послышались ответные автоматные хлопки. — Один есть… Двое есть… Двигаемся, двигаемся! — Сзади! Ломов! — снова выстрелы. — Куда, куда? Там не пройти! — Вперед, я сказал! Заложника держи! — Черт, прямо рядом с глазами пролетело… — Стой! Стой! Стоять! — Что там? — Все блокировано! Там их человек сорок! Баррикады! — Далеко? — Двадцать метров до них. Не стреляют. — С боков заходят! — Когда они успели баррикады построить?! На щиты обрушился настоящий град игл. По сигналу все опустились на одно колено, так что теперь броня закрывала их целиком. Артем пригнулся, прикрывая своим телом мальчика. Носилки с Антоном поставили на пол, и теперь стрелков стало вдвое больше. — Не отвечать! Не отвечать! Ждем… — В сапог попало… — Готовь свет… На счет три — фонари и огонь. У кого ПНВ — выбирайте цели сейчас… Раз… — Как лупят… — Два! Три! Одновременно зажглись несколько мощных фонарей и заработали автоматы. Где-то впереди послышались крики и стоны умирающих. Потом стрельба неожиданно прекратилась. Артем прислушался. — Вон, вон, с белым флагом… Сдаются, что ли? — Прекратить огонь! Говорить будем. Заложника выставьте! — Стой, падла, куда! Держу, держу! Шустрый старикан… — У нас ваш жрец! Дайте нам уйти! Дайте нам вернуться в туннель! Повторяю, дайте нам уйти! — громко выкрикнул Мельник. — Ну что там? Что там? — Ноль реакции. Молчат. — Да они вообще нас понимают? — Ну-ка, посветите мне на него получше… — Дайте глянуть… Потом переговоры оборвались. Бойцы словно погрузились в раздумье — сначала те, что стояли впереди, потом затихли и прикрывавшие тыл. Наступила напряженная, нехорошая тишина. — Что там? — спросил Артем тревожно. Ему никто не ответил. Люди перестали даже шевелиться. Артем почувствовал, как мальчик сжал его ладонь своей вспотевшей от волнения ручонкой. Его трясло. — Я чувствую… Он на них смотрит… — сказал он тихо. — Заложника отпустить, — произнес вдруг Мельник. — Отпустить заложника, — повторил другой боец. Тогда Артем, не выдержав, разогнулся и посмотрел поверх щитов и шлемов — вперед, где в десяти шагах от них, в пересечении трех ослепительных белых лучей стояла, не жмурясь и не прикрываясь руками, высокая сгорбленная фигура с белой тряпкой в вытянутой узловатой руке. С этого расстояния лицо человека было видно очень хорошо… Слишком хорошо. Это было существо, похожее на Вартана, который допрашивал его несколько часов назад. Артем юркнул за щиты и привел свой автомат в боевую готовность. Сцена, которую он только что видел, все еще стояла перед его глазами. Одновременно жуткая и завораживающая, она вдруг на миг напомнила ему о старой книжке «Сказки и мифы древней Греции», которую он любил рассматривать, когда был маленьким. Одна из легенд рассказывала о чудовищном создании в получеловеческом обличии, взгляд которого превратил в камень многих отважных воинов. Он перевел дух, собрал всю волю в кулак и, запретив себе смотреть Вартану в лицо, выскочил, словно чертик на пружине, и спустил курок. После странного, бесшумного боя, который вели между собой противники, вооруженные автоматами с глушителями и плевательными трубками, очередь «калашникова», казалось, сотрясла своды станции. Хотя Артем был уверен, что промахнуться с такого расстояния невозможно, случилось то, чего он боялся больше всего: непостижимым образом это создание угадало его движение, и как только голова Артема появилась над щитами, взгляд угодил в ловушку его мертвых глаз. Он успел нажать на спусковой крючок, но невидимая рука плавно отвела ствол в сторону. Почти вся очередь ушла мимо, и только одна пуля впилась существу в плечо. Оно издал режущий ухо гортанный звук и неуловимым движением растворилось во тьме. Есть несколько секунд, подумал Артем. Всего несколько секунд. Когда отряд Мельника прорывался на Парк Победы, на его стороне был элемент неожиданности. Но теперь, когда дикари организовали оборону и выставили своих нелюдей, шанса преодолеть созданный ими заслон, кажется, не было. Единственным выходом оставалось бегство другим путем. В голове промелькнуло, как тюремщик обмолвился о том, что со станции в неизвестном направлении уходили туннели, которых не было на карте метро. — Здесь другие туннели есть? — спросил он у Олега. — Там еще одна станция, за переходом, такая же как эта, как будто отражение в зеркале, — мальчик махнул рукой. — Мы там играли. Там еще туннели, как здесь, но нам сказали, туда ходить нельзя. — Отступаем! К переходу! — стараясь занизить голос и подделать его под командный бас Мельника, заорал Артем. — Какого черта?! — недовольно прорычал сталкер. Он, кажется, приходил в себя. Артем схватил его за плечо. — Скорее, у них там какая-то тварь, которая гипнотизирует, — затараторил он. — Нам этот заслон не прорвать! Там другой выход есть, за переходом! — Верно, она же двойная, эта станция… Отходим! — принял решение сталкер. — Держите баррикаду! Назад! Шагом, шагом! Бойцы медленно, словно нехотя, зашевелились. Подстегивая их новыми приказами, Мельник сумел заставить отряд перестроиться и начать отступление прежде, чем из темноты в них полетели новые иглы. Когда они ступили на ступени перехода на вторую половину станции, один из членов отряда, шедший последним, вскрикнул и схватился за голень. Он еще переступал деревенеющими ногами несколько секунд, Артем видел это в отсветах фонаря. Но потом все тело раненого свела чудовищная судорога, его перекрутило, словно отжатую после стирки тряпку, и он упал на землю. Отряд остановился. Под прикрытием щитов двое свободных бойцов бросились поднимать своего товарища с земли, но все было кончено. Его тело прямо на глазах посинело, а на губах выступила пена. Артем уже знал, что это означает, как знал это, похоже, и Мельник. — Возьми его щит, шлем и автомат! Быстро! — приказал он Артему. — Отходим, отходим! — закричал он остальным. Титановый шлем был перепачкан пеной агонии, и снимать его пришлось бы через голову мертвого. Артем так не смог заставить себя это сделать. Ограничившись автоматом и щитом, он дал круговую очередь, надеясь отпугнуть канувших в темноту убийц, занял свое место в хвосте построения, укрылся щитом и двинулся вслед за остальными. Теперь они почти бежали. Потом кто-то бросил далеко вперед дымовую шашку, и, воспользовавшись неразберихой, отряд начал спускаться на пути. Удивленно вскрикнул и упал на землю еще один боец. Носилки с раненым Антоном теперь нести теперь пришлось только троим. Показываться из-за щита Артем так и не решился и несколько раз стрелял назад наугад. Потом произошло что-то странное: в них больше не летели иглы, хотя, судя по шелесту шагов и голосов вокруг, преследование не прекратилось. Набравшись храбрости, Артем выглянул наружу. Отряд находился в десятке метров от входа в туннель. Первые бойцы уже шагнули внутрь, двое, развернувшись, обшаривали лучами подступы и прикрывали остальных. Но потребности в прикрытии не было: дикари, кажется, не собирались следовать за ними в туннели. Столпившись полукругом, опустив плевательные трубки и прикрываясь руками от слепящего света фонарей, они молча чего-то ждали. — Враги Великого червя, слушайте! Из толпы выступил вперед тот самый бородатый вождь, который отдавал распоряжения во время допроса. — Враги идут в священные ходы Великого червя. Добрые люди не идут за вами. Сегодня туда идти запрет. Большая опасность. Смерть, проклятие. Пусть враги отдают старого жреца и уходят. — Не отпускать, не слушать их, — немедленно распорядился Мельник. — Отходим. Они осторожно продолжили движение. Артем и еще несколько бойцов, которые шли последними, отступали, пятясь назад и не спуская остающуюся позади станцию с прицела. Сначала за ними действительно никто не шел. Со станции доносились голоса: кто-то спорил, сперва негромко, потом — перейдя на крик. — Дрон не может! Дрон должен идти! За учителем! — Запрет идти! Стоять! Стоять! Черная фигура метнулась из темноты в лучи фонарей с такой скоростью, что попасть по ней было совершенно невозможно. Вслед за ней вдалеке показались и другие. Не успевая поймать в прицел первого дикаря, один из бойцов швырнул что-то вперед. — Ложись! Граната! Артем кинулся на шпалы лицом вниз, прикрывая руками голову, и раскрыл рот, как его учил отчим. Невообразимый грохот и оглушительная сила взрывной волны ударили по ушам, прижали его к земле. Еще несколько минут он лежал, открывая и закрывая глаза, пытаясь прийти в себя. В голове звенело, перед глазами кружились цветные пятна. Первым звуком, который дошел до его сознания, были неуклюжие, бесконечно повторяющиеся слова: — Нет, нет, не стреляй, не стреляй, не стреляй, у Дрона нет оружия, не стреляй! Он оторвал голову и осмотрелся. В перекрестье лучей, высоко подняв руки, стоял тот самый дикарь, что охранял их, пока они сидели в обезьяннике. Двое бойцов держали его на прицеле, ожидая приказов, остальные поднимались с земли и отряхивались. В воздухе висела тяжелая каменная пыль, со стороны станции полз едкий дым. — Что, рухнуло? — спросил кто-то. — От одной гранаты… На соплях все метро держится… — Ну, зато уже не сунутся. Пока завал разберут… — Этого связать и с собой. Уходим, времени нет, неизвестно, когда они там опомнятся, — отдал приказ подошедший Мельник. Привал они сделали только через час. За это время туннель несколько раз раздваивался, и сталкер, шагавший впереди, делал выбор между ответвлениями. В одном месте в стенах виднелись огромные чугунные петли, когда-то, наверное, несшие на себе мощные ставни. Рядом с ними валялись обломки гермозатвора. Кроме этого, ничего интересного не попадалось: туннель был совершенно пуст, черен и безжизнен. Шли медленно: у пленного старика заплетались ноги и несколько раз он, споткнувшись, падал на землю. Дрон шагал нехотя и все время бормотал себе под нос что-то про запрет и проклятия, пока ему тоже не заткнули кляпом рот. Когда сталкер разрешил наконец остановиться и разослал часовых с приборами ночного видения на пятьдесят метров в обе стороны, обессиленный жрец рухнул на пол. Дикарь, умоляюще мыча сквозь тряпку, добился того, чтобы конвоиры подвели его к старику и, опустившись перед ним на колени, скованными руками погладил его по голове. Маленький Олег бросился к носилкам, на которых лежал его отец, и заплакал. Паралич у Антона прошел, но он впал в забытье — так же, как и в первый раз. Сталкер тем временем поманил Артема в сторонку. Тот больше не мог сдерживать любопытства. — Как вы нас нашли? Я ведь уже думал, все, съедят, — признался он Мельнику. — Да что вас искать было? Вы дрезину прямо под люком оставили. Дозорные его через полчаса заметили, когда Антона к чаю не дождались. Просто сами туда не отважились соваться. Охрану выставили, начальнику доложили. Ведь ты меня совсем чуть-чуть не дождался. Потом я еще к Смоленской ушел, на базу, за подкреплениями. По тревоге собирались, но все-таки. На все время нужно. Пока еще экипироваться… Я только на Маяковской начал понимать, что к чему. Там похоже было — тоже обваленный боковой туннель, мы с Третьяком там разделились — по карте искали, где вход может быть. Метров на пятьдесят разошлись. Он, наверное, ближе ко входу подобрался. Всего на три минуты отошел, кричу ему — он не отзывается. Подбегаю — лежит весь синий, вспух, губы этой дрянью обметаны, пена… Тут уж было не до поисков. За ноги его взял и на станцию. Пока тащил, вспомнил Семеныча и его историю с отравленным часовым. Посветил на Третьяка — точно, игла в ноге. Тут у меня все и начало становиться на места. Отправил тебе поскорее гонца, чтобы ты оставался на станции, дела уладил, и сам вернулся. Но не успел. — Неужели на Маяковской тоже они? — удивился Артем. — Но как же они туда с Парка Победы попадают? — А вот так и попадают, — сталкер снял тяжелый шлем и поставил его на пол. — Ты меня, конечно, извини, но мы не только за тобой сюда пришли, но и на разведку. Я думаю, отсюда должен быть еще один выход в Метро-2. Через него эти твои людоеды до Маяковской и добрались. Там, кстати, те же истории, что здесь — дети по ночам со станций исчезают. И вообще, черт знает, где они еще шастают — а мы про них ни слухом, ни духом. — То есть… вы хотите сказать… — сама мысль показалась Артему такой невероятной, что он не сразу осмелился произнести ее вслух. — По-вашему, вход в Метро-2 где-то здесь? Неужели врата в Д-6, таинственной тени метро, находились совсем рядом с ними? Артему в голову полезли все слухи, байки, легенды и теории и Метро-2, которых он успел наслушаться за свою жизнь. Чего стоила хотя бы вера в Невидимых Наблюдателей, о которой ему рассказали два его странных собеседника на Полянке! Он невольно огляделся по сторонам, словно рассчитывая увидеть невидимое. — Скажу тебе больше, — подмигнул ему сталкер. — Я думаю, мы уже в нем. В это поверить уже совсем было нельзя. Попросив у одного из бойцов фонарь, Артем принялся исследовать стены туннеля. Он ловил на себе удивленные взгляды остальных, прекрасно понимая, что вид у него сейчас, должно быть, преглупый, но ничего не мог с собой поделать. Он и сам не до конца знал, что рассчитывал увидеть, попав в Метро-2. Золотые рельсы? Людей, живущих, как жили прежде, не знающих об ужасах нынешнего существования? Изобилие? Богов? Он прошел от одного дозорного к другому, но так ничего и не обнаружив, вернулся к Мельнику. Тот разговаривал с охранявших дикарей бойцом. — Что с заложниками? В расход? — буднично поинтересовался конвоир. — Сначала пообщаемся, — ответил сталкер. Нагнувшись, он вытащил кляп изо рта старика, потом проделал то же и со вторым пленным. — Учитель! Учитель! Дрон идет с тобой! Я иду с тобой, учитель! Дрон нарушает запрет, Дрон готов умереть от руки врагов Великого червя, но Дрон идет с тобой, до конца! — сразу же запричитал дикарь, раскачиваясь из стороны в сторону над стонущим жрецом. — Что там дальше? Что еще за червь? Какие еще священные ходы? — спросил Мельник. Старик молчал. Испуганно оглянувшись на конвоиров, Дрон поспешно сказал: — Священные ходы Великого червя — запрет для добрых людей. Там Великий червь может показаться. Человек может увидеть. Запрет смотреть! Только жрецы могут. Дрон боится, но идет. Дрон идет с учителем. — Какой еще червь? — поморщился сталкер. — Великий червь… Создатель жизни, — объяснил Дрон. — Дальше начинаются священные ходы. Не каждый день можно ходить. Есть дни запрета. Сегодня день запрета. Если увидеть Великого червя, превращаешься в пепел. Если услышишь, становишься проклят, быстро умираешь. Все знают. Старейшины говорят. — Там у них все, что ли, такие дегенераты? — сталкер беспомощно оглянулся на Артема. — Нет, — помотал головой тот, — со жрецом поговорите. — Ваше преосвященство, — не скрывая иронии, обратился Мельник к старику. — Вы меня извините, я, так сказать, старый солдат… Как бы это выразиться… Высоким языком не умею. Но тут где-то в ваших владениях, есть одно место, которое мы ищем. Как бы подоступнее… Там хранятся… Огненные стрелы? Гроздья гнева? Он всматривался в лицо старика, надеясь, что тот отзовется на одну из его метафор, но жрец упорно молчал, угрюмо уставившись на него исподлобья. — Горящие слезы богов? — под удивленными взглядами Артема и конвоиров продолжал изощряться сталкер. — Молнии Зевеса? — Кончайте паясничать, — наконец презрительно оборвал его старик. — Нечего топтать трансцендентальное своими грязными солдатскими сапогами. — Ракеты, — сразу перешел на деловой тон Мельник. — Ракетная часть в ближнем Подмосковье. Выход из туннеля от Маяковской. Вы должны понимать, о чем я говорю. Нам туда надо срочно, и вам лучше нам помочь. — Ракеты… — медленно, словно пробуя слово на вкус, повторил старик. — Ракеты… Вам, наверное, лет пятьдесят, так? Вы еще помните. СС-18 на Западе назвали «Сатаной». Это было единственное прозрение слепой от рождения человеческой цивилизации. Неужели вам мало?! Вы уничтожили весь мир, неужели вам мало?!! — Послушайте, ваше преосвященство, у нас на это нет времени, — оборвал его Мельник. — Даю вам пять минут, — он хрустнул костяшками, разминая ладони. Старик скривился. Похоже, ни грозное боевое облачение сталкера и его бойцов, ни небрежно скрытая угроза в голосе Мельника не производили на него ни малейшего впечатления. — А что, что вы мне можете сделать? — усмехнулся он. — Запытать? Убить? Сделайте одолжение, я все равно стар, а нашей вере не хватает мучеников. Так убейте же меня, как вы убили сотни миллионов других людей! Как вы убили весь мой мир! Весь наш мир! Давайте, нажмите на курок вашей чертовой машинки, как вы нажимали на курки и кнопки десятков тысяч разных машин и устройств! Голос старика, сначала слабый и хриплый, быстро наливался сталью. Несмотря на спутанные седые волосы, связанные руки и небольшой рост, он больше не выглядел жалко: от него исходила странная сила, каждое новое его слово звучало более убедительно и грозно, чем предыдущее. — Вам не надо душить меня своими руками, вам даже не придется видеть моей агонии… Будьте вы прокляты со всеми вашими машинами! Вы обесценили и жизнь, и смерть… Вы считаете меня безумцем? Но истинные безумцы — это вы, ваши отцы и ваши дети! Разве не было опасным сумасшествием стараться подчинить себе всю землю, накинуть удила на природу, загнать ее до пены и судорог? А потом, в порыве ненависти к себе и таким же, как вы, пытаться окончательно расправиться с ней? Где вы были, когда мир рушился? Видели ли вы, как это было? Видели ли вы то, что видел я? Небо, сначала плавящееся, а потом затянутое каменными облаками? Кипящие реки и моря, выплевывающие на берег сварившихся заживо созданий, а потом превращающиеся в морозное желе? Черное солнце, пропавшее на долгие годы с небосклона? Дома, в доли секунды обращенные в пыль, и людей, обращенных в прах? Вы слышали их крики о помощи?! А умирающих от эпидемий и изувеченных излучением? Вы слышали их проклятия?! Посмотрите на него! — он указал на Дрона, — посмотрите на всех безруких, безглазых, шестипалых! Даже те из них, кто приобрел новые способности, клеймят вас! Дикарь упал на колени и с благоговением ловил каждое слово своего жреца. Артем и сам почувствовал в этот момент похожее желание. Даже конвоиры невольно сделали шаг назад, и только Мельник продолжал, прищурившись, смотреть старцу в глаза. — Видели ли вы гибель этого мира? — продолжал жрец. — Знаете ли вы, кто в ней повинен? Кто знает по именам тех, кто одним нажатием кнопки, даже не видя того, что творит, стирал с лица земли сотни тысяч людей? Превращал бескрайние зеленые леса в выжженные пустыни? Что вы сделали с этим миром? С моим миром?! Как вы посмели взять на себя ответственность за то, чтобы обратить его в ничто? Земля не знала большего зла, чем ваша адская машинная цивилизация, цивилизация, противопоставляющая неживые механизмы природе! Она сделала все возможное, чтобы окончательно подмять, сожрать и переварить мир, но зарвалась и истребила самое себя… Ваша цивилизация — это раковая опухоль, это огромная амеба, жадно всасывающая в себя все, что есть полезного и питательного вокруг и исторгающая только зловонные отравленные отходы. И теперь вам снова нужны ракеты! Вам нужно самое страшное оружие, созданное вашей цивилизацией преступников! Зачем? Чтобы довершить начатое? Чтобы шантажировать последних выживших? Прорваться к власти? Убийцы! Я ненавижу вас, ненавижу вас всех! — в исступлении закричал он, потом закашлялся и замолчал. Никто не промолвил ни слова, пока он не справился с кашлем и продолжил: — Но ваше время оканчивается… И пусть я сам уже не доживу до этого, но вам на смену придут другие, придут те, кто понимает губительность техники, те, кто сможет обходиться без нее… Вы вырождаетесь, и вам остается недолго. Как жаль, что я не увижу вашей последней агонии! Но мы взрастим сыновей, которые увидят! Человек раскается в том, что в гордыне своей уничтожил все, что было у него самого ценного! После веков обмана и лжи, он наконец научится различать зло и добро, правду и ложь! Мы воспитаем тех, кто заселит землю после вас. А мы скоро воткнем вам кинжал милосердия в самое сердце, чтобы эта агония не затянулась! И этот день близится! — он плюнул под ноги Мельнику. Сталкер ответил не сразу. Он оценивающе разглядывал дрожащего от ненависти старика. Потом, скрестив руки на груди, издевательским тоном спросил: — И что же, вы выдумали себе какого-то червяка и насочиняли баек, просто чтобы внушить вашим людоедам ненависть к технике и прогрессу? — Молчите! Что вы знаете о моей ненависти к вашей треклятой, вашей дьявольской технике! Что вы понимаете в людях, в их надеждах, целях, потребностях?! Человеку не хватало именно такого бога… Такого, как мы создали. Если старые божества позволили человеку сорваться в пропасть, и сами погибли вместе со своим миром, нет смысла их оживлять… В ваших словах я слышу это чертово высокомерие, это презрение, эту гордыню, которые и привели человечество на край пропасти. Да, пусть Великого червя нет, пусть мы его выдумали, но у вас очень скоро будет возможность убедиться, что этот выдуманный подземный бог куда более могуществен, чем ваши сверзившиеся со своих тронов и разбившиеся небожители! Вы смеетесь над Великим червем? Смейтесь! Но последними будете смеяться не вы! — Довольно. Кляп! — приказал сталкер. — Пока его не трогать, он нам еще дальше пригодиться может. Сопротивляющемуся и выкрикивающему проклятия старику снова запихнули в рот тряпку. Дикарь, которого на всякий случай держали за руки двое бойцов, никак не проявлял своего сочувствия. Он стоял молча, его плечи были бессильно опущены, а потухший взгляд не отрывался от жреца. — Учитель… Что значит — Великого червя нет? — тяжело выговорил он наконец. Старец даже не посмотрел на него. — Что значит — вы выдумали Великого червя, учитель? — тупо повторил Дрон, качая головой из стороны в сторону. Жрец не отвечал. Артему показалось, что на свою речь старик израсходовал всю жизненную энергию и волю, и теперь, выплюнув наружу весь без остатка огонь ненависти и отчаяния, он впал в прострацию. — Учитель… Учитель… Великий червь есть… Ты обманываешь! Зачем? Ты говоришь неправду — хочешь запутать врагов! Он есть… Есть! — неожиданно Дрон начал глухо и жутко подвывать. В его полувое-полуплаче росло такое отчаяние, что Артему захотелось подойти к нему, чтобы утешить. Старец, кажется, уже распрощался с жизнью и потерял всякий интерес к своему ученику, его теперь тревожили совсем другие вопросы. — Есть! Есть! Он есть! Мы его дети! Мы все его дети! Он есть, и был всегда, и будет всегда! Он есть! Если Великого червя нет… Значит… Мы совсем одни… С дикарем, предоставленным самому себе, творилось что-то жуткое. Он вошел в транс, мотая головой, как бы надеясь отвергнуть и забыть услышанное, выводя голосом одну и ту же ноту, и капающие из его глаз слезы мешались с обильно стекающей слюной. Он даже не делал попыток утереться, вместо этого вцепившись руками в свой бритый череп. Конвоиры отпустили его, и он упал на землю, затыкая руками уши, ударяя себя по голове, расходясь все больше и больше, пока его тело не стало бесконтрольно выделывать дикие кульбиты, а крик заполнил весь туннель. Бойцы попытались усмирить его, но даже пинки и удары могли только на секунду перебить сдержать первобытный крик отчаяния, рвущийся наружу из его груди. Мельник неодобрительно посмотрел на заходящегося в припадке дикаря, потом расстегнул кобуру на своем поясе, выдернул оттуда «ТТ» с глушителем, коротким точным движением навел его на Дрона и спустил курок. Шлепнул глушитель, и изгибающееся на полу напружиненное тело мгновенно обмякло. Нечленораздельный крик, в котором он заходился, оборвался, но эхо еще несколько секунд повторяло его последние звуки, словно на миг продляя Дрону жизнь. — Ииииииииииииииии… И только сейчас до Артема начало доходить, что именно кричал перед смертью дикарь. «Одни!» Сталкер сунул пистолет обратно в кобуру. Артем почему-то не мог заставить себя взглянуть на него, вместо этого рассматривая успокоившегося Дрона и сидящего неподалеку жреца. Тот никак не отреагировал на смерть своего ученика. Когда раздался пистолетный хлопок, старик чуть дернулся, потом мельком кинул взгляд на тело дикаря и снова равнодушно отвернулся. — Двигаемся дальше, — приказал Мельник. — На такой шум сюда сейчас пол-метро сбежится. Отряд моментально построился. Артема поставили в хвост, на место замыкающего, снабдив мощным фонарем и бронежилетом одного из бойцов, который нес Антона. Через минуту они снялись с места и двинулись вглубь туннелей. На роль замыкающего Артем сейчас не годился. Он с трудом переставлял ноги, запинаясь о шпалы, и беспомощно оглядываясь на шагающих впереди бойцов. В его ушах стоял предсмертный крик дикаря. Его отчаяние, разочарование и нежелание верить в то, что в этом страшном угрюмом мире человек остался совсем один, передалось Артему. Странно, но только услышав вопль дикаря, полный безысходной тоски по нелепому, выдуманному божеству он начал понимать то вселенское чувство одиночества, которое заставляло питало человеческую веру. Ступая по пустому безжизненному туннелю, он и сам сейчас ощущал нечто подобное. Если сталкер оказался прав, и они уже больше часа углублялись в недра Метро-2, то загадочное сооружение оказывалось простой инженерной конструкцией, давным-давно заброшенной хозяевами и захваченной полуразумными людоедами и их фанатичными священниками. Бойцы зашептались. Отряд вступал на пустую станцию. Выглядела она необычно: короткая платформа, низкий потолок, толстенные колонны из железобетона и кафельные стены вместо привычного мрамора указывали на то, что станция никогда не должна была радовать чей-то глаз, а только защитить как можно надежней тех, кто ей пользовался. Потускневшие от времени солидные бронзовые буквы на стенах, вдоль которых они шли, складывались в непонятное слово «Совмин». В другом месте было написано «Дом Правительства РФ». Артем точно знал, что станции ни под одним из этих названий в обычном метро не было, и означать это могло только одно — они уже давно вышли за его пределы. Мельник, похоже, не собирался здесь задерживаться. Спешно осмотревшись вокруг, он негромко посовещался о чем-то со своими бойцами, и они двинулись дальше. Невидимые Наблюдатели на его глазах мертвели, превращались из грозной, мудрой и непостижимой силы в фантасмагорические античные скульптуры, иллюстрирующие древние мифы, крошащиеся от сырости и сквозняков туннелей. Заодно с ними в его сознании рассыпались шелухой и другие верования, с которыми ему пришлось столкнуться за это путешествие. Артема заполняло странное чувство, которое ему вряд ли удалось бы выразить словами. Словно в подаренном ему отчимом на день рождения ярком свертке оказалась одна газетная бумага, а самого подарка найти так и не удалось. У него на глазах раскрывалась одна из самых больших тайн метро. Он собственными ногами ступал по Д-6, которую кто-то из его собеседников назвал в свое время Золотым мифом метрополитена. Однако вместо радостного волнения он испытывал непонятную горечь. Он начинал понимать, что некоторые тайны прекрасны именно потому, что не имеют разгадки, и что есть вопросы, ответы на которые лучше никому не знать. Он ощутил, как щеке стало холодно — в том месте, где дыхание туннелей прошлось по следу от ползущей вниз слезы. Он отрицательно покачал головой, совсем как это недавно делал пристреленный дикарь. Его начало знобить — то ли от промозглого сквозняка, несущего запах сырости и запустения, то ли от пронзительного чувства одиночества и пустоты. На долю секунды ему показалось, что все на свете вдруг потеряло смысл — и его миссия, и попытки человека выжить в изменившемся мире, и вообще жизнь во всех ее проявлениях. В ней не было ничего — только пустой темный туннель отмерянного каждому времени, через который он должен вслепую брести от станции «Рождение» до станции «Смерть». Искавшие веру просто пытались найти в этом туннеле боковые ответвления. Но станций было всего две, и туннель строился только для того, чтобы их связать, поэтому никаких ответвлений в нем не было и быть не могло. Когда Артем опомнился, оказалось, что он отстал от отряда на несколько десятков шагов. Что заставило его прийти в себя, он понял не сразу. Потом, оглядевшись по сторонам и прислушавшись, наконец осознал: в стене туннеля виднелась неплотно прикрытая дверь, через которую до него доносился странный нарастающий шум — чей-то глухой рокот или недовольное урчание. Его, наверное, совсем еще не было слышно, когда мимо двери проходили остальные. Но сейчас не заметить этот шум становилось все сложнее. Сейчас отряд оторвался от него уже, наверное, на сотню метров. Преодолев желание броситься ему вдогонку, Артем затаил дыхание, приблизился к двери и толкнул ее вперед. За ней открывался довольно длинный и широкий коридор, оканчивающийся черным квадратом выхода. Именно оттуда и долетал рокот, все больше напоминающий сейчас рев огромного животного. Шагнуть внутрь Артем так и не осмелился. Как завороженный, он стоял, уставившись в пустой квадрат в конце коридора и слушая… Пока неожиданно рев не усилился многократно, и тогда в проеме с другой стороны коридора не показалось в ярком луче фонаря что-то смутное, неимоверно огромное, неудержимо несущееся вперед, мимо открытого прохода — дальше. Артем отпрянул, захлопнул дверь и бросился догонять отряд.

— Нет там никаких тайных входов, и не было никогда. Неужели ты сам не знаешь? — Третьяк недовольно повысил голос, и его слова долетели до Артема. Они возвращались с дежурства — обратно на Киевскую. Сталкер и Третьяк шагали чуть позади других и оживленно что-то обсуждали. Когда Артем тоже задержался, чтобы принять участие в их разговоре, те перешли на шепот, и ему оставалось только снова присоединиться к основной группе. Маленький Олег, который семенил, стараясь не отставать от взрослых и отказывался залезать на плечи к своему отцу, тут же радостно схватил его за руку. — Я тоже ракетчик! — объявил он. Артем удивленно поглядел на мальчика. Тот был рядом, когда Мельник представил ему Третьяка, и наверняка случайно услышал это слово. Понимал ли он, что оно значит? — Только никому не говори! — поспешно добавил Олег. — Это другим знать нельзя. Секрет. Этот дядя, наверное, твой друг, если это тебе про себя рассказал. — Хорошо, никому не скажу, — подыграл ему Артем. — Это не стыдно, наоборот, этим гордиться надо, но другие могут от зависти плохие вещи про тебя говорить, — объяснил мальчик, хотя Артем и не собирался ничего спрашивать. Антон, его отец, шел шагах в десяти впереди, освещая путь. Кивнув на его щуплую фигуру, мальчишка сказал: — Папа сказал не показывать никому, но ты ведь умеешь секреты хранить. Вот! — он достал из внутреннего кармана маленький кусочек ткани. Артем посветил на него фонариком. Это оказалась споротая нашивка — кружок из плотной прорезиненной материи, сантиметров семь в поперечнике. С одной стороны он был полностью черным, с другой на синем фоне была изображена птица с двумя головами, очень похожая на символ военных из Полиса. Но над смотрящими в разные стороны головами красовалась тяжелая корона, а в когтях были зажаты меч и две стрелы. Что это? Знак принадлежности к касте военных? Может, отец мальчика — агент, засланный сюда одной из соперничающих каст Полиса для сбора информации? — Что это? — как можно беззаботнее спросил Артем. — Эрвээсэн! — тщательно выговорил Олег, сияя от гордости. — Эй, Олежек! Иди сюда, дело есть! — окрикнул сына Антон. Выхватив странную эмблему у Артема из рук, мальчик спрятал ее в карман, подмигнул ему, и побежал к своему отцу. До станции оставалось метров тридцать. Забравшись на платформу по приставной лестнице, дозорные стали разбредаться по домам. Антона у самого выхода ждала его жена. Со слезами на глазах она кинулась навстречу маленькому Олегу, подхватила его на руки, а потом обрушила на голову своего мужа поток брани. — Ты меня совсем довести хочешь?! Что я должна думать? Ребенок уже сколько часов назад из дома ушел?! Почему я за всех думать должна? Сам как маленький, не мог его домой отвести! — запричитала она. — Лен, давай не при людях… — смущенно озираясь, пробормотал Антон. — Не мог я из дозора уйти… Думай, что говоришь, командир заставы и вдруг пост оставит… — Командир! Вот и командуй! Как будто не знаешь, что тут творится! Вон, у соседей младший неделю назад пропал… Мельник и Третьяк ускорили шаг и даже не стали прощаться с Антоном, оставив его наедине с женой. Артем поспешил за ними, и долго еще, хотя слов уже было не разобрать, до них доносились плач и укоры Антоновой жены. Они направились к служебным помещениям, где находился штаб начальника станции. Через несколько минут все вместе уже сидели в завешенной потертыми коврами комнате, а сам начальник, понимающе кивнув, когда сталкер попросил оставить их наедине, вышел наружу. — Паспорта у тебя, кажется, нет? — скорее утвердительно заметил Мельник, обращаясь к Артему. Тот покачал головой. Без конфискованного фашистами документа он превращался в изгоя, которому был заказан путь почти на все цивилизованные станции метро. Ни Ганза, ни Красная линия, ни Полис не приняли бы его. Пока сталкер находился рядом, Артему никто не задавал лишних вопросов, но окажись он один, ему пришлось бы скитаться между заброшенными полустанками и дичающими станциями, такими как Киевская. И уж нечего было бы и мечтать о том, чтобы вернуться на ВДНХ. — На Ганзу без паспорта тебя провести я сразу не смогу, мне для этого нужных людей найти сначала надо, — словно подтверждая его мысли, сказал Артему Мельник. — Можно было бы тебе новый выправить, но и это время займет, а ждать сейчас нельзя. Самый близкий путь до Маяковской — по Кольцу, как ни крути. Что делать? Артем пожал плечами. Он чувствовал, к чему клонит сталкер. Ждать нельзя, и в обход Ганзы ему самому на Маяковскую тоже не попасть. Туннель, который подходил к ней с другой стороны, шел прямиком от Тверской. Возвращаться в логово фашистов, да еще и на станцию, превращенную в казематы, было бы безумием. Тупик. — Лучше будет, если сейчас на Маяковскую мы с Третьяком вдвоем пойдем, — подытожил его мысли Мельник. — Поищем вход в Д-6. Найдем — вернемся за тобой, может, и с паспортом уже что-нибудь выйдет, я пока переговорю с кем надо, чтобы бланк подыскали. Не найдем — тоже вернемся. Долго тебе нас ждать не придется. По Кольцу мы вдвоем быстро проберемся, за день все успеем. Подождешь? — он испытующе глянул на Артема. Артем пожал плечами еще раз. Кивнуть и согласиться он заставить себя не мог. Его не оставляло чувство, что с ним обходятся, как с отработанным материалом. Сейчас, когда он выполнил свою основную задачу — сообщить об опасности, серьезные взрослые дяди взяли на себя все остальное, а его просто отодвигают в сторону, чтобы он не путался под ногами. — Вот и отлично, — заключил сталкер. — Жди нас к утру. Мы прямо сейчас и двинемся, чтобы не тратить времени зря. По поводу еды и ночлега мы с Аркадием Семеновичем все обсудим, он тебя не обидит. Все, вроде… Нет, не все, — он полез в карман и извлек оттуда тот самый окровавленный листок бумаги, на котором был план и пояснения. — Возьми, я себе его срисовал, кто знает, как повернется. Не показывай только никому… Мельник и Третьяк ушли меньше, чем через час, коротко переговорив перед этим с начальником станции. Аккуратный Аркадий Семенович тут же проводил Артема к его палатке, и, пригласив поужинать с ним позже вечером, оставил отдыхать. Палатка для гостей стояла чуть на отшибе, и хотя она и содержалась в прекрасном состоянии, Артем с самого начала почувствовал себя в ней очень неуютно. Он выглянул наружу и снова убедился, что остальные жилища жались друг к другу, и все они были разбиты по возможности далеко от входа в туннели. Сейчас, когда сталкер ушел и Артем оставался один на незнакомой станции, то тягостное ощущение, которое наполнило его вначале, вернулось. На Киевской все же было страшно — просто страшно, без каких-либо видимых причин. Уже становилось поздно, и голоса детей затихали, а взрослые обитатели станции все реже выходили из палаток. Разгуливать по платформе Артему совсем не хотелось. Перечитав еще трижды взятое у умирающего Данилы письмо, он не вытерпел и на полчаса раньше оговоренного времени отправился к Аркадию Семеновичу на ужин. Предбанник служебного помещения был сейчас превращен в кухню, где орудовала симпатичная девушка чуть старше Артема. На большой сковороде тушилось мясо с какими-то корешками, рядом отваривались белые клубни, которыми их угощала и жена Антона. Сам начальник станции сидел рядом на табурете и листал растрепанную книжонку, на обложке которой красовалось изображение женских ног в черных чулках и револьвера. Увидев Артема, Аркадий Семенович смущенно отложил книгу в сторону. — Скучно у нас здесь, наверное, — понимающе улыбнулся он Артему. — Пойдем-ка ко мне в кабинет, Наташа нам там накроет. А мы пока хряпнем, — подмигнул он. Сейчас та же комната с коврами и черепом выглядела совсем иначе — освещенная настольной лампой с зеленым матерчатым абажуром, она стала намного уютнее. Напряжение, неотступно преследовавшее Артема на платформе, в лучах этой лампы бесследно рассеивалось. Аркадий Семенович извлек из шкафа небольшую бутылку и нацедил в необычный пузатый стакан коричневой жидкости с кружащим голову ароматом. Вышло совсем немного, на палец, и Артем уважительно подумал, что стоит эта бутылка уж точно не меньше целого ящика браги, которую он пробовал на Китай-Городе. — Коньячок, — откликнулся на его любопытный взгляд Аркадий Семенович. — Армянский, конечно, но зато почти тридцатилетней выдержки. Сверху, — начальник мечтательно поднял глаза к потолку. — Не бойся, не заражен, сам дозиметром проверял. Крепости незнакомый напиток был отменной, но приятный вкус и терпкий аромат смягчали его. Глотать сразу Артем не стал, а вслед за хозяином, попытался смаковать его. Внутри медленно разлился огонь, постепенно остывая и превращаясь в приятно согревающее тепло. Комната стала еще уютнее, а Аркадий Семенович — симпатичнее. — Удивительная вещь, — жмурясь от удовольствия, оценил Артем. — Хорош, правда? Года полтора назад у Краснопресненской сталкеры совсем нетронутый продуктовый нашли, — объяснил начальник станции. — В подвальчике, как часто раньше делали. Вывеска упала, вот его никто и не замечал. Один вспомнил, что раньше еще, до того, как грохнуло, туда иногда захаживал, вот и решил проверить. Столько лет пролежало, только лучше сделалось. По знакомству мне за сто пулек две бутылки отдал. На Китай-Городе за одну двести просят. Он сделал еще один маленький глоток, потом задумчиво посмотрел сквозь коньяк на свет лампы. — Васятка принес, — сообщил начальник. — Вася его звали, сталкера этого. Хороший был парень. Как ни вернется сверху, первым делом ко мне шел. Вот, говорит, Семеныч, новые поступления, — он слабо улыбнулся. — С ним случилось что-то? — участливо спросил Артем. — Краснопресненскую он очень любил, все время повторял, что там настоящее Эльдорадо, — печально сказал Аркадий Семенович. — Все нетронутое, одна высотка сталинская чего стоит… Понятно, отчего оно там все в целости-сохранности… Зоопарк-то всего через дорогу. Кто же туда сунется, на Краснопресненскую? Такой страх… Отчаянный он был парень, Васятка, рисковал всегда, но и зарабатывал. И все же допрыгался. Утащили его в зоопарк, а напарник еле успел удрать. Давай выпьем за него, — он тяжело вздохнул и разлил еще по одной. Помня о небывало высокой цене коньяка, Артем запротестовал было, но Аркадий Семенович решительно вложил пузатый стакан в его ладонь. Оскорблять память бесшабашного сталкера, героически добывшего этот божественный напиток, Артем не посмел. Тем временем девушка накрыла на стол, и Артем с Аркадием Семеновичем незаметно перешли на обычный, но хорошо очищенный самогон. Мясо было приготовлено восхитительно, и под него почти прозрачная жидкость уходила на удивление легко. — Неприятно у вас на станции, — разоткровенничался через полтора часа Артем. — Страшно здесь, гнетет что-то… — Дело привычки, — неопределенно покачал головой Аркадий Семенович. — И здесь люди живут… Не хуже, чем на некоторых… — Нет, вы не подумайте, я же понимаю, — решив, что начальник Киевской обиделся, поторопился успокоить его Артем. — Вы наверняка все возможное делаете… Но тут такая ситуация. Все только и говорят о том, что люди пропадают. — Брешут, — отрезал Аркадий Семенович. Но еще через полчаса и стакан самогона признался, — Не все пропадают. Дети только. — Мертвые их забирают? — Артема даже передернуло. — Кто знает, кто их забирает? Я сам в мертвых не верю. Я на своем веку мертвых повидал, будь спокоен. Никого они никуда не забирают. Лежат себе тихо. Но там, за завалами, — Аркадий Семенович махнул рукой в сторону Парка Победы и чуть было не потерял равновесие, — кто-то есть. Это точно. И нам туда ходить нельзя. — Почему? — Артем постарался сфокусироваться на своем стакане, но тот все время расплывался и уползал куда-то вверх. — Погоди, покажу… Начальник станции с грохотом отодвинулся от стола, тяжело поднялся и, качаясь, подошел к шкафу. Покопавшись на одной из полок, он осторожно поднес к свету длинную металлическую иглу с оперением с тупого конца. — Это что? — нахмурился Артем. — Вот и я хотел бы знать… — Откуда вы это взяли? — Из шеи дозорного, который правый туннель охранял. Крови всего-то ничего вытекло, а сам весь синий лежал, и пена изо рта. — С Парка Победы пришли? — догадался Артем. — Дьявол их разберет, — пробормотал Аркадий Семенович и разом опрокинул остававшиеся полстакана. — Смотри только, — добавил он, убирая иглу обратно в шкаф, — не говори никому. — А почему вы сами никому не расскажете? Вам помогут, и люди успокоятся. — Да никто не успокоится, разбегутся все как крысы! Сейчас уже бегут… Не от кого тут обороняться, врага никакого нет. Не видно его, потому и страшно. Ну и покажу я им эту иглу, и что? Думаешь, все разрешится? Смешно! Все слиняют, гады, одного меня здесь оставят! А какой я начальник станции без населения? Капитан без корабля! — он повысил голос, но дал петуха и замолчал. — Аркаша, Аркаша, не надо так, все хорошо… — девушка испуганно присела рядом с ним, гладя его по голове, и Артем сквозь туман с сожалением понял, что дочерью она начальнику вовсе не приходилась. — Все, ссуки, бегут! Как крысы с корабля! Один останусь! Но не сдамся! — не утихал тот. Артем через силу встал и нетвердо зашагал к выходу. Охранник у дверей щелкнул себя пальцем по горлу, вопросительно кивнув на помещение. — Мертвецки, — еле выговорил Артем. — До завтра его лучше не трогать, — и, покачиваясь, побрел к своей палатке. Дорогу к своей палатки ему пришлось поискать как следует. Пару раз он пытался забраться в чужие жилища, и только освежающе грубая мужская брань и истошные женские визги помогали ему понять, что и на этот раз угадать не удалось. Самогон оказался коварнее, чем дешевая брага, и в полную силу начинал действовать только теперь. Каждый новый шаг давался Артему ценой нечеловеческих усилий. Арки и колонны плыли перед глазами. В довершение всего, его начало мутить. В обычное время, может быть, кто-нибудь и помог бы Артему добраться до гостевой палатки, но сейчас станция была совершенно пуста. Даже посты у выходов из туннелей, наверное, были покинуты. На всю станцию ночью оставалось три-четыре тусклых лампочки, и за исключением световых пятен в тех местах, над которыми они свисали с потолка, вся платформа была погружена в полумрак. Когда Артем останавливался и присматривался повнимательнее, ему начинало чудиться, что сумрак чем-то заполнен и тихо шевелится. Не поверив своим глазам, он с любопытством и храбростью пьяного побрел в сторону одного особенно подозрительного места — неподалеку от перехода на Филевскую линию, у одной из арок. Движения сгустков темноты там были не плавные, как в других углах, а резкие и словно осознанные. — Эй! Кто там?! — приблизившись на расстояние шагов в пятнадцать, выкрикнул он. Никто не ответил, но ему показалось, что из общего темного пятна медленно выделилась продолговатая тень. Она почти сливалась с сумраком, но в Артеме росла уверенность, что из темноты на него кто-то смотрит. Он качнулся, но устоял и сделал еще шаг. Тень резко уменьшилась в размерах, словно съежилась, и скользнула вперед. В нос ударил резкий тошнотворный запах, и Артем отшатнулся. Чем это пахло? Перед глазами встала картина, увиденная им в туннеле на подступах к Четвертому Рейху: наваленные друг на друга трупы со скрученными за спиной руками. Запах разложения? В этот миг с дьявольской скоростью, словно распрямилась скрученная пружина, тень метнулась к нему. На секунду перед глазами мелькнуло лицо — бледное, с глубоко запавшими глазами, покрытое странными пятнами. — Мертвец! — прохрипел Артем. Потом его голова раскололась на тысячи частей, потолок заплясал и перевернулся, и все угасло. Выныривая и погружаясь в ватную тишину, раздавались чьи-то голоса, вспыхивали и исчезали какие-то видения. — …мне мама не разрешит, она беспокоиться будет, — говорил неподалеку ребенок. — Сегодня точно нельзя, она весь вечер плакала. Нет, я не боюсь, ты не страшный, и поешь красиво. Просто не хочу, чтобы мама опять плакала. Не обижайся! Ну разве что ненадолго… До утра вернемся? — …время не ждет. Время не ждет, — повторял низкий мужской голос. — Времени в обрез. Они уже близко. Вставай, не лежи, вставай! Если потерять надежду, если дрогнуть, капитулировать, твое место быстро займут другие. Я продолжаю бороться. Ты тоже должен. Вставай! Ты не понимаешь… — …это еще кто? К начальнику? В гостевую? Ну конечно, один понесу! Давай, тоже помогай… Хотя бы за ноги возьми. Тяжелый… Что там у него в карманах бренчит, интересно? Да ладно, шучу я. Все, донесли. Да не буду, не буду. Ухожу… Полог палатки резко отодвинулся, в лицо ударил луч фонаря. — Ты Артем? — лица вошедшего было не разглядеть, но голос звучал молодо. Артем резко вскочил с лежанки, но голова тут же закружилась, и его начало тошнить. В затылке пульсировала тупая боль, а каждое прикосновение к нему обжигало и оглушало. Волосы там склеились, наверное, от засохшей крови. Что с ним произошло? — Зайти можно? — спросил его пришедший и, не дожидаясь разрешения, шагнул в палатку, задернув за собой полог. Он сунул Артему в руку крошечный металлический предмет. Включив наконец свой собственный фонарь, Артем рассмотрел его. Это была автоматная гильза, превращенная в завинчивающуюся капсулу — точно такая же, как та, что ему когда-то вручил Хантер. Не веря своим глазам, Артем попытался открыть крышку, но она скользила во вспотевших от волнения ладонях. Наконец на свет выпал крошечный кусок бумаги. Неужели послание от Хантера? «Непредвиденные осложнения. Выход в Д-6 заблокирован. Третьяк убит. Жди меня, никуда не уходи. Потребуется время на организацию. Постараюсь вернуться как можно скорее. Мельников» Артем перечитал записку еще раз, силясь разобраться в ее содержании. Третьяк убит? Выход в Метро-2 блокирован? Но ведь это означает, что все их планы и вся их надежда, пусть даже призрачная, рассыпаются в прах! Он непонимающе взглянул на посланника. — Мельник приказал оставаться здесь, и ждать его, — подтвердил тот. — Третьяк мертв. Убили. Мельник сказал, отравленной иглой. Кто это сделал, неизвестно. Он теперь мобилизацию будет проводить. Все, мне пора. Ответ будет? Артем подумал, о чем он может написать сталкеру. Что делать? На что теперь надеяться? Можно ли бросить все и вернуться на ВДНХ, чтобы в последние минуты быть там с близкими людьми? Он помотал головой. Посланник молча развернулся и вышел наружу. Артем опустился обратно на лежанку и задумался. Идти ему сейчас было просто некуда. Без паспорта и без сопровождающего он не мог ни выйти на Кольцо, ни вернуться на Смоленскую. Оставалось надеяться, что Аркадий Семенович будет и в ближайшие дни так же гостеприимен, как вчера. На Киевской стоял «день». Лампочек горело вдвое больше, а рядом со служебными помещениями, где размещалась квартира начальника станции, сияла еще и ртутная трубка лампы дневного света. Морщась от боли в голове, Артем добрел до квартиры. Охранник жестом остановил его на входе. Изнутри доносился шум. Несколько мужчин разговаривали на повышенных тонах. — Начальник занят, — объявил караульный. — Хочешь, жди. Через несколько минут из помещения пулей вылетел Антон, командир дозора, в который Артем ходил накануне. За ним на порог выбежал и хозяин. Хотя его волосы были снова аккуратно расчесаны, под глазами набухли мешки, а лицо заметно опухло и покрылось серебристой щетиной. Артем потер щеки и подумал, что и сам после вчерашнего, наверное, выглядит немногим лучше. — А я что могу сделать?! Что?! — вдогонку Антону крикнул начальник, а потом, плюнув, хлопнул себя ладонью по лбу. — А… Проснулся? — заметив Артема, криво улыбнулся он. — Мне тут у вас задержаться придется, пока Мельник не вернется, — оправдывающимся тоном сообщил Артем. — Знаю, знаю. Доложили. Пойдем-ка внутрь, мне тут касательно тебя поручение дали, — Аркадий Семенович жестом пригласил его в комнату. — Вот, пока Мельника ждать будешь, сказано сфотографировать тебя, на паспорт. У меня тут еще техника осталась, с того времени, как Киевская нормальной станцией была… Потом он, может, бланк паспортный достанет, сделаем тебе документ. Усадив Артема на табурет, он навел на него объектив маленького пластмассового фотоаппарата. Блеснула вспышка, и следующие пять минут Артем провел в полной темноте, беспомощно озираясь по сторонам. — Извини, забыл предупредить… Ты проголодаешься — заходи, Наташа тебя покормит, но времени сегодня у меня на тебя не будет. Тут у нас обостряется… У Антона сегодня ночью сын старший пропал. Он теперь всю станцию на уши поставит… Эх… Что за жизнь? Да, мне тут сказали, тебя утром посреди платформы нашли? Голова в крови? Случилось что? — Не помню… Спьяну упал, наверное, — не сразу отозвался Артем. — Да… Вчера это мы неплохо накатили, — ухмыльнулся начальник. — Ладно, Артем, пора мне дела делать. Заходи попозже. Артем механически сполз с табурета, и направился к выходу. Перед глазами у него стояло лицо маленького Олега. Старший сын Антона… Неужели он? Он вспомнил, как накануне тот крутил ручку своей музыкальной шкатулки, приложив ее к железу трубы, а потом сказал ему, что только малыши боятся, что их заберут мертвые, если ходить в туннели и слушать трубы. Артема захлестнул холодный ужас. Неужели это правда? Неужели это произошло из-за него? Он еще раз беспомощно оглянулся на Аркадия Семеновича, раскрыл было рот, но так ничего и не сказав, вышел наружу. Вернувшись в свою палатку, он уселся на пол и некоторое время просидел молча, глядя в пустоту. Сейчас Артему начало казаться, что избрав его для этой миссии, кто-то неведомый в то же мгновение проклял его: почти все, решившиеся разделить с ним хотя бы часть его пути, погибали. Перед ним вереницей пронеслись образы людей, которые нашли свою смерть, ступая вместе с ним по его дороге. Бурбон, Михаил Порфирьевич и его внук, Данила… Хан пропал бесследно, а спасшие Артема бойцы революционной бригады могли быть убиты в следующем же перегоне. Теперь и Третьяк. Но маленький Олег? Нес ли Артем своим спутникам смерть, сам того не зная? Сам не понимая толком, что делает, он вскочил со своего места, закинул за спину рюкзак и автомат, взял фонарь и вышел на платформу. Ноги сами понесли его к тому месту, где ночью на него напали. Подойдя ближе, он замер. Сквозь мутную пленку пьяной памяти на него смотрели мертвые, запавшие в глазницы зрачки. Он все вспомнил. Это был не сон. Найти Олега! Во что бы то ни стало помочь командиру дозора разыскать его сына. Это его вина, вина Артема, он не усмотрел за мальчишкой, согласился играть в его странные игры с трубами, и вот теперь он здесь, в целости и сохранности, а мальчик исчез. И Артем был уверен, что он не убежал сам со станции. Этой ночью здесь произошло что-то страшное и необъяснимое, и Артем виноват дважды, потому что мог бы этому помешать, но не сумел. Он осмотрел то место, где вчера в тенях таился жуткий пришелец. Там была свалена куча мусора, но разворошив ее, Артем только вспугнул бродячую кошку. Безрезультатно побродив по платформе, он подошел к путям и спрыгнул на рельсы. Караульные на входе в туннель лениво оглядели его и предупредили, что в перегоны он может пойти на собственный страх и риск, и что никто там за него ответственности нести не будет. На этот раз он пошел не по тому туннелю, где накануне дежурил с Мельником, а по второму, параллельному. Как и говорил командир дозорных, этот перегон тоже оказался завален приблизительно на таком же расстоянии до станции. В тупике размещался пост: железная бочка, служившая печью, и наваленные вокруг мешки. Рядом с ними на рельсах стояла ручная дрезина, груженная ведрами с углем. Сидевшие на мешках дозорные о чем-то шептались и при его приближении вскочили со своих мест, напряженно разглядывая Артема. Но потом один из них дал отбой, и остальные успокоились и расселись обратно. Присмотревшись, Артем узнал в нем Антона и поспешно пробормотав что-то неловкое, развернулся и зашагал обратно. Лицо его горело; он только и думал о том, как сможет посмотреть в глаза человеку, который из-за него лишился своего сына. Артем ступал по шпалам, мотая головой и разглядывая свои сапоги, а размазанное пятно света от его фонаря скакало в шаге перед ним. Он не хотел поднимать взгляд, словно все еще боясь встретиться взглядом с командиром. И, наверное, как раз благодаря этому он заметил маленький предмет, сиротливо лежавший в тени между двух шпал. Даже издалека он показался ему знакомым, и сердце заколотилось чаще. Нагнувшись, он подобрал с земли маленькую коробочку с торчащей из нее изогнутой ручкой. Он повернул рукоятку, и коробочка отозвалась дребезжащей тоскливой мелодией. Музыкальная шкатулка Олега. Брошенная или случайно оброненная им здесь совсем недавно. Артем скинул свой рюкзак на том месте, где нашел шкатулку, и с удвоенным вниманием принялся исследовать стены туннеля. Неподалеку находилась дверка, ведущая в служебные помещения, но за ней Артем обнаружил только разоренный общественный сортир. Еще двадцать минут осмотра туннелей тоже ни к чему не привели. Вернувшись к рюкзаку, он опустился на землю и прислонился спиной к стене, откинув голову назад и обессиленно уставившись в потолок. Спустя секунду он уже снова был на ногах, а луч фонаря, дрожа от волнения, обводил черную щель, едва заметную в потемневшем бетоне перекрытий. Щель неплотно прикрытого люка — именно над тем местом, где Артем подобрал с земли музыкальную шкатулку Олега. Однако о том, чтобы достать до люка, нечего было и думать — потолок был на высоте больше трех метров. Решение пришло почти мгновенно. Зажав в руке найденную коробочку и так и бросив на рельсах свой рюкзак, Артем стремглав кинулся обратно к дозорным. Он больше не боялся посмотреть в глаза Антону. Теперь перед ним замаячила надежда искупить свою вину перед командиром и перед мальчиком. Чуть сбавив шаг на подходах к посту, чтобы дозорные не уложили его с перепугу, Артем приблизился к Антону и шепотом рассказал ему о своей находке. Через две минуты они под удивленными взглядами остальных уже отъезжали от поста, поочередно работая рукоятями дрезины. Лаз был довольно узкий, и в полный рост там было не выпрямиться. Он проходил параллельно туннелю в полутора метрах над потолком, и зачем его построили, Артем даже не мог себе представить. Для вытяжки? Для крыс? Для передвижения в аварийных ситуациях? Или его копали уже после того, как туннель был обрушен взрывом? Дрезина осталась стоять прямо под люком. Ее высоты (правда, пришлось высыпать пару ведер угля, перевернуть их вверх дном и встать на них) как раз хватило, чтобы Артем, забравшись на плечи Антону, открыл люк, пролез внутрь, а потом помог подтянуться и напарнику. Хотя тесный коридор уходил в обе стороны, Антон решительно двинулся в сторону Парка Победы. Через несколько секунд стало ясно, что он не ошибся: на полу в свете фонаря тускло блеснула продолговатая гильза — одна из тех, что Мельник подарил мальчишке накануне. Воодушевленный находкой, Антон перешел на рысь. Они прошли так еще метров двадцать — до того места, где лаз упирался в стену, а в полу чернел проем еще одного люка, крышка которого была открыта и лежала рядом. Антон уверенно начал слезать вниз. Еще до того, как Артем успел что-нибудь возразить, тот уже исчез в отверстии люка. Из проема раздался грохот, чертыхания, а потом сдавленный голос сообщил: — Осторожнее прыгай — здесь метра три падать. Погоди, я тебе фонарем посвечу. Зацепившись руками за край, Артем повис и, качнувшись пару раз, разжал пальцы, стараясь попасть обеими ногами между шпал и не подвернуть их. — Как мы обратно-то забираться будем? — спросил он, выпрямляясь и отряхивая ладони. — Придумаем как. Ты, главное, уверен, что тебе про мертвеца не показалось? — отмахнулся Антон. Артем пожал плечами. Несмотря на саднящий затылок, сама мысль, что сегодняшней ночью на Киевской на него напала какая-то нежить, на трезвую голову казалась абсурдной. — До Парка Победы пойдем, — решил Антон. — Если тут и есть какая-то чертовщина, то это только оттуда идти может. Ты и сам это чувствовать должен, ты же у нас был на станции. — А почему вы вчера нам не сказали ничего? — спросил Артем, догоняя дозорного и стараясь идти с ним в шаг. — Начальство не велело, — хмуро отозвался тот. — Семенович очень боится паники, сказал слухи не распространять. За место свое дрожит. Но всему пределы есть. Я уже давно ему говорил, что вечно он секрет из этого делать не сможет… Трое детей за последние два месяца пропали, четыре семьи со станции сбежали. Караульный наш с иглой этой в шее. Нет, говорит, паника начнется, контроль потеряем. Трус он… — Антон в сердцах сплюнул. — А кто так иглой его… — Артем осекся на полуслове и остановился, застыл и Антон. — Это еще что такое? Ты когда-нибудь такое видел? — озадаченно спросил дозорный. Артем ничего не ответил. Он так и стоял, уставившись в пол и только поводя фонарем из стороны в сторону, чтобы лучше рассмотреть увиденное. На полу красовался гигантский рисунок, грубо сделанный белой краской — поверх рельс, шпал и грунта: извилистая линия, напоминающая ползущую змею или червяка, сантиметров сорок толщиной и метра два в длину. С одной стороны на ней виднелось утолщение, напоминающее голову и придающее ей еще большее сходство с огромным пресмыкающимся. — Змея, — предположил Артем. — Может, просто краску пролили? — попробовал шутить Антон. — Голова туда… В сторону Парка Победы ползет, — определил Артем. — Значит, нам с ней по пути, — отозвался Антон. Еще через несколько сотен метров их предположения наконец подтвердились, и оба зашагали бодрее. Направление было правильным, их уверяли в этом сразу три гильзы, брошенные посередине пути. — Молодец парень! — с гордостью сказал Антон. — Надо же так придумать следы оставить! Артем кивнул. Намного больше его занимало то, как неизвестному существу удалось без шума забрать с собой еще живого, по всей видимости, мальчика. Было ли услышанное им в забытьи реальностью? Согласился ли Олег пойти со своим загадочным похитителем добровольно? И почему тогда он расставлял на своей дороге метки? Артем притих на несколько минут, замолчал и Антон. Сейчас, когда они просто шагали вперед, отсчитывая шпалы, а едкая темнота постепенно растворяла недавнюю радость и надежду, ему снова начало становиться страшно. Надеясь искупить свою вину перед мальчиком и его отцом, он позабыл про все предостережения и жуткие, пересказанные шепотом байки. Забыл и про приказ сталкера никуда не уходить с Киевской, а обязательно дожидаться его на станции. И если Антон рвался вперед, чтобы разыскать и вернуть своего сына, то зачем на зловещий Парк Победы шел Артем? Ради чего он пренебрегал собой и своей главной задачей? Он на секунду вспомнил странных людей с Полянки, которые говорили ему про судьбу. Отчего-то на душе полегчало. Правда, боевого настроя хватило минут на десять. Как раз до следующего знака, изображающего змею. Теперь рисунок был вдвое больше, и это должно было убедить их в том, что они идут в верном направлении. Однако Артем совсем не был уверен, что он этому рад. Туннелю, казалось, не было конца. Они все шли и шли, и времени, по расчетам Артема, прошло уже не меньше двух часов. Хотя могло и показаться — Антон все больше молчал, а в темноте и тишине, как известно, минуты растягиваются по крайней мере вдвое. На третью нарисованную гигантскую змею, которая превышала длиной десять метров, пришелся и звуковой рубеж: примерно на этом месте Антон замер на месте, повернув ухо к туннелю, а вслед за ним прислушался и Артем. Из глубин перегонов толчками текли странные звуки: сперва он не мог распознать их, но потом понял: обрамленное глухими ударами барабанов песнопение, схожее с тем, которым отзывались на музыку из шкатулки трубы на Киевской. — Недалеко уже, — подбадривающе кивнул Антон. Время, и без сочившееся неспешно, вдруг превратилось в желе и чуть совсем не остановилось: глядя на напарника, Артем с поразительной ясностью отдал себе отчет в том, что кивает тот слишком резко, будто конвульсивно дергает головой, а после удивился, что подбородок Антона так и не вернулся в нормальное положение. И когда Антон начал мягко заваливаться вбок, до смешного напоминая набитое тряпьем чучело, Артем подумал, что может подхватить его, потому что времени на это предостаточно. Сделать это помешал легкий укол в плечо. Озадаченно посмотрев на него, Артем обнаружил впившуюся в куртку оперенную стальную иглу. Вытащить ее, как он собирался было сделать, у него не вышло: все тело окаменело, а потом вдруг словно исчезло: он его больше не чувствовал совсем. Ватные ноги просели под тяжестью туловища, и Артем оказался на земле. Сознание оставалось при этом почти незамутненным, слух и зрение игла тоже пощадила, дышать стало хоть сложнее, но много воздуха теперь ему уже было и не нужно. Однако пошевелить чем-либо, кроме век, Артем не мог. Рядом послышались шаги — стремительные и невесомые. Приблизившееся существо не могло быть человеком. Человеческие шаги Артем научился отличать еще давным-давно, в дозорах на ВДНХ: парные, тяжелые, зачастую громыхающие грубой подошвой кирзовых сапог — самой распространенной обуви в метро. Видно по-прежнему было только часть шпалы и уходящий в обратном направлении, к Киевской, рельс. В нос ударил резкий, неприятный запах. — Один, два. Чужие, лежат, — сказал кто-то сверху. — Метко стреля далеко. Шея, плечо, — откликнулся другой. Голоса были странные: лишенные интонации, блеклые, они напоминали скорее монотонное гудение ветра в туннелях. Тем не менее, это однозначно были именно человеческие голоса, и ни что другое. — Есть, метко. Так хочет Великий червь, — продолжил первый голос. — Есть. Один — ты, два — я, несем чужих домой, — добавил второй. Картинка перед глазами у Артема дернулась: его резко оторвали от земли. На какой-то момент перед глазами у него мелькнуло лицо: узкое, с темными провалами глазниц. Потом оба валявшихся на полу фонаря — его и Антона — погасли, наступила кромешная темнота. И только по приливам крови к голове Артем понял, что его грубо, как мешок, куда-то тащат. Странный разговор тем временем продолжался, хотя фразы и перемежались теперь напряженным кряхтением. — Игла-паралиш, а не игла-яд. Почему? — Командир так приказывает. Жрец так приказывает. Великий червь так хочет. Мясо хорошо хранить. — Ты умный. Ты и жрец — други. Жрец учит. — Есть. — Один, два, враги приходят. Пахнет порох, огонь. Плохой враг. Как приходит? — Не знаю. Командир и Вартан делают допрос. Я и ты ловим. Хорошо, Великий червь радуется. Я и ты берем награду. — Много есть? Мокасины? Куртка? — Много есть. Куртка — нет. Мокасины — нет. — Я — молодой. Враги ловлю. Хорошо. Много есть. На-гра-да… Радуюсь. — Этот день — хорошо. Вартан приводит новый маленький. Я, ты, ловим враги. Великий червь радуется, люди поют. Праздник. — Праздник! Радуюсь. Танцы? Водка? Я танцеваю Наташа. — Наташа и командир, танцуют. Ты — нет. — Я — молодой, сильный, кормандир — много лет. Наташа — молодая. Я ловлю враги, храбрый, хорошо. Наташа и я, танцуют. Вблизи послышались новые голоса и спор оборвался. Артем догадался, что их принесли на станцию. Здесь было почти так же темно, как и в туннелях, на всю станцию горел только один маленький костерок, у которого их небрежно бросили на пол. Чьи-то стальные пальцы схватили его за подбородок и повернули лицом вверх. Вокруг стояли несколько людей невообразимо странного вида. Они были почти догола раздеты, но при этом, казалось, почти не мерзли. На лбу у каждого из них виднелась волнистая линия, похожая на рисунки в перегоне. Головы у них были обриты. Роста они были небольшого и выглядели нездорово — впалые щеки, землистая кожа, но при этом буквально излучали какую-то сверхчеловеческую силу. Артем вспомнил, с каким трудом Мельник нес раненого Десятого из Библиотеки, и сравнил это с тем, как быстро эти странные создания доставили их на станцию. В руках почти у каждого из них была длинная узкая трубка. Приглядевшись, Артем с удивлением узнал в них пластмассовые оболочки, использовавшиеся для прокладки и изоляции пучков электрических проводов. На поясах у них висели огромные неудобные стальные штык-ножи, кажется, от автоматов Калашникова старого образца. Все они были приблизительно одинакового возраста, и старше тридцати лет здесь не было никого. Какое-то время их разглядывали молча, потом один из мужчин — с линией красного цвета и единственный, носящий бороду, заключил: — Хорошо. Радуюсь. Это враги Великого червя, люди машин. Злые люди, нежное мясо. Великий червь доволен. Шарап, Вован — храбрые. Я беру люди машин в тюрьму, провожу допрос. Завтра праздник, все добрые люди едят врагов. Вован! Какая игла? Паралиш? — уточнил он у кого-то, видимо, обращаясь к одному из тех, кто схватил Артема с Антоном. — Есть, паралиш, — подтвердил коренастый мужчина с синей линией на лбу. — Паралиш — хорошо. Мясо не портится, — одобрил бородатый. — Вован, Шарап! Бери врагов, иди со мной в тюрьму. Перед глазами снова замельтешило, и свет стал удаляться. Рядом звучали новые голоса, кто-то нечленораздельно выражал свой восторг, кто-то жалобно выл, потом раздалось пение — низкое, на грани слышимости и недоброе. Казалось, действительно поют мертвецы. Артем вспомнил о байках, которые ходили вокруг Парка Победы. Потом его снова положили на землю, рядом упал Антон. Полежав немного, Артем забылся сном. …Что-то словно толкнуло его, подсказало, что надо скорее вставать. Потянувшись, он зажег фонарик, прикрывая его рукой, чтобы не так резало чувствительные спросонья глаза, осмотрел всю палатку (где автомат?!) и вышел на станцию. Он так соскучился по дому, но теперь, когда снова оказался на ВДНХ, совсем не был рад этому. Здесь, кажется, случилось что-то ужасное: закопченный потолок, покрытые пулевыми отверстиями и опустевшие палатки, тяжелая гарь в воздухе. Издалека, наверное, из перехода в другом конце платформы, слышались чьи-то дикие вопли, будто там кого-то резали. Две аварийные лампы скудно освещали станцию, их слабые лучи с трудом пробивались сквозь ленивые клочья дыма. На всей платформе никого не было, только рядом с одной из соседских палаток играла на полу маленькая девочка. Артем хотел было узнать у нее, что здесь случилось, и куда пропали остальные, но завидев его, девочка начала громко плакать, и он отказался от своих намерений, Туннели. Туннели, ведущие к Ботаническому Саду. Если обитатели его станции и ушли куда-то, то это могли быть только перегоны, идущие к этому проклятому месту. Если бы остальные бежали, его и малышку не оставили бы здесь одних. Спрыгнув на пути, Артем двинулся к черному кругу входа. Оружия нет, без оружия опасно, подумал он. Но терять нечего, а кроме того, он должен разведать обстановку. Вдруг черные сумели прорвать оборону? Тогда вся надежда только на него. Он должен узнать правду и доложить ее южным союзникам. Темнота обрушилась на него сразу за входом — стоило переступить черту, за которой заканчивалась станция и начинался туннель. Вместе с тьмой пришел и страх. Впереди не было видно ровным счетом ничего, зато оттуда доносились отвратительные чавкающие звуки. Артем еще раз пожалел, что у него нет автомата, но отступать было поздно. Как будто в его спине проворачивался огромный заводной ключ, который подталкивал его к тому, чтобы сделать еще шаг, а за ним еще и еще, Артем продолжил двигаться дальше. Издалека, а потом все ближе и ближе, зазвучали шаги. Они приближались, когда Артем шел вперед, и замирали, когда он останавливался. Когда-то с ним уже происходило подобное, но вот когда именно, и как это было, он не мог вспомнить. Это было очень страшно — идти навстречу невидимому и неведомому… противнику? Предательски дрожащие колени мешали ему сделать это быстро, а время было на стороне ужаса. По вискам струился холодный пот. С каждой секундой ему становилось все больше не по себе. И когда шаги раздались уже метрах в трех от него, Артем не выдержал, и, спотыкаясь, падая и поднимаясь опять, бросился обратно на станцию. На третьем падении ослабшие вконец ноги отказались держать его, и он понял, что конец неминуем. — …Все на этом свете есть порождение Великого червя. Когда-то весь мир состоял из камня, и не было в нем ничего, кроме камня. Не было воздуха, и не было воды, не было света, и не было огня. Не было человека, и не было животного. Был только мертвый камень. И тогда в нем поселился Великий червь. — А откуда Великий червь? Откуда приходит? Кто его родит? — Великий червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира. И сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твердого камня, но я прогрызу через него свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он темен, но я освещу его светом моих глаз. Он мертв, но я населю его своими созданиями. — Кто — создания? Что? — Создания — это твари, которых Великий червь выпустил из чрева своего. И ты, и я; все мы — создания его. Так вот. И тогда сказал Великий червь: все будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твердый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю. — Тысяча — что? Один, два, три? Сколько? Тысяча? — У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев… Нет, у Шарапа двенадцать… Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома, и еще людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча — это когда десять раз по сто. — Много пальцев. Не могу считать. — Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я сквозь твердый камень тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень к крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень все место в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого червя. И полюбил их Великий червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество было неизвестно. Но создав новую жизнь, полюбил он ее, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий червь стал плакать, и слезы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нем, и вода, чтобы пить ее. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слезы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова огромных созданий, себе подобных, ведь им могло не хватить места, и воды, и грибов. Сначала создал он блох, потом крыс, потом кошек, потом куриц, потом собак, потом свиней, потом человека. Но не случилось по замыслу его: стали блохи пить кровь, а кошки есть крыс, а крысы грызть куриц, и собаки душить кошек, и человек убивать их всех и есть. И когда впервые человек убил и съел другого человека, понял Великий червь, что дети его оказались недостойны его, и заплакал. И каждый раз, когда человек ест человека, Великий червь плачет, и его слезы текут по ходам, и затапливают их. — Человек хороший. Мясо вкусное. Сладкое. Но есть можно только врагов. Я знаю. Артем сжал и разжал пальцы на руках. Кисти были стянуты куском проволоки за спиной, и сильно затекли, но по крайней мере они снова слушались его. Даже то, что все тело болело, было сейчас хорошим знаком. Паралич от ядовитой иглы оказался временным. Он попытался оглядеться по сторонам, но вокруг стоял абсолютный, чернильный мрак. Однако неподалеку кто-то был. Вот уже полчаса, как Артем пришел в себя и, затаив дыхание, подслушивал странный разговор. У него постепенно начинало рождаться понимание того, куда он попал. — Он шевелится, я слышу, — раздался хриплый голос, — я зову командира. Командир делает допрос. Что-то прошуршало и стихло. Артем попробовал пошевелить ногами. Они тоже оказались скручены проволокой. Он попытался перекатиться на другой бок и уткнулся во что-то мягкое. Послышался протяжный, полный боли стон. — Антон! Это ты? — прошептал Артем. Ответа не последовало. — Ага… Противники Великого червя очнулись… — насмешливо отметил кто-то в темноте. — Лучше бы уж вы в себя не приходили. Это был тот самый надтреснутый мудрый голос, который последние полчаса неторопливо вел повествование о Великом черве и сотворении жизни. Сразу становилось ясно, что его обладатель отличается от остальных жителей станции: вместо причудливых рубленых фраз он говорил обычными, разве чуть напыщенными предложениями, да и тембр у него был вполне человеческий, не то что у других. — Кто вы? Отпустите нас! — с трудом ворочая языком, прохрипел Артем. — Да-да. Именно так все и говорят. Нет, к сожалению, куда бы вы ни направлялись, ваше странствие окончено. Запытают и зажарят. А что поделаешь? Дикари… — равнодушно ответил голос из темноты. — Вы… тоже в плену? — догадался Артем. — Мы все в плену. Как раз вас сегодня освобождают, — хихикнул его невидимый собеседник. Антон снова застонал, завозился на полу, промычал что-то невнятное, но в сознание так и не пришел. — Да что это мы с вами в темноте сидим? Прямо как пещерные люди! Чиркнула зажигалка и огненное пятно осветило лицо говорящего — длинную седую бороду, грязные, спутавшиеся волосы, и серые насмешливые глаза, теряющиеся в сети морщин. На вид ему было не меньше шестидесяти лет. Он сидел на стуле по другую сторону железной решетки, которая разбивала комнату надвое. На ВДНХ тоже была такая: называлась она странно — «обезьянник», хотя обезьян Артем видел только в учебниках по биологии и детских книжках. На самом деле помещение использовалось как тюрьма. — Никак не могу к чертовой темени привыкнуть, приходится этой дрянью пользоваться, — посетовал старик, прикрывая глаза. — Ну, и зачем вы сюда полезли? С той стороны места, что ли, не хватает? — Послушайте, — не дал договорить ему Артем. — Вы же свободны… Вы же можете нас выпустить! Пока не вернулись эти людоеды! Вы же нормальный человек… — Разумеется, могу, — отозвался тот. — И уж конечно, не стану. С врагами Великого червя у нас никаких сделок. — Какой еще Великий червь? Да о чем вы говорите?! Я про него даже не слышал никогда, не то что быть его врагом… — Неважно, слышали вы про него или нет. Вы пришли с той стороны, оттуда, где живут его враги, значит вы можете быть только лазутчиками, — насмешливое дребезжание в голосе старика сменилось стальным лязгом. — У вас огнестрельное оружие и фонари! Чертовы механические игрушки! Машины для убийства! Какое еще доказательство нужно, чтобы понять, что вы — неверные, что вы — враги жизни, враги Великого червя? — он вскочил со своего стула и подошел к решетке. — Это вы и такие как вы виноваты во всем! Старик потушил перегревшуюся зажигалку и в наступившей темноте стало слышно, как он дует на обожженные пальцы. Затем зазвучали новые голоса — шипящие и леденящие кровь. Артему стало страшно. Он вспомнил о Третьяке, убитом отравленной иглой. — Пожалуйста! — горячо зашептал он. — Пока еще не поздно! Ну зачем вам это? Старик ничего не отвечал. Через минуту помещение наполнилась звуками — шлепками необутых ног по бетону, хриплым дыханием, свистом втягиваемого сквозь ноздри воздуха. Хотя Артем и не видел никого из вошедших, он чувствовал, что их здесь было несколько, и все они внимательно изучали их — разглядывая, обнюхивая, слушая, как громко, на всю комнату колотится сердце у него в груди. — Люди машин. Пахнет порохом, пахнет страхом. Один — запах станции с той стороны. Другой — чужой. Один, другой — враги, — прошипел наконец один из них. — Пусть Вартан делает, — распорядился другой голос. — Зажги огонь! Снова чиркнула зажигалка. В комнате, кроме старика, в руке которого трепыхался огонек, стояли трое обритых дикарей, прикрывавших лица ладонями. Одного из них — коренастого и бородатого — Артем уже видел сегодня. Другой показался ему тоже странно знакомым. Глядя Артему прямо в глаза, он сделал шаг вперед и оказался прямо у решетки. От него пахло не так, как от остальных — Артем уловил приставший к этому человеку еле заметный смрад разлагающейся плоти. Отвести взгляд от его глаз не получалось — как две воронки, он закручивали весь мир вокруг себя и затягивали внутрь. Артем вздрогнул — он понял, где видел это лицо раньше. Это было то самое существо, которое напало на него ночью на Киевской. Артема охватило странное чувство — похожее на паралич, которым сковало его тело от укола ядовитой иглы, оно полностью обессилило его разум. Мысли остановились и он застыл, покорно раскрыв свое сознание этому похожему на человека существу, который молча пожирал его глазами. — Через люк… Люк открытым остался… За мальчиком пришли. За сыном Антона. Которого украли ночью. Я во всем виноват, я ему вашу музыку слушать разрешил, через трубы… По дрезине залез. Больше никому не сказали. Вдвоем пришли. Не закрыли… — послушно отвечал Артем на вопросы, которые сами собой возникали у него в голове. Сопротивляться или утаивать что-либо от беззвучного голоса, требовавшего от него отчета, было невозможно. За минуту допрашивавший Артема узнал от него все, что его интересовало. Он кивнул и отступил. Огонь погас. Медленно, словно чувствительность к затекшей во сне руке, к Артему начало возвращаться ощущение контроля над собой. — Вован, Кулак — вернуться в туннель, в проход. Закрыть дверь, — приказал один из голосов, наверное, принадлежащий бородатому командиру. — Враги остаются здесь. Дрон охраняет врагов. Завтра праздник, люди едят врагов, почитают Великого червя. — Что вы сделали с Олегом? Что сделали с ребенком? — захрипел Артем им вслед. Гулко хлопнула дверь.

Сложенный вчетверо листок, вырванный из школьной тетрадки и кусок плотной чертежной бумаги с карандашными набросками туннелей. Именно это Артем и ожидал увидеть внутри конверта — карту и пояснения к ней. Пока он бежал к Смоленской через Калининский проспект, у него совсем не было времени подумать о том, что может быть внутри пакета, который ему передал Данила. Волшебное решение заведомо неразрешимой проблемы, нечто, способное отвести от ВДНХ и всего метро дамоклов меч непостижимой и неумолимой угрозы. Посередине листка с пояснениями расплылось красно-бурое пятно. Склеенную кровью брамина бумагу пришлось чуть смочить, чтобы она раскрылась, не повредив мелко написанных на ней инструкций. «Часть №… туннель… Д6… уцелевшие установки… до 400 000 кв. метров… смерч… неисправно… непредвиденные…» От волнения слова прыгали у Артема в глазах, пытаясь соскочить с горизонтальных линий, сливались в одно целое, а их смысл оставался ему абсолютно непонятен. Отчаявшись сложить их в осмысленное целое, он передал письмо Мельнику. Тот аккуратно взял листок в руки и жадно впился в буквы взглядом. Некоторое время он ничего не говорил, а потом Артем увидел, как его брови недоверчиво попозли вверх. — Быть этого не может, — прошептал сталкер. — Это же все вранье! Не могли они такое упустить… Он перевернул листок, просмотрел его с другой стороны, а потом принялся перечитывать с самого начала. — Для себя берегли… Военным не говорили. Неудивительно… Им такое покажи, они тут же за старое возьмутся. Но неужели упустили? Неисправно… Ну это, допустим, ладно… Значит, все-таки поверили! — невнятно бормотал Мельник, пока Артем терпеливо дожидался объяснений. — Это действительно может помочь? — не выдержал он в конце концов. — Если все, что здесь написано — правда, то у нас появляется надежда, — кивнул сталкер. — О чем там речь? Я ничего не понял, — спросил Артем. Мельник ответил не сразу. Он еще раз дочитал письмо до конца, потом задумался на несколько секунд и только после этого медленно начал рассказывать: — Я про такое слышал раньше. Легенды всегда ходили, но их ведь в метро тысячи. Только легендами и живем, не хлебом же единым. И про Университет, и про Кремль, и про Полис, и не разберешь, что правда, а что у костра где-нибудь на Площади Ильича выдумали. Вот и про это… Ходили, в общем, слухи, что где-то в Москве, или под Москвой, уцелела ракетная часть. Такого, конечно, никак произойти не могло. Военные объекты — это всегда цель номер один. Но говорили, мол не успели, или не доглядели, или забыли — и одна ракетная часть совсем не пострадала. Рассказывали, что кто-то туда даже ходил, что-то там видел, стоят там, мол, установки, под брезентом, новенькие, в ангарах… Пользы в метро от них, правда, никакой — на такой глубине своих врагов все равно не достанешь. Стоят — ну и пусть себе стоят. — При чем здесь ракетные установки? — Артем удивленно смотрел на сталкера и спустил ноги с кушетки. — Черные идут к ВДНХ от Ботанического Сада. Хантер подозревал, что они спускаются в метро с поверхности именно в этом районе. Логично предположить, что они обитают именно там. Собственно, есть два варианта. Первый — место, откуда они приходят, условно говоря, улей — расположен сверху, неподалеку от входа в метро. Второй — на самом деле, никакого улья нет, и черные наступают на город извне. Тогда вопрос — почему больше нигде их не замечали? Нелогично. Хотя, может, дело времени. В общем, ситуация такая: если они откуда-то издалека приходят, мы ничего с ними все равно сделать не сможем. Взорвем туннели за ВДНХ, или пусть даже за Проспектом Мира — рано или поздно они найдут новые входы. Останется забаррикадироваться в метро, закрыться наглухо, забыть о надеждах вернуться наверх, и полагаться только на свиней и грибы. Как сталкер, могу точно сказать: долго мы так не протянем. Но! Если у них есть улей — и он где-то поблизости, как думал Хантер… — Ракеты? — догадался Артем. — Залп двенадцати ракет с кассетными осколочно-фугасными элементами накрывает площадь в 400 000 квадратных метров, — выискав нужное место в письме, прочитал Мельник. — Несколько таких залпов — и от Ботанического Сада, или где они там могут жить, останутся одни угли. — Но вы же говорите, это легенды, — недоверчиво возразил Артем. — А вот брамины говорят, что нет, — сталкер помахал листком в воздухе. — Тут даже объясняется, как пробраться на территорию этой части. Еще, правда, написано, что установки частично неисправны. — Ну и как же туда попасть? — Д-6. Здесь упоминается Д-6. Метро-2. Указывается расположение одного из входов. Они утверждают, что туннель оттуда ведет в том числе и к этой части. Но оговариваются, что при попытке проникновения в Метро-2 могут возникнуть непредвиденные препятствия. — Невидимые Наблюдатели? — припомнил Артем когда-то услышанный разговор. — Наблюдатели — это чушь и болтовня, — поморщился Мельник. — Ракетная часть тоже была всего лишь легендой, — вставил Артем. — Она и остается легендой — до тех пор, пока я ее сам не увижу, — отрезал сталкер. — А где выход в Метро-2? — Здесь написано — станция Маяковская. Странно… Сколько раз бывал на Маяковской, никогда ничего подобного не слышал. — И что же мы теперь будем делать? — поинтересовался Артем. — Пойдем со мной, — отозвался сталкер. — Поешь, отдохнешь, а я пока подумаю. Завтра обсудим. Только когда Мельник заговорил про еду, Артем вдруг ощутил, до чего он был голоден. Он спрыгнул на холодный кафельный пол и заковылял было к своим ботинкам, но сталкер жестом остановил его. — Обувь и всю одежду оставь, сложи вон в тот ящик. Ее чистить и обеззараживать будут. Рюкзак тоже проверят. Вон на стуле штаны и куртка, переоденься в них. Смоленская выглядела угрюмо: низкий полукруглый потолок, неширокие арки в мощных стенах, облицованных белым когда-то мрамором. Хотя по углам из арок выступали декоративные ложные колонны, а стены поверху окольцовывала неплохо сохранившаяся лепнина, все это только усугубляло первое впечатление. Станция производила впечатление давно осаждаемой крепости, которую ее защитники скупо украсили, отчего она только приняла еще более суровый вид. Двойная цементная стена с массивными стальными дверьми по обе стороны от гермоворот, бетонированные огневые точки у входов в туннели — все говорило о том, что у здешних обитателей есть основания беспокоиться за свою безопасность. Женщин на Смоленской почти не было, зато почти все встретившиеся ему мужчины были при оружии. Когда Артем спросил у Мельника напрямую, что происходит на этой станции, тот только неопределенно мотнул головой и сказал, что ничего необычного в ней не замечает. Однако Артема не оставляло странное ощущение, что на Смоленской царит общая напряженность. Здесь все словно чего-то ждали, и это чувство быстро передавалось вновь прибывшим. Палатки, в которых жили люди, были выстроены цепью посреди зала, а все арки оставались свободными — как будто их боялись загромождать, чтобы они не помешали срочной эвакуации. При этом все жилища были установлены исключительно в промежутках между арками, так что с одного пути сквозь проходы был виден другой. Посередине каждой посадочной платформы у спуска на рельсы сидели дежурные, не выпускавшие из поля зрения туннели с обеих сторон. Картину дополняла почти полная тишина, которая стояла на станции. Люди здесь переговаривались между собой негромко, иногда и вовсе переходя на шепот, как если бы они боялись, что их голоса могут заглушить какие-то тревожные звуки, долетающие из туннелей. Артем постарался вспомнить, что он знал о Смоленской. Может быть, у нее были опасные соседи? Нет, с одной стороны рельсы уходили к светлому и благополучному Полису, сердцу метро. С другой — туннель вел к Киевской, о которой Артем помнил только то, что она была населена преимущественно теми самыми «кавказцами», которых он видел на Китай-Городе и в тюремных камерах у фашистов на Пушкинской. Но, в конечном итоге, это были обычные люди, и вряд ли их стоило так опасаться… Столовая находилась в центральном тенте. Обеденное время, судя по всему, уже закончилось, потому что за грубыми самодельными столами оставалось всего несколько человек. Усадив Артема за один из них, Мельник через пару минут вернулся к нему с миской, в которой дымилась неаппетитная серая кашица. Под ободряющим взглядом сталкера Артем все же отважился ее попробовать и уже больше не останавливался пока миска не опустела. На вкус местное блюдо оказалось просто замечательным, хотя он и затруднился определить, из чего именно оно было приготовлено. Одно можно было сказать наверняка — мяса повар не пожалел. Закончив и отставив плошку в сторону, Артем умиротворенно осмотрелся вокруг. За соседним столом все еще сидели, тихонько беседуя, два человека, и хотя одеты они были в обычные ватники, в их облике было что-то такое, что заставляло воображать их в костюмах полной защиты и с ручными пулеметами наперевес. Он перехватил внимательный взгляд, которым обменялся один из них с Мельником. Вслух при этом не было произнесено ни слова. Человек в ватнике вскользь осмотрел Артема и вернулся к своему неторопливому и неслышному разговору. Еще несколько минут медленно протекли в молчании. Артем попытался было снова заговорить с Мельником о станции, на которой они находились, но тот отвечал нехотя и односложно. Потом человек в ватнике встал со своего места, подошел к их столу, и, наклонившись к Мельнику, пробормотал: — Что с Киевской-то делать будем? Назревает… — Ладно, Артем, иди отдохни пока. Третья палатка отсюда — для гостей. Постель уже застелена, я распорядился. Я посижу пока, мне поговорить надо, — сказал сталкер. Со знакомым неприятным чувством, что его только что отослали, чтобы он не подслушивал взрослых разговоров, Артем послушно встал и поплелся к выходу. По крайней мере, он мог самостоятельно исследовать станцию, утешил он себя. Сейчас, когда у него была возможность внимательнее присмотреться, Артем обнаружил еще несколько маленьких странностей. Зал был идеально расчищен, и разнообразный хлам, которым неизбежно было завалено большинство жилых станций в метро, здесь полностью отсутствовал. Да Смоленская больше и не производила впечатление жилой станции. Она вдруг напомнила ему картинку из школьного учебника по истории, на которой был изображен военный лагерь римских легионеров. Правильно, симметрично организованное, просматривающееся во всех направлениях пространство, ничего лишнего, расставленные повсюду караулы, укрепленные входы и выходы… Долго разгуливать по станции у него не получилось. Наткнувшись на откровенно подозрительные взгляды ее обитателей, Артем уже через несколько минут понял, что за ним следят, и предпочел ретироваться в палатку для гостей. Там его действительно ждала застеленная раскладушка, а в углу стоял полиэтиленовый пакет с его именем. Опустившись на взвизгнувшую пружинами койку, Артем раскрыл его. Внутри лежали его личные вещи, оставленные в рюкзаке. Покопавшись секунду, он достал из пакета принесенную с поверхности детскую книжку. Интересно, проверяли ли они его маленькое сокровище счетчиком Гейгера? Он наверняка нервно защелкал бы вблизи книги, но Артем предпочитал об этом не думать. Он перелистнул пару страниц, разглядывая чуть выцветшие картинки на пожелтевшей бумаге и оттягивая тот момент, когда между очередными листами он найдет свою фотографию. Свою фотографию? Что бы ни случилось теперь и с ним, и с ВДНХ, да со всем метро, вначале он должен вернуться на свою станцию, чтобы спросить у Сухого: кто на ней. Она это, или не она. Артем прижался к снимку губами, потом снова заложил его между страницами и спрятал книгу обратно в рюкзак. На секунду ему показалось, что в его жизни что-то медленно становится на свое место. А еще через мгновение он уже спал. Когда Артем открыл глаза и вышел из палатки на станцию, он даже не сразу сообразил, где очутился — настолько она изменилась. Целых жилищ на ней оставалось меньше десятка, остальные были сломаны или сожжены. Стены были покрыты копотью и исклеваны пулями, штукатурка с потолка осыпалась и большими кусками лежала на полу. По краям платформы текли зловещие черные ручейки, предвестники грядущего затопления. В зале почти никого не было, только рядом с одной из палаток на полу возилась с игрушками маленькая девочка. С другого края, где уходила наверх лестница нового выхода со станции, доносились приглушенные крики, и стены изредка озарялись пламенем. Кроме него мрак в зале разгоняли только две уцелевшие лампы аварийного освещения. Автомат, который он вроде бы оставлял у изголовья раскладушки, куда-то исчез. Тщетно обыскав всю палатку, Артем смирился с тем, что ему придется идти безоружным. Что же здесь произошло? Он хотел было расспросить игравшую девочку, но та, увидев подошедшего Артема, отчаянно разревелась, так что добиться от нее хоть чего-то было невозможно. Оставив захлебывающуюся в рыданиях малышку за спиной, Артем осторожно прошел через арку и выглянул на пути. Первой вещью, которая приковала к себе его взгляд, были три привинченные к мраморной облицовке бронзовые буквы: «В…НХ». Вместо второй — «Д», которой не хватало для родного четырехбуквенника, виднелся лишь темный след. Через всю надпись по мрамору шла глубокая трещина. Надо было проверить, что происходит в туннелях. Если станцию кто-то захватил, то, прежде чем вернуться назад за подмогой, Артем должен разведать обстановку, чтобы точно объяснить союзникам с юга, что за опасность им угрожает. Сразу после входа в перегон сгущалась такая непроглядная темнота, что даже собственную руку Артем видел не дальше локтя. В глубине туннеля что-то издавало странные чавкающие звуки, и идти туда безоружным было сущим безумием. Когда они ненадолго смолкали, становилось слышно, как по полу журчит вода, обтекая его кирзовые сапоги и устремляясь назад, к ВДНХ. Ноги дрожали и отказывались идти вперед. Тревожный голос в его голове твердил ему, что дальше идти опасно, что риск неоправданно велик, а в такой темноте ему все равно не удастся ничего разглядеть. Но другая его часть, не обращая внимания на все разумные доводы, тянула его вглубь, во тьму. И, сдавшись, он словно заведенный, делал еще один шаг вперед. Тьма вокруг стала абсолютной, и не видно уже было ровным счетом ничего, отчего у Артема возникало странное ощущение, что его тело исчезло. От его прежнего «я» сейчас оставался только слух и всецело полагающийся на него разум. Он продвигался так еще некоторое время, но звуки, по направлению к которым он шел, так и не стали ближе. Зато послышались другие. Шорох шагов, точь-в-точь похожих на те, что он слышал раньше, в такой же темноте, но только, как Артем ни старался, он не мог понять, где именно и при каких обстоятельствах это произошло. И с каждым новым шагом, долетающим из невидимой глубины туннеля, Артем чувствовал, как в сердце ему капля за каплей просачивается черный холодный ужас. Через несколько мгновений он, не выдержав, развернулся, и стремглав бросился бежать на станцию, но не разглядев в темноте шпалы, споткнулся об одну из них и упал, понимая, что ему сейчас ему неминуемо настанет конец. Проснулся он весь в поту, и не сразу даже осознал, что во сне он свалился с раскладушки на пол. Голова была необыкновенно тяжелая, в висках пульсировала тупая боль, и Артем еще несколько минут провалялся на брезентовом дне палатки, пока не пришел наконец в себя и не сумел подняться на ноги. Но в тот момент, когда голова наконец прояснилась, из нее полностью выветрились остатки кошмара, и он уже не мог даже приблизительно вспомнить, что же такое ему привиделось. Приподняв полог палатки, он выглянул на станцию. Кроме нескольких караульных, там никого не было. Видимо, сейчас здесь была ночь. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув привычный сырой воздух, Артем вернулся внутрь, растянулся на раскладушке и заснул крепким пустым сном. Его разбудил Мельник. Одетый в темную утепленную куртку с поднятым воротником и военные штаны с карманами, он выглядел так, будто с минуты на минуту собирается выходить со станции. На голове у него была надета черная армейская пилотка со споротой кокардой. У его ног стояли две больших сумки, которые показались Артему знакомыми. Он ботинком пододвинул одну из них к Артему и сказал: — Вот. Обувь, костюм, ранец, оружие. Переобувайся, готовься. Защиту надевать не надо, на поверхность не собираемся, просто возьми с собой. Выходим через полчаса. — А куда идем? — хлопая спросонья глазами и мучительно пытаясь сдержать зевок, спросил Артем. — Киевская. Если все будет в порядке, потом по Кольцу к Белорусской — и к Маяковской. А там увидим. Собирайся. Он уселся на стоящий в углу табурет и, достав из кармана газетный обрывок, принялся изготавливать самокрутку, время от времени посматривая на Артема. Под этим внимательным взглядом у Артема все валилось из рук и на сборы ушло куда больше времени, чем ему понадобилось бы, если бы Мельник оставил его одного. Но минут через двадцать он все же был готов. Не говоря ни слова, Мельник поднялся с табурета, взял свою сумку, и вышел на платформу. Артем оглядел комнату и последовал за ним. Народа на станции было совсем немного, и на этот раз никто на него не смотрел. Они прошли через арку и вышли к путям. Спустившись по приставной деревянной лесенке на путь, Мельник кивнул караульному и зашагал к туннелю. Только теперь Артем заметил, как странно здесь устроены входы в перегоны. С той стороны платформы, где рельсы уходили на Киевскую, половина пути была перекрыта бетонированной огневой точкой с узкими бойницами. Проход перегораживала железная решетка, рядом с которой дежурили двое караульных. Мельник перекинулся с ними парой коротких и неразборчивых фраз, после чего один из охранников открыл навесной замок и толкнул решетку. По одной из стен туннеля шел перемотанный черной изолентой провод, с которого каждые десять-пятнадцать метров свисали слабые лампочки, но даже и такое освещение в перегоне казалось Артему настоящей роскошью. Впрочем, через три сотни шагов провод обрывался, и в этом месте их ждал еще один караул. На дозорных не было никакой формы, но выглядели они куда серьезней, чем военные в Полисе. Узнав Мельника в лицо, один из них кивнул ему, пропуская вперед. Остановившись на краю освещенного пространства, сталкер достал из своей сумки фонарь и включил его. Еще через пару сотен метров впереди раздались голоса и блеснули отсветы фонарей. Неуловимым движением автомат Мельника соскользнул с его спины и оказался у него в руках. Артем последовал его примеру. Наверное, это был еще один, дальний дозор со Смоленской. Двое крепких вооруженных мужчин в теплых куртках с воротниками из искусственного меха спорили с тремя челноками. На головах у дозорных были круглые вязаные шапки, а на груди у обоих висели на кожаных ремешках приборы ночного видения. У двоих челноков было при себе оружие, но Артем был готов ручаться чем угодно, что это именно торговцы. Огромные тюки с тряпьем, карта туннелей в руке, особенный плутоватый взгляд, задорно блестящие в лучах фонарей глаза — все это он уже видел неоднократно. Челноков обычно без проблем и препятствий пускали на все станции, кроме разве членов Ганзы. Но, кажется, на Смоленской их никто не ждал. — Да ладно, браток, что ты заладил, нам даже и не на твою Смоленскую, так, мимо идем, — убеждал дозорного один из торговцев, долговязый усатый человек в кургузом ватнике. — Шмотки тут у нас, да вот, сами гляньте, мы это, в Полисе торговать будем, — поддакивал ему другой челнок, коренастый и заросший щетиной до самых глаз. — Какой тебе от нас вред, польза только, вот, смотри, джинсы совсем как новые, твой размер, наверное, фирменные, за так отдам, — перехватывал инициативу третий. Караульный молча качал головой, перекрывая рукой проход. Он почти ничего не отвечал, но как только один из челноков, приняв его молчание за согласие, попробовал шагнуть вперед, оба дозорных почти синхронно щелкнули затворами своих автоматов. Мельник и Артем стояли в пяти шагах за их спинами, и хотя сталкер и опустил свое оружие, в его позе сквозило напряжение. — Стоять! Даю пять секунд, чтобы развернуться и уйти. Станция режимная, сюда никого не пускают. Пять… четыре… — начал считать один из дозорных. — Ну конечно, как нам теперь туда, через Кольцо опять? — возмутился было один из челноков, но другой, обреченно покачав головой, потянул его за рукав, торговцы подобрали с земли тюки и потащились обратно. Выждав минуту, сталкер дал Артему знак, и они зашагали на Киевскую вслед за челноками. Когда они проходили мимо караульных, один из них молча кивнул Мельнику и приложил два пальца к виску, словно отдавая честь. — Режимная станция? — спросил Артем у сталкера, когда они отошли от кордона на несколько сотен метров. — Что это значит? — Вернись, спроси, — отрезал тот, начисто отбивая у Артема желание расспрашивать дальше. Хотя они и старались держаться подальше от ушедших вперед челноков, звуки их голосов становились все ближе, а потом вдруг оборвались. Но не прошли они и двух десятков шагов, как в лицо им ударил луч света. — Эй, кто там? Чего надо? — нервно крикнул кто-то, и Артем узнал голос одного из торговцев, которых завернула с полпути выставленная перед Смоленской охрана. — Спокойно. Дайте пройти, вас не тронем. На Киевскую идем, — негромко, но очень отчетливо ответил сталкер. — Проходите, вперед вас пропускаем. Нечего в затылок дышать, — посовещавшись, предложили из темноты. Мельник недовольно пожал плечами и неторопливо двинулся вперед. Метров через пятьдесят их действительно ждали те трое челноков. При приближении Артема и Мельника торговцы вежливо опустили стволы в пол, расступились и дали им пройти. Сталкер как ни в чем не бывало зашагал дальше, но Артем немедленно отметил, что поступь его изменилась: теперь он шел неслышно, словно боясь заглушить топотом сапог раздающиеся за спиной звуки. И хотя челноки немедленно последовали за ними, Мельник ни разу на них не оглянулся. Артем пытался побороть в себе желание обернуться довольно долго, минуты три, потом все-таки посмотрел назад. — Эй! — послышался оттуда напряженный голос, — погодите там! Сталкер остановился. Артем начал недоумевать, отчего тот так послушно выполняет все требования каких-то мелких торговцев. — Это они так из-за Киевской лютуют, или потому что Полис охраняют? — нагнав их, спросил один из челноков. — Из-за Киевской, понятное дело, — немедленно отозвался Мельник, и Артем почувствовал укол ревности: ему-то сталкер не хотел ничего рассказывать. — Да уж, это-то понять можно. На Киевской теперь страшно становится. Ну, ничего. Скоро этим чистюлям из вашего караула придется жарко. Вот как Ганза пускать перестанет, с Киевской все к вам побегут. Сам понимаешь, когда такое творится, кто же на станции жить останется? Лучше уж под пули… — обращаясь то ли к сталкеру, то ли к самому себе, бурчал долговязый челнок. — Сам-то небось под пули кинулся? Тоже мне, матросов нашелся! — ехидно хмыкнул другой. — Ну так пока еще и не припекло, — отозвался долговязый. — Да что там происходит-то? — не сдержался Артем. Сразу двое челноков оглянулись на него так, словно он задал глупый вопрос, ответ на который знал каждый ребенок. Сталкер хранил молчание. Некоторое время молчали и торговцы, так что некоторое время они шагали в полной тишине. От этого ли, или, может, от того, что затягивающееся молчание становилось жутковатым, Артему вдруг расхотелось слушать объяснения. И когда он решил уже было махнуть на них рукой, долговязый наконец нехотя проговорил: — Туннели к Парку Победы там, вот что… Услышав название станции, двое его спутников как-то съежились, и Артему почудилось на секунду, что налетел порыв промозглого туннельного сквозняка, а стены туннеля сжались. Даже Мельник повел плечами, будто бы пытаясь согреться. Артем, кажется, никогда не слышал ничего плохого про Парк Победы, и даже не мог припомнить ни одной байки, связанной с этой станцией. Так отчего же при звуке ее названия ему вдруг стало так неуютно? — Что, хуже становится? — спросил тяжело сталкер. — Да мы-то что знаем? Мы люди случайные. Так, мимо проходим иногда. Оставаться там, сами понимаете… — неопределенно промямлил бородатый. — Люди пропадают, — шепотом сообщил коренастый челнок. — Многие боятся, бегут. Тут уже и не разобрать — кто исчез, а кто сам сбежал, а остальным от этого еще страшней. — Все туннели эти проклятые, — сплюнул на землю долговязый. — Так завалены же туннели, — не то спросил, не то возразил Мельник. — Они уже сто лет как завалены, и что с того? Да если ты местный, лучше нас знать должен! Там все знают, что страх весь из туннелей идет, будь они хоть трижды взорваны и перегорожены. Да это любой своей шкурой чувствует, как туда нос покажет, вон даже и Сергеич, — долговязый указал на своего бородатого спутника. — Точно, — подтвердил заросший Сергеич и зачем-то перекрестился. — Так они ведь туннели охраняют? — уточнил Мельник. — Каждый день дозоры стоят, — кивнул усатый. — И хоть раз поймали кого-нибудь? Или видели? — выспрашивал сталкер. — А нам почем знать? — развел руками тот. — Я не слышал. Да там и ловить-то некого. — А что местные про это говорят? — не отступал Мельник. Долговязый на это вообще ничего не ответил, только махнул обреченно рукой, зато Сергеич оглянулся зачем-то назад и громким шепотом сказал: — Город мертвых… — и тут же снова принялся креститься. Артем хотел было рассмеяться — слишком много он уже слышал историй, басен, легенд и теорий про то, где именно обретаются в метро мертвые. И души в трубах по стенам туннелей, и врата в ад, которые копают на одной из станций… теперь вот Город мертвых на Парке Победы. Но призрачный сквозняк заставил Артема подавиться смехом, и несмотря на теплую одежду его прохватил озноб. Хуже всего было то, что Мельник умолк и прекратил все расспросы, хотя Артем надеялся, что тот просто пренебрежительно отмахнется от такой нелепой мысли. Весь остаток пути они прошли молча, каждый погруженный в свои мысли. До самой Киевской туннель оказался совершенно спокойным, пустым, сухим и чистым, но вопреки всему тяжелое, давящее ощущение того, что впереди ждет что-то нехорошее, сгущалось с каждым шагом. Как только они ступили на станцию, оно нахлынуло, словно прорвавшиеся грунтовые воды — такое же неудержимое, такое же мутное и ледяное. Здесь безраздельно правил страх, и видно это было с первого взгляда. Та ли это «солнечная Киевская», про которую ему говорил кавказец, сидевший с ним в одной клетке в фашистском плену? Или он имел в виду станцию с тем же именем, расположенную на Филевской ветке? Сказать, что станция была заброшена, и что все ее обитатели бежали с нее, было нельзя. Народу здесь было довольно много, но создавалось впечатление, что Киевская не принадлежит ее жителям. Все они старались держаться кучками, палатки лепились к стенам и друг к другу в центре зала. Необходимая по правилам противопожарной безопасности дистанция нигде соблюдена не была — наверное, живущим в этих палатках людям приходилось остерегаться чего-то куда более серьезного, чем огонь. Проходящие мимо сразу же отводили глаза, когда Артем смотрел им в лицо, а у тех, кто не успевал это сделать, его встречал загнанный взгляд. Платформа, зажатая между двумя рядами низких круглых арок, с одной стороны несколькими эскалаторами уходила вниз, с другой чуть приподнималась невысокой лестницей и открывала боковой переход на другую станцию. В нескольких местах тлели угли и полз дразнящий запах жареного мяса, где-то плакал ребенок. Пусть она и находилась на пороге вымышленного перепуганными челноками Города мертвых, сама-то Киевская была вполне живая. Скомканно попрощавшись, челноки исчезли в переходе на другую линию. Мельник, хозяйски оглядевшись по сторонам, решительно зашагал в сторону одной из палаток. Здесь он бывал регулярно, это было видно сразу. Артем не мог приложить ума, зачем сталкер так подробно выспрашивал у челноков о положении на станции. Надеялся, что в их байки вплетется случайно намек на истинное положение вещей? Пытался вычислить возможных шпионов? Через секунду они остановились у входа в служебные помещения. Дверь здесь была выбита, но снаружи стоял охранник. Начальство, догадался Артем. Навстречу сталкеру вышел гладко выбритый пожилой мужчина, с аккуратно зачесанными волосами. На нем была старая армейская гимнастерка, застиранная и выцветшая, но удивительно чистая. Непонятно было, как он умудряется так следить за собой на этой станции. Человек отдал Мельнику честь, приложив к виску два пальца, но не всерьез, как это делали дозорные в туннеле, а как-то карикатурно. Его глаза насмешливо щурились. — День добрый, — сказал он приятным глубоким голосом. — Здравия желаю, — отозвался сталкер и улыбнулся. Через десять минут они сидели в теплой комнате и пили непременный грибной чай. На сей раз Артема не выставили наружу, как он ожидал, а позволили присутствовать при обсуждении серьезных дел. К сожалению, из беседы сталкера и начальника станции, которого тот называл Аркадием Семеновичем, он все равно ничего не понял. Сначала Мельник спросил про какого-то Третьяка, затем принялся выяснять, нет ли изменений в туннелях. Начальник сообщил, что Третьяк ушел по своим делам, но вернуться должен совсем скоро, и предложил подождать его. Затем они углубились в детали каких-то соглашений, так что Артем скоро совсем утратил нить разговора. Он просто сидел, тянул горячий чай, грибной дух которого напоминал ему о родной станции (наверняка зелье было именно с ВДНХ), и осматривался вокруг. Здесь было видно, что когда-то станция жила богаче и спокойнее: стены комнаты были завешены побитыми молью, но сохранившими свой рисунок коврами, в нескольких местах прямо поверх ковров были приколоты карандашные наброски туннельных разветвлений в широких позолоченных рамах, а стол, за которым они сидели, выглядел совершенно антикварно, и Артем даже не мог себе представить, сколько сталкеров потребовалось, чтобы стащить его вниз из чьей-то пустой квартиры, и сколько хозяева станции согласились за него заплатить. На одной из стен висела потемневшая от времени сабля, а рядом — доисторического вида пистолет, явно непригодный к стрельбе. В дальнем конце комнаты на шифоньере стоял огромный белый череп, принадлежащий неизвестному существу. — Да нет там ничего, в туннелях этих, — отрицательно покачал головой Аркадий Семенович. — Так уж караулим, чтобы людям спокойней было. Ты ведь сам там бывал, прекрасно знаешь, что оба перегона метрах в трехстах от станции завалены. Неоткуда там чему-то взяться. Суеверия это. — Но люди ведь пропадают? — нахмурился Мельник. — Пропадают, — согласился начальник. — Но как знать, куда. Я думаю, страшно, вот и бегут. На переходах у нас кордонов нет, а там, — он махнул рукой в сторону переходов, — целый город. Есть, куда податься. И на Кольцо, и на Филевскую. Ганза, говорят, сейчас с нашей станции пускает людей. — И чего боятся? — спросил сталкер. — Как чего? Того, что люди пропадают. Вот тебе и замкнутый круг, — Аркадий Семенович развел руками. — Странно, — недоверчиво протянул Мельник. — Знаешь, мы пока Третьяка ждать будем, сходим разок в караул. Так, ознакомиться. А то смоленские тревожатся. — Понимаю, — закивал тот, — вы вот что, сейчас в третью палатку зайдите, там Антон живет. Он у следующей смены командиром. Скажи, от меня. В палатке с намалеванной цифрой «3» было шумно. На полу двое мальчишек лет десяти, оба почти альбиносы, как и большинство родившихся в метро детей, играли со стреляными автоматными гильзами. Рядом с ними сидела маленькая девочка, которая смотрела на братьев округлившимися от любопытства глазами, но не решалась поучаствовать в игре. Опрятная женщина средних лет в переднике нарезала к обеду какую-то снедь. Здесь было уютно и как-то очень живо, в воздухе стоял вкусный домашний запах. — Антон вышел, присядьте, подождите, — радушно улыбнувшись, предложила женщина. Мальчики сначала уставились на них настороженно, но потом один из них подошел к Артему. — У тебя гильзы есть? — спросил он, глядя на него исподлобья. — Олег, немедленно прекрати клянчить! — строго сказал женщина, не отрываясь от готовки. К его удивлению, Мельник запустил руку в карман своих штанов, пошарил там, и извлек несколько необычных продолговатых гильз, явно не от Калашникова. Зажав их в кулаке и потряся им, как погремушкой, сталкер протянул сокровище мальчишке. У того немедленно зажглись глаза, но взять он их не отваживался. — Бери, бери! — сталкер подмигнул ему и ссыпал гильзы в протянутую детскую ладошку. — Все, теперь я побежу! Смотри, какие огромные — это будет спецназ! — радостно завопил мальчуган. Присмотревшись, Артем увидел, что гильзы, в которые они играли, были выстроены в ровные ряды, и, видимо, изображали солдатиков. Он и сам так когда-то играл, но только ему повезло: у него были еще настоящие маленькие оловянные бойцы, пусть и из разных наборов. Пока на полу разворачивалось сражение, в палатку вошел отец мальчишек — невысокий худой человек с жидкими русыми волосами. Увидев чужих, он молча кивнул им и, так и не промолвив ни слова, напряженно уставился на Мельника. — Папа, папа, ты нам еще гильз принес? У Олега теперь больше, ему длинных дали! — принялся теребить отца за штаны второй мальчик. — От начальства, — объяснил сталкер. — На дежурство с вами в туннели пойдем. Подкрепление, вроде. — Куда там еще подкрепление… — проворчал хозяин палатки, но черты его лица разгладились. — Антон меня зовут. Пообедаем только, и пойдем. Садитесь, — он указал на набитые мешки, которые заменяли в этом доме стулья. Несмотря на сопротивление гостей, обоим досталось по дымящейся миске с незнакомыми Артему клубнями. Он вопросительно посмотрел на сталкера, но тот уверенно наколол кусок на вилку, отправил порцию в рот и начал жевать. На его каменном лице отразилось даже нечто похожее на удовольствие, и это придало Артему храбрости. На вкус клубни были совсем не похожи на грибы, были скорее сладковатыми и чуть жирными, а насыщение от них наступало уже через несколько минут. Сначала Артем хотел было спросить, что они едят, но потом подумал, что лучше уж ему этого не знать. Вкусно — и ладно. Держат же кое-где крысиный мозг за деликатес… — Пап, а можно я с тобой пойду, на дежурство? — съев только половину своей порции и размазав по краям остатки, спросил тот мальчишка, которому сталкер подарил гильзы. — Нет, Олег, ты же сам знаешь, — нахмурившись, ответил хозяин. — Олеженька! Какое еще дежурство? Что ты выдумываешь? Туда мальчиков не берут! — схватив сына за руку, запричитала женщина. — Мам, какой я тебе мальчик? — неловко оглядываясь на гостей и пытаясь говорить ниже, протянул Олег. — Даже и не думай! До истерики меня хочешь довести? — повысила голос мать. — Ну ладно, ладно… — пробормотал мальчишка. Но как только через мгновение женщина отошла в другой конец палатки, чтобы достать еще что-то к столу, он дернул отца за рукав и громко прошептал: — Но ты же в прошлый раз брал меня… — Разговор окончен! — строго сказал тот. — Все равно… — последние слова Олег уже промычал себе под нос, так что было не разобрать. Доев, хозяин встал из-за стола, отпер стоящий на полу железный ящик, достал оттуда старый армейский АК-47, оглядел свою семью, и сказал: — Пойдем, что ли? Сегодня смена короткая, через шесть часов назад буду, — сообщил он жене. Вслед за ним поднялись и Мельник с Артемом. Маленький Олег отчаянно смотрел на отца и беспокойно ерзал на месте, но не решался ничего сказать. У черного жерла туннеля на краю платформы, свесив ноги вниз, сидели двое караульных, третий стоял на путях и всматривался в темноту. На стене была через трафарет выведена надпись: «Арбатская конфедерация — добро пожаловать». Буквы были полустертые, сразу становилось ясно, что краску уже давно не обновляли. Переговаривались караульные шепотом и даже шикали друг на друга, если один из них вдруг поднимал голос. Кроме сталкера и Артема с Антоном шли еще двое местных. Оба они были мрачные и неразговорчивые, на гостей поглядывали недоброжелательно, а как их звать, Артем так и не расслышал. Обменявшись короткими фразами с охранявшими вход в туннель людьми, они слезли на пути и медленно двинулись вперед. Круглые своды туннеля были здесь совершенно обычные, пол и стены выглядели нетронутыми временем и разрушением. И все же Артема уже с первых шагов начало охватывать то неприятное чувство, о котором говорили челноки. Из глубины им навстречу выползал темный, необъяснимый страх. В перегоне было тихо, только издалека слышались человеческие голоса — там, наверное, и располагался дозор. Это был один из самых странных постов, которые Артему приходилось видеть. На набитых песком мешках сидели кружком несколько человек, посередине стояла железная печка-буржуйка, чуть поодаль — ведро мазута. Лица дозорных освещали только пробивающиеся сквозь щели в печке язычки пламени и неровное пламя на фитиле подвешенной на цепочке масляной лампы. От несвежего дыхания туннелей лампа чуть-чуть раскачивалась, и от этого казалось, что тени сидящих неподвижно людей живут своей собственной жизнью. Но самое главное — дозорные спокойно сидели спиной к туннелю, и это резало глаз больше всего. Прикрываясь ладонями от слепящих лучей карманных фонарей сменщиков, дозорные засобирались домой. — Ну, как? — спросил у них Антон, зачерпывая ковшом мазута. — Как тут может быть? — невесело усмехнулся старший смены. — Как всегда. Пусто. Тихо. Тихо… — он шмыгнул носом и, сгорбившись, зашагал к станции. Пока остальные пододвигали свои мешки поближе к печке и рассаживались, Мельник обратился к Антону: — Ну что, сходим дальше, посмотрим, что там? — Да там нечего смотреть, завал как завал, я-то уже сто раз видел. Сходи, если хочешь, тут метров пятнадцать всего, — он указал через плечо в сторону Парка победы. Остававшееся до завала расстояние несло следы обрушения. Пол был покрыт кусками камня и землей, потолок в некоторых местах просел, а стены осыпались и сузились. Сбоку чернел перекошенный проем входа в неизвестные служебные помещения, а в самом конце этого аппендикса ржавые рельсы упирались в груду раскрошенных бетонных блоков, перемешанных с булыжниками и грунтом. В эту земляную толщу погружались и идущие вдоль стен железные трубы коммуникаций. Осветив фонарем обрушившийся туннель и не найдя никаких тайных лазов, Мельник пожал плечами и вернулся к скособоченной двери. Он направил луч внутрь, заглянул туда, но порога так и не переступил. — Во втором перегоне тоже никаких изменений? — спросил он у Антона, вернувшись к печке. — Как десять лет назад все было, так и сейчас, — отозвался тот. Они надолго замолчали. Теперь, когда фонари были потушены, а света оставалось всего-то — от неплотно прикрытого затвора печки да от крошечного огонька за закопченным стеклом масляной лампы, тьма вокруг стала настолько плотной, что, казалось, словно соленая вода выталкивала из себя чужеродные тела. Поэтому, наверное, все дозорные сгрудились вокруг печки, прижимаясь к ней так близко, как только это было возможно — здесь темноту и холод прореживали желтые лучи, и дышалось свободнее. Артем терпел сколько мог, но потребность услышать хоть какой-то звук заставила его преодолеть стеснение: — Я на вашей станции раньше не был никогда, — кашлянув, сказал он Антону, — не понимаю вот, зачем вы тут дежурите, если там нет ничего? Вы же даже туда не смотрите! — Порядок такой, — объяснил старший. — Говорят, что потому здесь ничего такого и нет, что мы дежурим. — А что там дальше, за завалом? — Туннель, надо думать. До самого, — он прервался на секунду, обернувшись назад и посмотрев на тупик, — до самого Парка победы. — А там живет кто-нибудь? Антон ничего не ответил, только неопределенно мотнул головой, помолчал, а потом поинтересовался: — Ты что же, вообще ничего о Парке победы не знаешь? — и, так и не дождавшись от Артема ответа, продолжил. — Бог знает, что там сейчас осталось, но раньше там была огромная двойная станция, одна из тех, которые в последнюю очередь строились, совсем новая. Те, кто постарше и бывал там еще тогда… ну… до… так вот они говорят, что очень богато было сделано, и залегала она очень глубоко, не как другие новостройки. И, надо думать, люди там жили припеваючи. Но недолго. Пока туннели не обрушились. — А как это случилось? — перебил Артем. — У нас говорят, — Антон оглянулся на остальных, — что само рухнуло. Плохо спроектировано было, на строительстве своровали, или еще что-то такое. Но это уже так давно было, что точно не помнит никто. — А я вот слышал, — тихо сказал один из дозорных, — что начальство здешнее оба перегона взорвало к чертям. То ли конкуренция с Парком победы у них была, то ли еще чего… Может, боялись, что Парк их со временем под себя подомнет. А у нас на Киевской в то время сам знаешь кто распоряжался… Кто на рынке раньше фруктами торговал. Народ горячий, к разборкам привычный. Ящик динамита в этот туннель — ящик в тот, от своей станции подальше, и понеслась. Вроде и без крови, и проблема решена. — И что с ними потом стало? — Ну мы-то не знаем, мы потом уже сюда пришли… — начал было Антон, но разговорившийся дозорный перебил его: — Да что там может стать? Перемерли все. Сам должен понимать, когда станция от метро отрезана, там долго не выживешь. Фильтры сломались, или там генераторы, или заливать начало — и все, на поверхности и сейчас-то не разгуляешься, Я слышал, сначала они вроде копать пытались, но потом отступились. Те, кто здесь дежурил вначале, говорят, через трубы крики слышали… Но скоро и это прекратилось… Он кашлянул и протянул ладони к печке. Согрев руки, дозорный посмотрел на Артема и добавил: — Это даже не война была. Кто же так воюет? Там ведь у них и женщины, и дети были. Старики… Целый город. И за что? Так просто, деньги не поделили. Вроде сами никого и не убивали, а все равно. Вот ты спрашивал, что там, по ту сторону завала. Смерть там. Антон покачал головой, но ничего не сказал. Мельник внимательно посмотрел на Артема, открыл было рот, будто собираясь что-то прибавить к услышанной истории, но передумал. Артему стало совсем холодно, и он тоже потянулся к пробивающимся сквозь печную заслонку огненным язычкам. Он пытался представить себе, что значит жить на этой станции, жители которой верят, что рельсы, уходящие от их дома, ведут прямиком в царство смерти. Он постепенно начинал понимать, что их странное дежурство в этом оборванном туннеле было не необходимостью, а скорее ритуалом. Кого они пытались отпугнуть, сидя здесь? Кому помешать пройти на станцию, а то и во все остальное метро? Становилось все холоднее, и от озноба не спасали уже не печка-буржуйка, ни теплая куртка, выданная Мельником. Неожиданно сталкер резко обернулся к ведущему на Киевскую туннелю и приподнялся с места, вслушиваясь и всматриваясь. Через несколько секунд причину его беспокойства понял и Артем. Оттуда раздавались быстрые легкие шаги, и в отдалении метался светлячок слабого фонарика, словно кто-то мчался, перескакивая через шпалы, изо всех сил спеша к ним. Сталкер молниеносно вскочил со своего места, прижался к стене и нацелил на пятно света свой автомат. Антон спокойно поднялся с места, стараясь всмотреться в темноту, и по его расслабленной позе сразу становилось понятно, что он не может себе представить никакой серьезной опасности, которая исходила бы с той стороны туннеля. Мельник щелкнул выключателем своего фонаря, и тьма неохотно отползла назад. Шагах в тридцати от них посреди полотна замерла хрупкая фигурка с поднятыми вверх руками. — Пап, пап, это я, не стреляйте! — голос был несомненно детский. Сталкер отвел луч в сторону и, отряхиваясь, поднялся с земли. Через минуту ребенок уже стоял у печки, смущенно разглядывая свои ботинки. Это был сын Антона, тот самый, который просился с ними на дежурство. — Случилось что-нибудь? — встревоженно спросил его отец. — Нет… Я просто с тобой очень хотел. Я уже не маленький — в палатке с мамой сидеть. — Как ты сюда пробрался? Там же охрана? — Соврал, что мама к тебе послала. Там дядя Петя, он меня знает. Сказал только, чтобы я ни в какие боковые проходы не заглядывал, и шел быстрее, и пустил. — Мы с дядей Петей еще поговорим, — мрачно пообещал Антон. — А ты пока подумай, как маме это объяснять будешь. Обратно я тебя одного не пущу. — Мне можно с вами остаться? — мальчик не смог сдержать свой восторг и принялся прыгать на месте. Антон подвинулся в сторону, усаживая сына на нагретые своим телом мешки, снял куртку и закутал его было, но мальчишка тут же сполз на пол и, достав из кармана, разложил на тряпочке принесенное с собой добро: пригоршню гильз и еще несколько предметов. Сидел он рядом с Артемом, и у того было время, чтобы изучить все эти вещи. Самой интересной оказалась маленькая металлическая коробочка с вертящейся ручкой. Когда Олег держал ее в одной руке, и проворачивал ручку пальцами другой, коробочка, издавая звонкие металлические звуки, начинала проигрывать несложную механическую мелодию. Самым интересным было то, что стоило прислонить ее к другому предмету, как тот начинал резонировать, многократно усиливая звук. Лучше всего это выходило с железной печкой, но долго продержать там устройство не удавалось, потому что оно нагревалось слишком быстро. Артему стало так любопытно, что он решил попробовать сам. — Это еще что! — передавая ему горячую коробочку и дуя на свои обожженные пальцы, сказал мальчишка. — Я тебе потом такую штуку покажу! — заговорщически пообещал он. Следующие полчаса протекли медленно — Артем, не замечая недовольных взглядов дозорных, бесконечно крутил ручку и вслушивался в музыку, Мельник о чем-то шептался с Антоном, мальчик возился на полу с гильзами. Мелодия, которую проигрывала эта крошечная шарманка, была довольно тоскливая, но непонятным образом околдовывала, и остановиться было просто невозможно. — Нет, не понимаю, — сказал сталкер и встал со своего места. — Если оба туннеля обрушены и охраняются, куда же они, по-вашему, деваются? — А кто сказал, что все дело в них? — Антон посмотрел на него снизу вверх. — И переходы есть на другие линии, целых два, и перегоны к Смоленской… Я думаю, кто-то просто наши суеверия использует. — Да какие там суеверия! — вмешался тот дозорный, что рассказывал про взорванные туннели и оставшихся по другую сторону людей. — Проклята наша станция за то, что с Парком победы стало. И мы все, пока на ней живем, прокляты, это же… — Да брось ты, Саныч, воду мутить, — недовольно оборвал его Антон. — Тут люди серьезные спрашивают, а ты со сказками своими! — Пойдем, пройдемся, я там по дороге двери видел и отход боковой, посмотреть хочу, — предложил ему Мельник. — На Смоленской тоже люди беспокоятся. Твалтвадзе лично интересовался. — Вот сейчас он заинтересовался, да? — грустно улыбнулся Антон. — Да ладно уж, чего там притворяться — от конфедерации нашей одно название осталось, каждый сам за себя… — В Полисе даже уже вопросы задают. На вот, ознакомься, — сталкер вытащил из кармана сложенный газетный листок. Артем видел такие газеты в Полисе. В одном переходе стоял лоток, где их можно было купить, но стоили они десять патронов за штуку, и платить столько за лист оберточной бумаги с плохо пропечатанными сплетнями он не стал. Мельник, похоже, патронов не считал. Под гордым названием «Новости метро» на грубо обрезанном желтоватом листе ютились несколько небольших статей, одна из которых даже сопровождалась черно-белой фотографией. Заголовок гласил «Загадочные исчезновения на Киевской продолжаются». — Живы еще курилки, печатают, — Антон осторожно взял в руки газету и разгладил ее. — Ладно, пойдем, покажу тебе твои боковые ответвления. Оставишь почитать? Сталкер кивнул. Антон поднялся, посмотрел на своего сына и сказал ему: — Сейчас приду. Смотри, не шали тут без меня, — и, обернувшись к Артему, попросил, — присмотри за ним, будь другом… Артему ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой. Как только его отец и сталкер отошли подальше, Олег вскочил, с озорным видом отнял у Артема коробочку, крикнул ему «Догоняй!» и бросился бежать к тупику. Вспомнив, что мальчишка теперь под его ответственностью, Артем виновато посмотрел на остальных дозорных, зажег фонарь, и пошел за Олегом. Мальчик не стал исследовать полуразрушенное служебное помещение, как того опасался Артем. Он ждал его у самого завала. — Смотри, чего сейчас будет! — сказал мальчишка. Олег вскарабкался на камни, оказавшись на уровне исчезающих в завале труб. Потом он достал свою коробочку, приложил ее к трубе и завертел ручку. — Слушай! — восторженно предложил он. Труба загудела, резонируя, и словно вся наполнилась изнутри простой унылой мелодией, которую играла шкатулка. Мальчик припал ухом к трубе и как завороженный продолжал крутить ручку, извлекая из металлической коробочки звуки. На секунду он остановился, вслушиваясь, радостно улыбнулся, а потом спрыгнул с каменной груды и протянул шкатулку Артему: — На, сам попробуй! Артем вполне мог себе представить, как изменится звук мелодии, пропущенный сквозь полый металл трубы. Но глаза мальчишки так горели, что он решил не вести себя, как последний зануда. Приставив коробочку к трубе, он прижался к холодному железу ухом, и начал проворачивать рукоятку. Музыка загремела так громко, что он чуть не отдернул голову. Законы акустики Артему знакомы не были, и каким чудом этот кусок железа мог во столько раз усиливать и придавать объем мелодии, до того беспомощно дребезжащей внутри коробочки, он понять не мог. Покрутив ручку еще несколько секунд и проиграв коротенький мотив добрых три раза, он кивнул Олегу: — Здорово! — Послушай еще! — засмеялся тот. — Не играй, просто слушай! Артем пожал плечами, оглянулся на пост — не вернулись ли дозорные — и снова прислонился ухом к трубе. Что там можно было услышать теперь? Ветер? Отголоски страшного шума, который затопил туннели между Алексеевской и Проспектом мира? Уже через миг он понял, почему так радовался мальчуган, однако ему самому от этого весело совсем не стало. Из невообразимого далека, с трудом пробиваясь через земляную толщу, доносились приглушенные звуки. Они шли со стороны мертвого Парка победы, никаких сомнений в этом быть не могло. Артем замер, вслушиваясь, и, постепенно холодея, понял: он слышит нечто никак не возможное — музыку. Одна нота за другой, кто-то или что-то в нескольких километрах от него воспроизводило тоскливую мелодию из музыкальной шкатулки. Но это было не эхо: в нескольких местах неведомый исполнитель ошибся, кое-где затянул ноту, но мотив оставался вполне узнаваем. И главное, это был вовсе не пружинный перезвон, звук напоминал скорее гудение… Или пение? Невнятный хор множества голосов? Нет, все же гудение. — Что, играет? — с довольным видом спросил у него Олег, — дай я еще послушаю! — Что это? — еле разлепив губы, хрипло пробормотал Артем. — Музыка! Труба играет! — просто объяснил мальчик. То тоскливое, гнетущее впечатление, которое это жуткое пение произвело на Артема, мальчишке, похоже, не передавалось. Для него это была просто веселая игра, и вряд ли он задавался вопросом, что, к дьяволу, может отзываться мелодией на мелодию на отрезанной от всего мира станции, где все живое кануло в ничто больше десятилетия назад? Антон снова залез на камни, приготовившись было запустить свою машинку еще раз, но Артему вдруг стало необъяснимо страшно за него и за себя. Он схватил мальчишку за руку и, не обращая внимания на его протесты, потащил за собой к печке. — Трус! Трус! — кричал Олег. — Только маленькие в эти сказки верят! — Какие еще сказки? — Артем остановился и заглянул ему в глаза. — Что они детей забирают, которые в туннели трубы слушать ходят! — Кто забирает? — Артем потащил его дальше к печке. — Мертвые! Разговор оборвался: говоривший про проклятия дозорный встрепенулся и окинул их таким пристальным взглядом, что слова сами собой застряли в горле. Приключение их закончилось как нельзя вовремя: к посту возвращались Антон и сталкер, и с ними шел кто-то еще. Артем быстро усадил мальчика на место и сделал вид, будто они никуда и не ходили. В самом деле, отец мальчишки просил его присмотреть за Олегом, а не потакать его капризам… Да и кто знает, в какие суеверия на самом деле верил сам Антон? — Извини, задержались, — старший опустился на мешки рядом с Артемом. — Не шалил он тут? Артем покачал головой, надеясь, что у мальчишки хватит ума не хвастаться сделанным. Тот, похоже, и сам прекрасно понимал, что сделал что-то запретное, и принялся с увлеченным видом заново расставлять свои гильзы. Третий человек, который пришел со старшим и сталкером, лысеющий худой мужчина со впалыми щеками и мешками под глазами, Артему был незнаком. К печке он подошел только на минуту, дозорным кивнул, а Артема рассмотрел изучающе, но ничего ему не сказал. Представил его Мельник. Это Третьяк, — сказал он Артему. — С нами дальше пойдет. Специалист. Ракетчик.

Не доходя до каменного старика в кресле, Артем свернул налево, чтобы срезать угол улицы по ступеням Библиотеки. Проходя мимо, он еще раз окинул взглядом величественное здание, и его пробрал озноб: Артем вспомнил о его жутких обитателях. Сейчас Библиотека снова погрузилась в мрачное безмолвие. Хранители царившей в ней тишины, наверное, разбрелись по темным углам, зализывая раны после бесцеремонного вторжения и готовясь отплатить за него следующим искателям приключений. Перед глазами встало бледное, обескровленное лицо Данилы. Почему-то Артему подумалось, что брамин всегда панически боялся этих тварей и даже отказывался о них разговаривать. Чувствовал, что ему уготовано? Видел собственную смерть в своих ночных кошмарах? Его тело так и останется навсегда лежать в книгохранилище, в обнимку с убившим его библиотекарем. Конечно, если эти твари брезгуют падалью… Артема передернуло. То, как погиб его напарник, который всего за двое суток почти стал ему другом, навсегда врежется ему в память, думал Артем. Ему казалось, что Данила будет еще долго тревожить его сны, пытаясь снова и снова заговорить с ним по ночам, складывая невнятные слова своими окровавленными и непослушными губами. Выйдя на широкий проспект, Артем поспешно перебрал в уме все инструкции, которые ему дал Мельник. Двигаться прямо, никуда не сворачивая, до пересечения Калининского с Садовым Кольцом… Интересно, как он сможет угадать, какая из улиц — это самое Кольцо? Не выходить на середину дороги, но и не прижиматься к стенам домов, а главное — успеть добраться до Смоленской до восхода солнца. Знаменитые многоэтажки Калининского, которые Артем знал по пожелтевшим туристическим открыткам с видами Москвы, начинались в полукилометре от того места, где он стоял. Пока по сторонам улицы шли невысокие особняки, за долгим рядом которых она изгибалась влево и именно за этим изгибом перетекала в сам Новый Арбат. Очертания зданий, четкие вблизи, удаляясь, расползались и смешивались с сумраком. Луна, о которой Артем столько читал и так надеялся увидеть, сейчас, наверное, пряталась за низкими облаками. Скудный молочный свет с трудом просачивался через них, и только когда завеса чуть рассеивалась, призрачные силуэты домов ненадолго снова обретали плоть. Но слева в переулках, которые рассекали улицу каждые сто метров, даже при таком освещении просматривался могучий контур древнего храма. Огромная крылатая тень снова кружила над венчавшим купол крестом. Может быть, именно потому, что он остановился, чтобы поглазеть на парящую в воздухе бестию, Артем заметил это. В сумраке было трудно определить, не рисует ли ему воображение странную фигуру, стоящую в глубине переулка и сливающуюся с полуразрушенными стенами домов. И только присмотревшись, он понял, что этот сгусток темноты движется и обладает собственной волей. На таком расстоянии точно определить форму и размеры существа было нелегко. Но оно явно стояло на двух ногах, и Артем решил поступить так, как ему объяснял сталкер. Включив свой фонарь, он направил луч в переулок и три раза сделал им круговое движение. Ответа не последовало. Минуту Артем напрасно ждал его, пока осознал, что оставаться на том же месте становится просто опасно. Но прежде чем пойти дальше, он, не удержавшись, осветил неподвижную фигуру в переулке еще раз. Увиденное заставило его немедленно выключить фонарь и постараться как можно скорее скрыться из зоны видимости. Это был явно не человек. В пятне света его силуэт стал отчетливее, и можно было наверняка сказать, что роста в нем не меньше двух с половиной метров, плечи и шея отсутствуют почти полностью, а большая круглая голова сразу переходит в мощное туловище. Хотя существо и не двигалось с места, Артем буквально кожей ощутил исходящую от него угрозу. Сотню метров до следующего переулка он преодолел за пару минут. Понимая, что потакает собственной слабости и страхам, мельком оглядел уходящие в глубину дома слева. И снова его взгляд приковала к себе неясная неподвижная тень. Достаточно было на секунду провести по ней лучом фонаря, чтобы сомнения рассеялись: это было то же самое создание или его собрат. Стоя прямо посреди переулка в одном квартале от него, оно даже не пыталось спрятаться. Если тварь была той же, что наблюдала за ним кварталом раньше, значит, она прошла по улице, параллельной проспекту, по которому двигался он сам, подумал Артем. Значит, она покрыла это расстояние вдвое быстрее него: ведь к тому моменту, как он достиг следующего перекрестка, она уже ждала его там. Но еще страшнее было другое: похожую фигуру он увидел на сей раз и в переулке, уходящем от проспекта направо. Как и первая, она стояла как статуя, замерев на месте. На миг Артем подумал, что может быть, это не живые существа, а знаки, установленные здесь неведомо кем для устрашения или предостережения… До следующего перекрестка он просто бежал, остановившись лишь у последнего особняка, чтобы осторожно выглянуть из-за угла в переулок… и убедиться, что неведомые преследователи уже там. На этот раз огромных фигур было несколько, и сейчас их было видно намного лучше — заслон облаков, закрывавший луну, чуть истончился. Как и прежде, существа стояли, не шелохнувшись, и будто ждали, пока он появится в проеме между домами. Но с чего, с чего он взял, что эти силуэты — живые? Волны страха, которые они испускали, не могли служить доказательством. Его обостренные чувства могли сослужить ему хорошую службу внизу, в метро, дома. На поверхности лежал непонятный ему, обманчивый мир, здесь все было иначе, и жизнь текла здесь по другим, новым правилам. Полагаться на свои ощущения и интуицию больше не стоило. Постаравшись как можно быстрее и незаметнее проскочить новый переулок, Артем прижался к стене дома, переждал секунду и снова заглянул за угол. У него перехватило дыхание: фигуры двигались, причем удивительным образом. Вытянувшись еще выше и поведя своей головой, словно принюхиваясь, одна из них неожиданно опустилась на четвереньки и одним длинным скачком скрылась за углом. Спустя несколько секунд остальные последовали за ней. Артем спрятался обратно и, сев на землю, перевел дыхание. Сомнений больше не оставалось — они его преследовали. Твари будто вели его, перемещаясь по параллельным улицам с обеих сторон он проспекта, по которому он шел. Выжидали, пока он пройдет новый отрезок — от квартала до квартала — показывались в переулке, чтобы убедиться, что он не свернул со своего пути — и продолжали безмолвную слежку. Зачем? Выбирая удобный момент для нападения? Просто из любопытства? Почему они не решались выйти на проспект и предпочитали таиться в заполненных мраком переулках? Он опять вспомнил слова Мельника, который запретил ему сворачивать с прямой дороги. Не потому ли, что там его подстерегали, и Мельник знал об этой опасности? Чтобы успокоиться, Артем сменил рожок у своего автомата, щелкнул затвором, включил и выключил лазерный прицел. Он был во всеоружии, и, в отличие от Библитеки, здесь можно было стрелять без опасений; защититься от неизвестных тварей было проще. Глубоко вдохнув, он поднялся на ноги. Что бы там ни было, оставаться на месте и тянуть время сталкер ему запретил. Надо спешить. Кажется, здесь, на поверхности, спешить надо было всегда. Пройдя еще один квартал, он замедлил шаг, чтобы осмотреться. Улица здесь расширялась, образовывая подобие площади, часть которой, отрезанная от дороги оградой, была превращена в парк. Во всяком случае, можно было себе представить, что там когда-то был разбит этот парк — деревья все еще оставались на своих местах, но это были совсем не те деревья, которые Артему приходилось видеть на открытках и фотографиях. Толстые узловатые стволы уносили разлапистые кроны на высоту пятого этажа стоявшего позади этого парка здания. В просветах между стволами мелькали странные тени, а где-то в глубине мерцал неяркий огонь, который Артем мог бы принять за пламя костра, если бы не его зеленоватый свет. Само здание тоже выглядело зловеще: создавалось впечатление, что оно неоднократно становилось ареной жестоких и кровопролитных сражений. Его верхние этажи обрушились, во многих местах чернели пробоины, а кое-где уцелела только одна стена, и сквозь пустые окна виднелось мутное ночное небо. За площадью здания и вовсе расступались, и улицу пересекал широкий бульвар. Над ним, выступая из темноты, словно сторожевые башни, возвышались первые многоэтажки Нового Арбата. Судя по карте, вход на станцию Арбатскую должен был быть расположен поблизости, по правую руку от него. Артем еще раз оглядел мрачный парк. Мельник был прав: углубляться в эти дебри, пытаясь отыскать среди них спуск в метро совсем не хотелось. Чем дольше он всматривался в черные заросли, раскинувшиеся у подножья разрушенного строения, тем больше ему казалось, что он видит, как среди корней исполинских деревьев движутся те самые таинственные фигуры, что следовали за ним раньше. Налетевший порыв ветра с трудом качнул тяжелые ветви, и кроны натужно заскрипели. Издалека донесся чей-то протяжный вой. Сама чаща молчала, но не потому что была мертва. Ее безмолвие было сродни молчанию его загадочных преследователей. Казалось, она тоже чего-то ждала. Артема наполнило чувство, что если он останется на месте, беззастенчиво рассматривая ее сокровенные глубины, кары избежать не удастся. Он перехватил автомат поудобнее, осмотрелся — не подобрались ли создания слишком близко? — и двинулся дальше. Но в следующий раз он остановился уже через несколько секунд — когда пересекал бульвары перед началом Калининского проспекта. Отсюда открывался такой вид, что заставить себя пропустить его и идти дальше Артем просто не смог. Он стоял на крестообразном пересечении широких дорог, по которым, наверное, раньше ездили машины. Развязка была сделана необычно, и часть асфальтового полотна уходила в туннель, чтобы потом снова вынырнуть на поверхность. Справа в даль уходили бульвары — их можно было узнать по черным дебрям разросшихся деревьев, таких же огромных, как те, мимо которых он только что пробрался. Слева виднелась большая застеленная асфальтом площадь — часть автомобильной развязки. За ней опять начиналась чаща. Видно сейчас было уже довольно далеко, и Артем с спросил себя, не потому ли это, что восход страшного солнца уже близится. Дороги были усеяны искореженными и сожженными каркасами, в которых Артем узнал автомобили. Ничего мало-мальски сохранившегося здесь не оставалось — за два десятилетия походов на поверхность сталкеры успели поживиться всем, чем только можно. Бензин из топливных баков, аккумуляторы и генераторы, фары и стоп-сигналы, выдранные с мясом сидения — все это можно было найти и на ВДНХ, и на любом крупном рынке в метро. Асфальт был здесь и там изрыт воронками разного диаметра, почти повсюду шли крупные трещины, сквозь которые пробивалась трава и незнакомые гибкие стебли с шарами сверху. Прямо перед ним в перспективу уходило сумрачное ущелье Нового Арбата, с одной стороны увенчанное неизвестно как уцелевшими домами, по форме напоминавшими раскрытые книги, а с другой — частично обрушившимися высотками этажей в двадцать, не меньше. За спиной у Артема оставалась дорога к Библиотеке и Кремлю. Он стоял посреди этого величественного кладбища цивилизации и чувствовал себя как археолог, раскопавший древний город, остатки былого мощи и красот которого и многие века спустя заставляют увидевших его испытывать легкий озноб благоговения. Представить себе, как жили люди, населявшие эти циклопические здания, перемещавшиеся на этих обугленных остовах машин, тогда блестевших свежей краской и мягко шуршавших по ровному дорожному покрытию разогретой резиной колес… Спукавшихся в метро только чтобы поскорее добраться из одной точки этого бескрайнего города в другую… это было невозможно. О чем они думали каждый день? Что их тревожило? Что вообще может тревожить людей, если им не приходится каждую секунду опасаться за свою жизнь и постоянно бороться за нее, пытаясь продлить ее хотя бы на день? В этот момент тучи наконец расступились, и показался надкушенный желтоватый диск луны, испещренный странными рисунками. Яркий свет, который хлестал вниз через эту пробоину в облаках, заливал мертвый город, стократно усиливая его мрачное великолепие. Дома и деревья, до сих пор бывшие лишь плоскими и бесплотными силуэтами, ожили и обрели объем, стали заметны невидимые раньше детали и подробности. Не в силах двинуться с места, он восхищенно и зачарованно оглядывался по сторонам и пытался унять охватившую его дрожь. Только сейчас он начал понимать и чувствовать ту тоску, которая звучала в голосе стариков, вспоминавших прошлое, возвращавшихся в своем воображении к городу, в котором они жили раньше. Только сейчас он начал осознавать, как далеко от своих прежних достижений и завоеваний находится человек. Словно гордо парившая птица, раненая и навсегда опустившаяся на землю, чтобы забиться в щель, и спрятавшись там, умереть. Ему вспомнился подслушанный им спор его отчима и Хантера. Сможет ли человек выжить, и даже если сможет, будет ли это то же человек, который покорил мир и уверенно правил им? Теперь, когда он сам смог хотя бы представить себе, с какой высоты человечество обрушилось в пропасть, его убежденность в этом исчезла. Прямой и широкий, Калининский проспект уходил от него, постепенно сужаясь, пока не растворялся в темной дали. Сейчас он стоял на дороге совсем один, среди призраков и теней прошлого, пытаясь вообразить, сколько же людей раньше днем и ночью заполняли тротуары, сколько машин с фантастической скоростью проносилось по тому самому месту, где он находился, как уютно и тепло светились тогда пустые черные окна жилых домов. Куда все это кануло? Мир казался опустевшим и заброшенным, но Артем понимал, что это иллюзия — эта земля не была покинутой и мертвой, она просто сменила хозяев. Подумав об этом, он обернулся назад, к Библиотеке. Они неподвижно стояли всего в ста с небольшим метрах от него — как и он, посреди дороги. Существ было не менее пяти, и они больше не собирались прятаться в переулках, хотя и привлечь его внимание тоже не пытались. Артем не мог понять, как им удалось подобраться к нему так быстро и так бесшумно. В лунном свете их фигуры были видны особенно отчетливо — мощные, с развитыми задними конечностями, и может быть, даже более высокие, чем ему казалось сначала. Хотя их глаз на таком расстоянии видно не было, Артем точно знал, что сейчас они рассматривают его, втягивают сырой воздух, изучая его запах, и ждут. Скорее всего, к нему примешался наверняка знакомый им вкус пороха, и твари пока не решаются напасть, наблюдая за ним с расстояния и выискивая в его поведении признак неуверенности, слабости. А может, они просто провожают Артема до границы своих владений и не собираются причинять ему вреда. Откуда ему знать, как себя поведут создания, появившиеся на Земле вопреки эволюционным законам? Стараясь сохранять самообладание, Артем развернулся и с деланным спокойствием пошел дальше, на всякий случай оглядываясь через плечо каждый десяток шагов. Вначале существа оставались на своих местах, но затем стали сбываться его худшие опасения. Опустившись на четвереньки, они медленно побрели за ним. Но как только та дистанция в сотню метров, на которой держались с самого начала, была восстановлена, его преследователи снова замерли. Уже начав привыкать к своему странному эскорту, Артем тем не менее боялся выпускать его из виду и держал автомат наготове. Они так и шли вместе по пустому проспекту, залитому лунным светом — впереди настороженный, сжатый в пружину человек, останавливающийся и озирающийся каждые полсотни шагов, за ним — пять или шесть непостижимых существ, неторопливо нагонявшие его и потом поднимавшиеся на задние конечности, давая ему снова немного оторваться и уйти вперед. Минут через десять ему показалось, что расстояние, которое они выдерживали, стало сокращаться. Кроме того, державшиеся до этого группой, сейчас твари стали расходиться веером, словно пытаясь зайти с боков. Артему еще никогда не приходилось иметь дело со стаей охотящихся хищников, но почему-то у него не возникало сомнений, что создания готовятся напасть. Пора было действовать. Резко развернувшись, он вскинул автомат и поймал в прицел одну из темных фигур. Их поведение действительно изменилось. На сей раз они не остановились, чтобы дождаться, пока он двинется дальше. Еле заметно они продолжали приближаться к нему, постепенно выстраиваясь полукругом. Надо было попробовать отпугнуть их до того, как они успеют сократить расстояние до того предела, за которым начнут атаковать. Артем чуть поднял ствол и выстрелил в воздух. Грохот отразился от стен многоэтажек и эхом понесся в другой конец проспекта. Звякнула, падая на асфальт, стреляная гильза. А затем раздался глухой, полный ярости рев, и твари рванулись вперед. Отделявшие их от Артема десятки метров они могли покрыть за несколько секунд, но он был готов и к такому развитию событий. Как только ближайшая к нему бестия оказалась в ложбинке прицела, он дал по ней короткую очередь и кинулся бежать к домам. Как ни странно, судя по отчаянному воплю, который испустило создание, ему удалось попасть. Задержит ли это остальных тварей или, наоборот, разъярит их, угадать было невозможно. И тут послышался новый крик — не угрожающий рев охотящихся на него тварей, а долгое, тонкое верещание, от которого в жилах стыла кровь. Он долетал сверху, и Артем понял, что в игру вступил новый участник. Очевидно, звуки выстрелов привлекли внимание летающего монстра — наподобие того, что свил себе гнездо на куполах храма. Над головой стрелой пронеслась огромная тень. На миг обернувшись назад, Артем увидел, что твари бросились врассыпную, и только одна из них, видимо та, которую он ранил, осталась посреди улицы. Продолжая вопить, она неуклюже заковыляла к зданиям, тоже надеясь там укрыться. Но шансов на спасение у нее не было — описав еще один круг на высоте в несколько десятков метров, чудище сложило свои громадные кожистые крылья и обрушилось на жертву. Оно спикировало вниз так стремительно, что Артем даже не успел его как следует рассмотреть. Схватив когтями истошно взвизгнувшую в последний раз раненую тварь, гигантская махина без видимых усилий поднялась с добычей в воздух и неспешно понесла ее на крышу одной из многоэтажек. Его преследователи пока не решались показываться из своих укрытий, опасаясь, что крылатое чудовище может вернуться, но Артему терять было нечего. Прижимаясь к стенам домов, он побежал вперед, туда, где по его расчетам, должно было находиться Садовое Кольцо. Он смог преодолеть не меньше полукилометра, прежде чем запыхался и обернулся назад — проверить, не опомнились ли охотившиеся на него бестии. Проспект был пуст. Но пройдя еще несколько десятков метров и заглянув в один из отходивших от Нового Арбата переулков, Артем, к своему ужасу, заметил в нем знакомые неподвижные тени. Теперь он начал понимать, почему эти создания не торопились выходить на открытое пространство и предпочитали выслеживать своих жертв из тесных улочек. Охотясь на него, они боялись привлечь внимание более крупных хищников и самим стать их добычей. Теперь ему снова приходилось поминутно оглядываться — он помнил, что твари могли передвигаться чрезвычайно быстро и при этом практически беззвучно, и боялся, что его застанут врасплох. Конец проспекта уже был виден, когда они снова выбрались из переулков и стали окружать его. Наученный опытом, Артем сразу же пальнул в воздух, надеясь, что, как и раньше, это привлечет крылатое чудовище и отпугнет бестий. Те, действительно, замерли ненадолго, встав на задние конечности и вытянув головы кверху. Но небо оставалось пустым — монстр, должно быть, еще не успел расправиться с первой порцией. Артем понял это немного раньше, чем его преследователи, и сделал единственную разумную вещь — нырнул в ближайший подъезд. Пусть Мельник и предостерегал его от этого, говоря, что в домах кто-то обитает, но столкнуться на открытом пространстве с таким мощным и подвижным противником, как загоняющие его твари, было бы сущим безумием. Они разорвали бы Артема на части прежде, чем он успел бы передернуть затвор своего автомата. В подъезде было темно, и ему пришлось включить фонарь. В круглом пятне света возникали обшарпанные стены, исписанные похабщиной несколько десятилетий назад, загаженная лестница, выломанные двери разоренных и выгоревших квартир. Картину запустения дополняли по хозяйски снующие вокруг непуганые крысы. Подъезд он выбрал удачно — окна лестничной клетки выходили на проспект, и поднявшись на очередной этаж, он мог удостовериться, что твари пока не решаются последовать за ним. Они уже подобрались вплотную к входным дверям, но вместо того, чтобы войти в подъезд, окружили его, рассевшись на задних лапах и снова словно превратились в каменные статуи. Артем не верил, что они отступятся и дадут добыче ускользнуть. Рано или поздно они сделают попытку достать его и изнутри, если, конечно, в подъезде не скрывается нечто такое, из-за чего Артем сам будет вынужден бежать оттуда. Он поднялся еще этажом выше, привычно осветил двери квартир и обнаружил, что одна из них закрыта. Толкнул плечом и убедился, что замок заперт. Не долго думая, он приставил к замочной скважине дуло автомата, выстрелил, и пинком распахнул дверь настежь. По большому счету ему было все равно, в какой из квартир держать оборону, но упустить свой шанс взглянуть на нетронутое жилье людей ушедшей эпохи он не мог. Первым делом он захлопнул дверь и задвинул ее стоявшим в прихожей шкафом. Серьезного штурма эта баррикада не выдержала бы, но по крайней мере, незаметно преодолеть ее им не удастся. После этого Артем подошел к окну и осторожно выглянул наружу. Это была практически идеальная огневая позиция — с высоты четвертого этажа ему было отлично видно подступы к подъезду и с десяток тварей, полукругом сидящих у входа. Теперь преимущество было за ним, и он не замедлил им воспользоваться. Включив лазерный прицел, он навел красную точку на голову самой крупной из осадивших подъезд бестий и, выдохнув, спустил курок. Громыхнула короткая очередь, и создание беззвучно завалилось на бок. Остальные молниеносно метнулись в разные стороны, и через мгновение улица была пуста. Но в том, что далеко они уходить не собирались, сомневаться не приходилось. Артем решил переждать и убедиться, что смерть собрата действительно отпугнула этих тварей. А пока у него было немного времени, чтобы исследовать квартиру. Хотя стекла здесь, как и во всем доме, были давно выбиты, мебель и вообще вся обстановка сохранились на удивление хорошо. По полу были разбросаны маленькие комочки, напоминавшие крысиный яд, который использовали и они дома, на ВДНХ. Может, это он и был, потому что ни одной крысы в комнатах Артем не заметил. Чем дольше он ходил по квартире, тем больше убеждался, что ее жильцы не бросили ее впопыхах, а тщательно законсервировали, надеясь однажды вернуться. Она была тщательно убрана, на кухне предусмотрительно не было оставлено никаких продуктов, которые могли бы привлечь грызунов или насекомых, большая часть мебели была укрыта целлофаном. Переходя из комнаты в комнату, Артем пытался представить себе, каким был быт людей, живших в этой квартире. Сколько их здесь жило? Во сколько они вставали? Приходили с работы? Ужинали? Кто сидел во главе стола? О многих занятиях, ритуалах и вещах он имел представления только по книгам, и сейчас, видя настоящее жилье, убеждался в том, что раньше многое воображал себе совсем неверно. Артем аккуратно приподнял полупрозрачную полиэтиленовую пелену и осмотрел книжные полки. Среди знакомых по книжным развалам в метро детективов там стояло несколько красочных детских книг. Он взялся за корешок одной из них и тихонько потянул на себя. Пока он листал украшенные изображениями веселых зверей страницы, из книги выпал листок плотной бумаги. Нагнувшись, Артем поднял его с пола — это оказалась выцветшая фотография улыбающейся женщины с маленьким ребенком на руках. Он окаменел. Ритм, с которым билось его сердце, нарушился. Только что разгонявшее по телу кровь размеренными толчками, оно вдруг заспешило, застучало невпопад. Артему страшно захотелось снять тесный противогаз, глотнуть свежего воздуха, каким бы ядовитым он ни был. Осторожно, словно боясь, что снимок рассыпется в прах от прикосновения его пальцев, он взял его с полки и поднес к глазам. Женщине на вид было лет тридцать, малышу на ее руках — не больше двух, и из-за смешной шапочки на его голове было трудно определить, мальчик это или девочка. Артем перевернул фотографию и стекло его противогаза сразу затуманилось. На обратной стороне синей шариковой ручкой было написано: «Артемке 2 годика 5 месяцев». Из него словно выдернули стержень. Ноги обмякли, и он уселся на пол, подставляя снимок под падающий из окна лунный свет. Почему улыбка женщины на фотографии казалась ему такой знакомой, такой родной? Почему он начал задыхаться, как только увидел ее? До того, как этот город погиб, в нем жили больше десяти миллионов человек. Артем — не самое распространенное имя, но на многомиллионный мегаполис детей с таким именем должно было приходиться несколько десятков тысяч. Все равно, как если бы так звали всех нынешних обитателей метро. Шанс так мал, что считаться с ним просто не имело смысла. Но почему тогда ему казалась такой знакомой улыбка женщины с фотографии? Он попытался вызвать в памяти обрывки воспоминаний о детстве, которые иногда мелькали на доли секунды перед его мысленным взором или всплывали в его снах. Уютная маленькая комната, мягкое освещение, читающая книгу женщина… Широкая тахта. Он вскочил с места и вихрем снова пронесся по помещениям, на этот раз пытаясь найти в одном из них обстановку, похожую на ту, что ему грезилась. На долю секунды ему показалось, что в одной из комнат мебель расставлена так же, как в его воспоминаниях. Диван выглядел чуть иначе, и окно было проделано не там, ну и пусть, в конце-концов, в сознании трехлетнего ребенка эта картина могла отпечататься чуть искаженно… Трехлетнего? Возраст на фотоснимке стоял другой, но это тоже ничего не значило. Даты рядом с подписью не было. Он мог быть сделан когда угодно, не обязательно за несколько дней до того, как жильцам квартиры пришлось навсегда оставить ее. Фото могло быть снято и за полгода, и за год до этого, убеждал он себя. Тогда возраст мальчика в шапочке на снимке совпал бы с его собственным… Тогда вероятность того, что на снимке изображен он сам… и его мать… выросла бы в десятки раз. Но фотография могла быть сделана и за три, и за пять лет до этого, холодно сказал внутри чей-то чужой голос. Могла. Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль. Распахнув дверь в ванную комнату, он огляделся вокруг и наконец нашел то, что искал. Зеркало было покрыто таким слоем пыли, что даже не отражало свет его фонаря. Артем снял с крючка оставленное хозяевами квартиры полотенце, и протер зеркальную гладь. В образовавшейся проруби медленно всплыло отражение его лица в противогазе и шлеме. Он осветил себя фонарем и посмотрел в зеркало. Худое, изможденное лицо под пластиковым забралом противогаза, находившееся по другую сторону зазеркалья, ничем не напоминало ему те черты, которые он видел, когда смотрелся в зеркало в последний раз. Когда это было? Незадолго до выхода с ВДНХ, но сколько времени прошло с тех пор, он сказать не взялся бы. Судя по его отражению, несколько лет. Вспомнив, зачем он сюда пришел, Артем поднес к лицу фотографию, внимательно вгляделся в личико мальчика, потом перевел глаза на зеркало. Снова посветил на снимок, и опять посмотрел на свое лицо под противогазом. Если бы его только можно было стащить и сравнить себя с ребенком на фото. Разумеется, вырастая, люди порой неузнаваемо меняются, но ведь всегда остается в лице каждого что-то, напоминающее о далеком детстве. Оставалось одно: когда он вернется на ВДНХ, спросить у Сухого, похож ли мальчик с фотографии на того, чью ручонку он впервые взял в свою ладонь тогда, почти двадцать лет назад. И, главное — похожа ли женщина, улыбающаяся ему сейчас с кусочка бумаги, на его мать. Пусть ее лицо было тогда искажено гримасой отчаяния и мольбы, Сухой все равно узнает ее. У него профессиональная память на лица, он точно сможет сказать, кто на фото. Она это или нет… Артем осмотрел снимок еще раз, потом с неожиданной для самого себя нежностью погладил лицо женщины, аккуратно заложил фотографию в книжку, из которой она выпала, и убрал ее в свой рюкзак. Странно, подумал он, всего несколько часов назад он находился в самом большом хранилище знаний на континенте, где мог запросто забрать себе любую из миллионов самых разных книг, многие из которых были просто бесценны. Но он оставил их пылиться на полках, и у него даже не возникло мысли поживиться богатствами Библиотеки. Вместо этого он забирает себе дешевую книжицу с немудреными рисунками для детей и при этом ощущает себя так, словно ему досталось величайшее из земных сокровищ. Он вернулся в коридор, собираясь пролистать и остальные книги на стеллаже, и, может быть, заглянуть в шкафы в поисках альбомов с фотографиями. Но, подняв глаза к окну, почувствовал, что там что-то неуловимо изменилось. Его охватило легкое беспокойство. Что-то было не так. Подойдя ближе, он понял, в чем дело: цвет ночи за окном менялся, в нем появлялись желтовато-розовые оттенки. Светало. Твари снова сидели рядом с подъездом, не решаясь войти внутрь. Трупа их сородича нигде поблизости видно не было, но утащил ли его крылатый гигант, или они сами его унесли, было неясно. Артем не понимал, что удерживает их от того, чтобы взять квартиру штурмом, но пока это его вполне устраивало. Успеет ли он дойти до Смоленской до восхода солнца? И, главное, сможет ли оторваться от преследования? Можно было и остаться в забаррикадированной квартире, спрятаться от солнечных лучей в ванной комнате, дождаться, пока они не прогонят этих хищных созданий, и выйти в путь с наступлением темноты. Но сколько выдержит защитный костюм? На какое время рассчитан фильтр его противогаза? Что предпримет Мельник, не найдя его в условленном месте в нужное время? Артем подошел к двери, ведущей на лестничную клетку и прислушался. Тишина. Он осторожно отодвинул шкаф и медленно приоткрыл дверную створку. На площадке никого не было, но посветив фонарем на лестницу, Артем заметил нечто, чего он не видел раньше. Или просто не обратил внимания? Ступени густо покрывала прозрачная слизь. Выглядело это так, будто кто-то прополз по ним и оставил за собой след. К двери квартиры, где он все это время просидел, след не приближался, но Артема это не утешало. Значит, заброшенные дома и вправду были не такими пустыми, как казались? Теперь оставаться в этой квартире и уж тем более спать здесь ему совсем расхотелось. Оставалось только одно — отпугнуть не желающих отказываться от его мяса бестий и попытаться добежать до Смоленской. Сделать это до того, как солнце выжжет ему глаза и разбудит невиданных чудовищ, о которых его предупреждал Мельник. На этот раз он целился не так тщательно, а просто старался, чтобы очередью задело как можно больше хищных тварей. Две из них взревели и рухнули на землю, остальные исчезли в переулках. Кажется, дорога была свободна. Артем сбежал вниз, осторожно, опасаясь засады, выглянул из подъезда и кинулся что было сил бежать к Садовому Кольцу. Какая же там должна быть кошмарная чаща, в садах на этом кольце, подумал он, если даже тонкие полоски деревьев на бульварах за эти годы превратились в темные дебри… Не говоря уже о Ботаническом Саде и том, что там выросло. Его преследователи дали ему небольшую фору, собираясь в стаю, и ему удалось добраться почти до самого конца проспекта. Становилось все светлее, но этих тварей лучи, видимо, совсем не смутили: разбившись на две группы, они мчались вдоль домов, с каждой секундой сокращая отделявшее их от Артема расстояние. Здесь, на открытом пространстве, преимущество было за ними: остановиться, чтобы прицелиться как следует, Артем не мог. К тому же, двигались они на четырех конечностях, и их силуэты сейчас не поднимались над землей больше чем на полтора метра, почти сливаясь с дорогой. Как бы быстро Артем ни старался бежать, защитный костюм, рюкзак, два автомата и усталость, накопившаяся за эту бесконечную ночь, давали о себе знать. Скоро эти адские гончие достанут его и сдеают свое дело, обреченно подумал он. Он вспомнил уродливые, но могучие тела хищников, лежащих в лужах крови у подъезда — там, где их опрокинула автоматная очередь. У Артема совсем не было времени, чтобы их рассматривать, но и одного взгляда хватило, чтобы они надолго врезались ему в память: лоснящаяся бурая шерсть, огромная круглая голова, пасть, усеянная десятками мелких острых зубов, которые, кажется, росли в несколько рядов. Перебрав в памяти всех известных ему обычных животных, Артем не мог вспомнить ни одного, которое под воздействием облучения могло бы дать начало этим тварям. К счастью, на Садовом Кольце, если это было действительно оно, не росло никаких деревьев. Это просто была еще одна широкая улица, простиравшаяся вправо и влево от перекрестка, насколько хватало глаз. Повернувшись вполоборота назад, Артем не глядя выпустил по бестиям короткую очередь. Они уже были меньше чем в пятидесяти метрах от него и опять разошлись полукругом, так что некоторые бежали почти вровень с ним. Прямо посреди Кольца виднелись несколько огромных воронок, уходивших на пять-шесть метров под землю, а в одном месте дорожное полотно надвое рассекала глубокая трещина. Стоящие поблизости строения выглядели очень странно — они даже не то что обгорели, а скорее оплавились. Создавалось впечатление, что здесь происходило что-то особенное, от чего этот район пострадал намного больше, чем Калининский проспект. И надо всей этой картиной на несколько сотен метров возвышалось не тронутое ни временем, ни огнем невообразимых размеров здание, похожее на средневековый замок. На долю секунды Артем взглянул вверх, и у него вырвался вздох облегчения: над замком парила страшная крылатая тень, которая сейчас могла стать для него спасительной. Надо было только привлечь ее внимание, чтобы она занялась его преследователями. Приподняв автомат в одной руке и направив на нее ствол, он нажал на курок. Ничего не произошло. У него кончились патроны. На бегу было нелегко даже перетащить вперед висящий на спине запасной автомат. Нырнув в один из ближайших переулков, Артем прислонился к стене и сменил оружие. Теперь он мог не подпускать тварей на близкое расстояние, пока не опустеет магазин во втором автомате. Первая из них уже показалась из-за углы и знакомым движением села на задние конечности, вытянувшись во весь свой огромный рост. Она осмелела и подобралась так близко, что сейчас Артем впервые смог разглядеть ее глаза: маленькие, спрятанные под массивными надбровиями, горящие злобным зеленым огнем, похожим на отсветы того загадочного пламени в парке. Лазерного целеуказателя на Данилином Калашникове не было, но с такого расстояния он и с обычным не промахнется. Замершая фигура бестии спокойно устроилась в ложбинке прицела. Артем прижал автомат покрепче к плечу и спустил курок. Мягко дойдя до середины, тот остановился. Что произошло? Неужели впопыхах он перепутал автоматы? Да нет же, на его Калашникове — лазерный прицел… Артем попытался передернуть затвор. Заело. У него в голове закрутился смерч мыслей. Данила, библиотекари… Вот почему тот не сопротивлялся, когда в книжном лабиринте на него напало это серое чудовище! У него просто не сработал автомат. Он, наверное, также судорожно дергал затвор, пока библиотекарь оттаскивал его в глубину коридоров… Рядом с первой бестией тихо, как призраки, возникли еще две. Они внимательно изучали Артема, который уже отчаялся справиться с Данилиным автоматом, и, кажется, делали выводы. Ближайший из них, наверное, вожак, сделал прыжок вперед и оказался чуть ли не в пяти метрах от Артема. В этот момент у них над головами пронеслась гигантская тень. Твари прижались к земле и подняли головы вверх. Воспользовавшись их замешательством, Артем ринулся в одну из арок, не надеясь уже выйти живым из этого переплета, и совсем по-звериному стараясь просто отсрочить момент своей гибели. В переулках у него не было против них ни малейшего шанса, но путь назад, на Садовое Кольцо, был уже отрезан. Он оказался посреди квадрата пустого пространства, ограниченного по краям стенами домов, в которых виднелись арки и проходы. Позади здания, лицом к которому он стоял, вздымался в небо тот самый мрачный замок, который поразил его еще на Садовом Кольце. Наконец оторвав от него свой взгляд, Артем увидел на здании напротив надпись: «Московский Метрополитен им. В. И. Ленина» и чуть пониже — «станция Смоленская». Высокие дубовые двери были чуть-чуть приоткрыты. …Было сложно сказать, как ему удалось увернуться. Это была странная смесь предчувствия опасности и ощущения легкого воздушного потока, неизбежного спутника метнувшегося к своей добыче хищника. Тварь приземлилась всего в полуметре от него, и Артема обдало смрадным запахом, который от нее исходил. Скользнув вбок, он что было сил бросился бежать ко входу в метро. Там был его дом, его мир, там, под землей, он снова становился хозяином положения. Вестибюль «Смоленской» выглядел именно так, как и он и предполагал: здесь было темно, сыро и пусто. Сразу же становилось ясно, что на этой станции люди часто поднимались на поверхность: кассы и все служебные помещения были открыты и разграблены. Все полезное перекочевало вниз уже многие годы назад. Не оставалось ни турникетов, ни будки дежурного — о ней напоминало только бетонное основание. Позади виднелся полукруглый свод туннеля, по которому на неимоверную глубину вниз уводили несколько эскалаторов. Луч терялся где-то в середине спуска, и удостовериться, что там действительно есть вход, Артем не мог никак. Но и оставаться на месте было нельзя: твари уже пробрались в вестибюль, он понял это по скрипнувшей двери. Через секунду они могли выйти к эскалаторам, и та крошечная фора, которая у него все еще оставалась, исчезла бы. Неловко ступая толстыми подошвами ботинок по расшатанным рифленым ступеням, Артем начал спуск. Умел же он раньше, когда был маленьким, бегать через две ступеньки — не только вверх, но и вниз, что намного сложнее, это знает каждый, кто хоть раз бегал через две ступеньки… Он попробовал скакнуть вперед, но нога проехала по влажному покрытию чуть дальше, чем надо, и он загремел вниз, ударившись затылком об угол. Остановиться удалось только когда он проехал с десяток ступеней, отсчитывая их шлемом и поясницей. Обшарив лучом оставшийся за спиной отрезок спуска, (как мало, оказывается, он прошел!) Артем обнаружил там именно то, что искал и боялся найти: неподвижные черные фигуры. По своей привычке, прежде чем кинуться в атаку, они замерли на месте, изучая обстановку или неслышно совещаясь. Артем развернулся обратно и попытался опять прыгнуть через две ступеньки. На этот раз у него получилось лучше, и, зажав резиновую ленту поручня в правой руке, а фонарь — в левой, он пробежал так еще секунд двадцать, пока снова не упал. Сзади раздался тяжелый топот. Твари решились. Артем от всей души надеялся, что жалобно скрипящие под его семьюдесятью с небольшим килограммами старые ступени просто провалятся вниз, не выдержав нескольких центнеров, которые должны были весть туши его преследователей. Но приближающийся из темноты стук свидетельствовал о том, что те вполне справляются с нагрузкой. В луче фонаря уже стала видна кирпичная стена с большой дверью посередине. До нее оставалось метров двадцать, не больше. С трудом поднявшись на ноги, Артем преодолел последний отрезок пути за долгие пятнадцать секунд. Дверь была сделана из стальных листов и на удары кулаков отзывалась звонко как колокол. Артем барабанил в нее из всех сил, и приближающиеся тени, которые он смутно видел через плечо, подгоняли его. Только через несколько секунд он понял, холодея, какую ужасную ошибку только что совершил: вместо того, чтобы постучать в дверь условным кодом, только переполошил охрану. Теперь та наверняка уже ни при каких обстоятельствах не станет отпирать. Мало ли кто пытается проникнуть сюда с поверхности… Тем более если солнце уже встает. Как же звучал условный сигнал? Три коротких — три длинных — три коротких? Да нет же, это SOS. Точно было три в начале и три в конце, но вот короткие или длинные, он вспомнить уже никак не мог. А если сейчас начать экспериментировать, о надежде попасть внутрь можно будет забыть. Уж лучше SOS… По крайней мере, так охрана поймет, что по другую сторону находится человек. Хотя, как сказал Мельник, еще неизвестно, что страшнее. Громыхнув по стали еще раз, Артем стянул с плеча свой собственный автомат и трясущимися руками поменял в нем рожок с патронами. Потом прижал фонарь к стволу автомата и нервно обвел им уходящие вверх своды. Длинные тени от уцелевших светильников наползали друг на друга в истерически блуждающем луче света, и нельзя было поручиться, что в одной из них не притаился темный силуэт… С другой стороны железной двери по-прежнему стояла полная тишина. Господи, неужели это — не та Смоленская? — подумал Артем. Может быть, этот вход был закупорен десятилетие назад, и с тех пор им никто не пользовался? Ведь он попал сюда совершенно случайно, а вовсе не следуя инструкциям сталкера. Он мог и ошибиться! Совсем близко, метрах в пятнадцати, скрипнула ступень. Не выдержав, Артем полоснул очередью в том направлении, откуда раздался звук. Эхо больно хлестнуло его по ушам и стало подниматься по эскалатору на поверхность. Но ничего, похожего на рев раненой или умирающей бестии слышно не было. Патроны ушли впустую. Не отваживаясь спускать глаз с темноты, Артем прижался к двери спиной и опять застучал кулаком по железу: три коротких, три длинных, три коротких. Ему послышалось, что из-за двери раздался тяжелое металлическое скрежетание. И именно в этот момент из мрака вылетела с поразительной для такой массы скоростью фигура хищника. Автомат Артем держал на весу, в правой руке, и спусковой крючок нажал почти случайно, когда инстинктивно отпрянул назад. Пули развернули тело твари в воздухе, и вместо того, чтобы вцепиться ему в горло, она, не достав пары метров, приземлилась на последних ступенях эскалатора. Но уже через мгновение поднялась, и, не обращая внимания на хлещущую из раны кровь, сделала большой шаг вперед. Потом, качнувшись, прыгнула снова и припечатала Артема своей тушей к холодной стали двери. Атаковать она уже не могла: последние выпущенные им пули попали в голову, и на излете тварь была мертва. Но и силы инерции, с которым ее тело ударило по Артему, было достаточно, чтобы сломать ему череп. Не будь на нем шлема… Дверь открылась внутрь, и наружу хлынул яркий белый свет. От эскалаторов раздался испуганный рев: судя по звуку, этих созданий сейчас находилось там не меньше пяти. Чьи-то сильные руки схватили его за руки и втянули за стену, после чего снова лязгнул металл — створку закрыли, и засов задвинули на место. — Не ранен? — спросил чей-то низкий голос рядом. — Черт его знает… Если жив, сейчас добьем. Видел, кого он за собой привел? Еле их отвадили в прошлый раз, и то — только газом. Еще не хватало, чтобы они теперь еще на Смоленской поселились, мало им Арбатской. А что — вполне возможно. Они человечинку уважают… — отозвался другой. — Оставьте его. Он со мной. Артем! Эй, Артем! Да очнись же! — позвал его кто-то знакомый, и Артем с трудом и нехотя открыл наконец глаза. Над ним склонились три человека. Двое из них, наверное, охранники ворот, были одеты в камуфляж и бронежилеты. В третьем Артем с облегчением узнал Мельника. — Под вашу ответственность можем отпустить, — с готовностью и даже как-то заискивающе сказал один из охранников. — Я поговорю с Твалтвадзе, если надо, — пообещал сталкер и затянулся папиросой. — Вставай, Артем. Долго ты… — добавил он, протягивая ему руку. Артем попытался встать, но ноги отказывались держать. Его закачало и начало подташнивать, в голове помутнело. — Его надо в лазарет. Ты помоги мне, а ты закрой гермоворота, — тоном, не терпящим возражений, распорядился Мельник. Пока его осматривал врач, Артем изучал белый кафель, которым были облицованы стены операционной. Комната была вылизана до блеска, в воздухе стоял крепкий запах хлорки, а под потолком были закреплены сразу несколько ламп дневного света. Операционных столов тут стояло тоже немало, и у каждого висел ящик с готовыми к использованию инструментами. Состояние, в котором находился здешний маленький госпиталь, впечатляло, но зачем он нужен мирной, насколько Артем помнил, Смоленской, было неясно. — Переломов нет, только ушибы. Пара царапин, мы их продезинфицировали, — резюмировал доктор, вытирая руки чистым полотенцем. — Вы нас не оставите ненадолго? — попросил его Мельник. — Хотелось бы кое-что обсудить с глазу на глаз. Понимающе кивнув, врач вышел, а сталкер, присев на край кушетки, на которой лежал Артем, потребовал от него подробный рассказ о произошедшем. По его расчетам, Артем должен был оказаться на Смоленской на два часа раньше, и Мельник был уже готов подниматься на поверхность, чтобы попытаться разыскать его останки. Историю с преследованием он выслушал до конца, хотя и без особенного интереса, летающих чудищ назвал книжным словом «птеродактиль», а по-настоящему впечатлил его только рассказ о том, как Артем прятался в подъезде. Узнав, что пока тот отсиживался в квартире, по лестничной клетке кто-то прополз, сталкер нахмурился. — Уверен, что не вступил сапогом в слизь на лестнице? — покачал он головой. — Не приведи бог занести эту дрянь на станцию! Говорил же я тебе, к домам не подходить! Считай, тебе крупно повезло, что когда ты был в квартире, оно не решило наведаться в гости… Мельник поднялся, подошел к Артемовым ботинкам, оставленным на входе, и придирчиво осмотрел подошвы каждого из них. Не обнаружив ничего подозрительного, он поставил их на место. — В Полис, как я и говорил, тебе пока дорога заказана. Браминам я правды сказать не мог, поэтому они считают, что во время похода в Библиотеку пропали вы оба, а я отправился вас искать. Так что там произошло с твоим напарником? Артем еще раз рассказал всю историю от начала до конца, на этот раз честно объяснив, как именно умер Данила. Сталкер поморщился. Эту концовку тебе лучше впредь держать при себе. Если честно, первая версия мне нравилась куда больше. Вторая вызовет у браминов слишком много вопросов. Их человек убит тобой, Книги ты не нашел, зато вознаграждение осталось при тебе. Да, кстати, — добавил он, глянув на Артема исподлобья, — что там было, в этом конверте? Приподнявшись на локте, Артем достал из кармана покрытый засохшей кровью пакет, внимательно посмотрел на Мельника и открыл его.

Артем вышел на станцию, очумело озираясь по сторонам. Он только что заключил одно самых странных соглашений в своей жизни. Его наниматели отказались даже объяснить, что именно он должен разыскать в книгохранилище, пообещав, что детали ему сообщат потом, когда он уже поднимется наверх. И хотя мелькнула на секунду мысль, что речь может идти о Книге, о которой ему накануне рассказывал Данила, спросить у браминов про нее он не посмел. Да и потом, они оба вчера были изрядно навеселе, когда его гостеприимный хозяин, заплетаясь, поведал ему эту тайну, так что были основания сомневаться в ее достоверности. Ему пообещали, что на поверхность он пойдет не один. Брамины собирались снарядить целый отряд, вместе с Артемом должны были подняться по крайней мере два сталкера и один человек от касты, которому он должен будет немедленно передать найденное, если экспедиция завершится успехом. Он же должен будет показать Артему нечто, что поможет ему устранить угрозу, нависшую над ВДНХ. Сейчас, когда он вышел из кромешного мрака комнаты на платформу, условия договора казались Артему абсурдными. Как в старой сказке, от него требовалось «пойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что», и за это ему обещали чудесное спасение, не уточняя даже, каким оно будет. Но что ему оставалось делать? Вернуться с пустыми руками? Разве этого ожидал бы от него Охотник? Когда Артем спросил у своих таинственных собеседников, каким же образом он найдет в гигантских хранилищах Библиотеки то, что они ищут, ему было сказано, что он поймет все на месте. Он услышит. Больше он дознаваться не стал, боясь, что у них пропадет уверенность в его необычных способностях, в которые он и сам не очень верил. Напоследок его строго предупредили, что военные не должны знать ничего, иначе соглашение потеряет силу, а Артем может пенять на себя. Он уселся на скамейку в центре зала и задумался. Это был потрясающий шанс выйти на поверхность, совершить то, что пока в сознательном возрасте ему удалось лишь раз, и сделать это, не боясь наказания и последствий. Подняться наверх — и подумать только, не одному, а с настоящими сталкерами, выполняя секретное задание касты браминов… Он так и не спросил их, почему они так не любят слова «библиотекарь». Рядом с ним на скамейку тяжело опустился Мельник. Сейчас он выглядел усталым и напряженным, и было видно, что годы и работа берут свое даже у этого железного человека. — И зачем ты на это пошел? — ничего не выражающим голосом спросил он, глядя перед собой. — Откуда вы знаете? — удивился Артем: с момента его разговора с браминами не прошло еще и четверти часа. — Придется с тобой идти, — не удостоив его ответом, скучным голосом продолжил Мельник, — я за тебя теперь перед Хантером отвечаю, что бы там с ним не случилось. А от договора с браминами отказаться нельзя. Ни у кого еще не выходило. И главное — не вздумай военным проболтаться, — он поднялся с места, покачал головой, и добавил, — знал бы ты, во что ввязался… Пойду я спать. Вечером сегодня поднимаемся. — А вы разве не из военных? — вдогонку спросил его Артем. — Я слышал, они вас полковником называли. — Полковник-то полковник, да не их ведомства, — отозвался нехотя Мельник и ушел. Оставшуюся часть дня Артем посвятил изучению Полиса — бесцельно разгуливал по безграничному пространству переходов, лестниц, оглядывал величественные колоннады, удивлялся, сколько народу может вместить в себя этот настоящий подземный город, слушал бродячих музыкантов, листал книги на лотках, играл с выставленными на продажу щенками, слушал последние сплетни — и все это время не мог избавиться от ощущения, что за ним кто-то следует и наблюдает. Несколько раз он даже оборачивался резко, надеясь встретить чей-то внимательный взгляд, но тщетно — вокруг кишела занятая толпа, и никому до него не было дела. Найдя в одном из переходов гостиницу, он проспал несколько часов, прежде чем явиться в десять вечера, как и было условлено, в военный лагерь у выхода с Боровицкой. Мельник опаздывал, но караул был в курсе, и Артему предложили дождаться сталкера за чашкой чая. Прервавшийся на минуту, чтобы налить ему в эмалированную кружку кипятка, пожилой караульный продолжил свой рассказ: — Так вот… Мне тогда поручили следить за радиоэфиром. Все надеялись сигнал из правительственных бункеров за Уралом поймать. Да только напрасно старались, по стратегическим объектам они в первую очередь ударили. Тут тебе и Раменкам хана, и всем загородным дачам с их подвалами на тридцать метров в глубину хана… Раменки, они, может, и пожалели бы… Они по мирному населению старались не очень-то… Никто же тогда не знал, что это война — до самого конца, когда уже все равно. Так вот, что я говорю-то… Раменки они может и пожалели бы, но там рядом командный пункт находился, и вот они в самую маковку и всадили… А уж гражданские жертвы — это, как говорится, сопутствующий ущерб, извините. Но пока еще в это не верил никто, начальство посадило за эфиром следить, там рядом с Арбатской в бункере. И поначалу много чудного ловил… Сибирь молчала, зато другие отзывались. И подводные лодки отзывались, стратегические, атомные. Спрашивали, бить или не бить… Люди не верили, что Москвы больше нет. Капитаны первого ранга прямо в эфире как дети рыдали. Странно это, знаешь — когда прожженные морские офицеры, которые за всю жизнь и слова одного цензурного не сказали, плачут, просят поискать, нет ли среди спасшихся их жены, дочерей… Пойди поищи их тут… А потом — все по-разному: кто говорил, все теперь, не нашим, так и не вашим, пропади оно к чертям, и уходили к их берегам — весь боекомплект разряжать по городам. А другие — наоборот, решали: раз уж все равно все летит в тартарары, больше и воевать смысла не имеет. Зачем еще людей убивать? Только это уже ничего тогда не решало. И тех, кто за семью отомстить решил, хватило. А лодки еще долго отвечали. Они там по полгода под водой, на дежурстве находиться могли. Кого-то, конечно, вычислили, но всех найти не могли. Вот уж наслушался историй, до сих пор как вспомню — дрожь по коже. Но я все не к этому. Поймал я однажды экипаж танка, который чудом при ударе уцелел — перегоняли они свою машину из части, или еще что-то… Там же новое поколение бронетехники от радиации защищало. И вот как их было там трое человек в этом танке, так и пошли они на полной скорости от Москвы на восток. Проезжали через горящие деревни, баб с собой каких-то подобрали — и дальше, на заправках соляры зальют, и снова в дорогу. Забрались в какую-то глухомань, где уже и бомбить-то нечего было, тут у них наконец горючее и вышло. Фон радиационный и там, конечно, был — будь здоров, но все же не такой, как рядом с городами. Разбили они там лагерь, танк на пол-корпуса в землю вкопали — вышло у них вроде укрепления. Палатки рядом поставили, потом со временем землянки вырыли, генератор ручной устроили для электричества, и довольно долго так жили, вокруг этого танка. Я с ними года два чуть не каждый вечер разговаривал, все дела их семейные знал. Сначала у них спокойно все было, хозяйство завели, дети у двоих родились… почти что нормальные. Боеприпасов у них хватало. Они там всякого насмотрелись, такие твари из лесу выходили, что он и описать-то их как следует не мог, этот лейтенант, с которым мы говорили. А потом пропали они. Я еще с полгода их поймать пытался, но что-то у них случилось. Может, генератор или передатчик из строя вышли, а может, боеприпасы кончились… — задумчиво добавил караульный. — Ты про Раменки говорил, — вспомнил его напарник, — что их разбомбили, и я подумал: вот сколько здесь уже служу, никто мне про Кремль сказать не может: как же так вышло, что он целым остался? Почему его не тронули? Вот уж там должны быть бункеры так бункеры… — Кто тебе сказал, что не тронули? Еще как тронули! — заверил его тот. — Его просто разрушать не хотели, потому что памятник архитектуры, ну заодно и новые разработки на нем испытали. Вот и получили мы… Уж лучше бы они его мегатоннами сразу стерли, — он сплюнул на землю и замолчал. Артем сидел тихонько, стараясь не отвлекать ветерана от воспоминаний. Редко когда ему удавалось услышать столько подробностей о том, как это происходило. Но пожилой караульный замолчал, задумавшись о чем-то своем, и в конце концов он, подождав, решился задать вопрос, который его и раньше уже занимал: — А ведь в других городах тоже метро есть? Ну было, по крайней мере, я слышал. Неужели больше нигде людей не осталось? Вы когда связистом работали, никаких сигналов не принимали? — Нет, ничего не было. Но ты, парень, прав, в Ленинграде, к примеру, должны были люди спастись, у них станции в метрополитене глубоко залегали, некоторые еще даже глубже, чем у нас тут. И устроено было так же. Помню, я туда ездил, когда молодой еще был. У них там на одной линии выходов на пути не было, а стояли такие здоровенные железные ворота. Поезд приедет — и створки и у них вместе с дверями поезда открываются. Меня это очень тогда удивило, помню. Сколько не спрашивал — никто толком объяснить не мог, зачем оно так устроено. Один говорит — чтобы от наводнения защищало, другой — при строительстве на отделке сэкономили. А потом познакомился с метростроевцем одним, и он мне рассказал, что они пока эту линию строили, у них половину строительной бригады кто-то сожрал, да и в других бригадах тоже самое творилось. Только кости находили обглоданные и инструменты. Населению, понятное дело, ничего не сообщили, но двери эти чугунные по всей линии поставили, от греха подальше. А ведь это еще когда было… Что уж там от радиации началось, и представить себе трудно. Разговор оборвался: к заставе подошел Мельник и с ним еще один человек — невысокий и кряжистый, с обросшей короткой бородой массивной челюстью и глубоко посаженными глазами. Оба были уже в защитных костюмах и с большими рюкзаками за плечами. Мельник молча осмотрел Артема и поставил ему под ноги большую черную сумку, и жестом указал ему на армейскую палатку. Артем скользнул внутрь и, расстегнув молнию на сумке, достал из нее черный комбинезон вроде того, что был надет на Мельника и его напарника, необычный противогаз с широким обзорным стеклом и двумя фильтрами по бокам, высокие шнурованные ботинки и, главное — новый автомат Калашникова с лазерным целеуказателем и складным металлическим прикладом. Это было оружие совершенно особенное, похожее Артем видел только у элитных подразделений Ганзы, патрулировавших линию на мотовозах. На дне лежал длинный фонарь и круглый шлем, обитый снаружи тканью. Он не успел еще переодеться, когда полог палатки приподнялся, и в нее пробрался брамин Данила. В руках у него была точно такая же безразмерная сумка на молнии. Оба изумленно уставились друг на друга. Первым что к чему сообразил Артем. — Наверх идешь? Нас сопровождать? Искать то — не знаю что? — ехидно спросил он. — Я-то знаю, — огрызнулся Данила, — а вот как ты это искать собираешься, понятия не имею. — Я тоже, — признался Артем. — Мне сказали, потом объяснят… Вот, жду. — А мне сказали, наверх ясновидящего отправляют, который должен почувствовать, куда идти. — Это я-то ясновидящий? — фыркнул Артем. — Старейшины считают, что у тебя дар, и что судьба у тебя особенная. Где-то в Завете есть предсказание, что должен явиться юноша, ведомый судьбой, который найдет сокрытые тайны Великой Библиотеки. Найдет то, что наша каста безуспешно пытается обнаружить последнее десятилетие. Старейшины уверены, что этот человек — ты. — Это та книга, про которую ты говорил? — напрямик спросил Артем. Данила долго не отвечал, потом наконец кивнул. — Ты должен почувствовать ее. Она спрятана не ото всех. Если ты действительно — тот самый юноша, ведомый судьбой, тебе даже не придется рыскать по книгохранилищам. Книга сама найдет тебя, — он окинул Артема испытующим взглядом и добавил нерешительно, — что ты попросил у них взамен? Скрывать это смысла не было. Артема только неприятно удивило то, что Данила, который должен был сообщить ему сведения, способные спасти ВДНХ от нашествия черных, ничего не знал об этой опасности и об условиях его соглашения со старейшинами. Вкратце он объяснил Даниле, в чем суть его договора, и какую катастрофу он пытается предотвратить. Тот внимательно выслушал его до конца, и когда Артем выходил из палатки, все еще стоял неподвижно и о чем-то думал. Мельник и бородатый сталкер уже ждали их в полном боевом облачении, держа противогазы и шлемы в руках. Ручной пулемет был сейчас у его напарника, а сам Мельник сжимал рукоятку такого же автомата, как тот, что достался Артему. На шее у него висел прибор ночного видения. Когда наружу вышел и Данила, они с Артемом с важным видом оглядели друг друга, потом Данила подмигнул, и оба рассмеялись. Выглядели они сейчас как заправские сталкеры. Мельник неодобрительно посмотрел на них, но ничего не сказал, и только дал знак идти за ним. Они прошли через всю платформу к лестнице перехода, поднимающейся над путями. За ней была выстроена еще одна стена из бетонных блоков с небольшой бронированной дверью, которую охранял усиленный караул. Сталкер поздоровался с охраной и дал знак открывать. Один из солдат встал со своего места, подошел к выходу, и потянул тугой засов. Толстая стальная створка мягко отошла в сторону. Мельник пропустил всех троих вперед, отдал честь караульным, и вышел последним. За дверью начиналась короткая — метра три — буферная зона между стеной и гермоворотами. Там несли дежурство еще двое тяжеловооруженных солдат и офицер. Прежде чем отдать приказ о подъеме железного заслона, Мельник решил провести с новичками инструктаж. — Значит, так. По дороге не болтать. Наверх когда-нибудь уже поднимались? Неважно… Дай карту, — обратился он к офицеру, — до самого вестибюля идете за мной шаг в шаг, не сбиваться. По сторонам не смотреть. Не болтать. Когда выходим из вестибюля, не вздумайте проходить через турникеты, без ног останетесь. Продолжаете идти за мной, никакой самодеятельности. Потом я выйду наружу, Десятый — он указал на бородатого сталкера, — останется сзади, прикрывает вестибюль станции. Если на улице все чисто, выходим — и сразу налево. Сейчас еще пока не очень темно, на улице фонарями не пользоваться, чтобы не привлекать внимание. Про Кремль вам все объяснили? Он будет справа, но одну башню видно прямо поверх домов, сразу как выходишь из метро. Ни в коем случае не смотреть на Кремль. Кто будет смотреть, получит затрещину лично от меня. Так это правда, про Кремль и про правило сталкеров — не смотреть на него, что бы ни случилось, пораженно полумал Артем. Что-то вдруг шевельнулось в нем, какие-то обрывки мыслей, образов… Шевельнулось и затихло. — Поднимаемся в Библиотеку. Доходим до дверей и ступеней. Я захожу первым. Если лестница свободна, Десятый держит ее на прицеле, мы поднимаемся наверх, потом прикрываем Десятого, поднимается он. На лестнице не разговаривать. Если видите опасность — подаете сигнал фонарем, — он включил и выключил свой несколько раз, — или хлопаете в ладоши. Стрелять только в случае крайней необходимости. Выстрелы могут их привлечь. — Кого? — не выдержал Артем. — Как кого? — переспросил Мельник. — Кого ты вообще ожидаешь встретить в Библиотеке? Библиотекарей, понятное дело. Данила сглотнул и побледнел. Артем посмотрел на него, потом на Мельника, и решил, что сейчас не время притворяться, что он знает все на свете. — А кто это? Мельник удивленно выгнул бровь. Его бородатый напарник закрыл рукой глаза. Данила смотрел в пол. Сталкер долго не сводил с Артема вопрошающего взгляда, и когда наконец понял, что тот не шутит, невозмутимо сказал: — Сам увидишь. Главное, запомни — ты можешь помешать им напасть, если будешь смотреть им в глаза. Прямо в глаза, понял? И не давай зайти со спины… Все, двинулись! — он натянул противогаз, водрузил на голову шлем, и показал большой палец охране. Офицер сделал шаг к рубильникам и открыл гермоворота. Стальной занавес медленно пополз вверх. Представление начиналось. Мельник махнул рукой, показывая, что можно выходить. Артем толкнул прозрачную дверь вперед, подняв автомат в правой руке, и выскочил на улицу. И хотя сталкер требовал от него следовать шаг в шаг, не отставая, послушаться его было невозможно. …Сейчас небо было совсем другим, чем в тот раз, когда Артем видел его мальчишкой. Вместо безграничного прозрачно-синего пространства надо головой низко висели плотные серые облака, и этот ватный потолок начинал сочиться первыми каплями осеннего дождя. Порывами налетал холодный ветер, Артем чувствовал его даже через ткань защитного комбинезона. Солнце уже зашло, и необозримый простор вокруг него постепенно погружался в грязноватый сумрак. Полуразрушенные и изъеденные за десятилетия ливнями и ветрами скелеты невысоких жилых домов смотрели на него пустыми глазницами разбитых окон. Город. Это было зрелище мрачное и прекрасное, и Артем, не слыша окриков, стоял неподвижно, зачарованно озираясь по сторонам. Он мог наконец сравнить действительность со своими снами и почти такими же расплывчатыми воспоминаниями из детства. Рядом с ним замер и Данила, тоже, наверное, никогда прежде не поднимавшийся на поверхность. Последним из вестибюля станции вышел Десятый. Пытаясь привлечь внимание, он похлопал Артема по плечу и показал ему рукой направо, туда, где вдалеке вырисовывался мощный силуэт увенчанного куполом собора. — На крест посмотри, — прогудел через фильтры противогаза сталкер. Сначала Артем ничего особенного не заметил и даже не увидел самого креста. И только когда от перекладины с протяжным леденящим кровь воплем, долетевшим до них за несколько километров, оторвалась гигантская крылатая тень, он понял, что тот имел в виду. За пару взмахов крыльев чудище набрало высоту в добрый десяток метров и затем стало планировать вниз широкими кругами, выискивая добычу. — Гнездо у них там, — махнув рукой в его направлении, пояснил Десятый, — прямо на Храме Христа Спасителя. Хочешь — верь, хочешь — не верь. Прижимаясь к стене, они двинулись ко входу в Библиотеку. Мельник вел группу, держась на десяток шагов впереди, а Десятый отступал вполоборота, прикрывая тылы. Именно оттого, что оба сталкера отвлеклись, Артем и успел, еще до того, как они поравнялись со статуей старика в кресле, бросить взгляд на Кремль. Артем не собирался этого делать, но когда он увидел памятник, его словно тряхнуло, и в голове что-то прояснилось. На поверхность всплыл вдруг целый кусок вчерашнего сна. Но теперь ему не казалось, что это было только сон — привидевшаяся панорама и колоннада Библиотеки были точь-в-точь похожи на тот вид, который ему открывался сейчас. Значило ли это, что и Кремль выглядел так же, каким он отпечатался в его видениях? На него никто не смотрел, даже Данилы не было рядом, он замешкался сзади, с Десятым. Сейчас или никогда, сказал себе Артем. В горле у него пересохло, а в виски застучалась кровь. Звезда на башне действительно сияла. — Эй, Артем! Артем! — его кто-то тряс за плечо. Оцепеневшее сознание с трудом оживало. В глаза ударил яркий свет от фонаря. Артем заморгал и закрылся ладонью. Он сидел на земле, привалившись спиной к гранитному постаменту памятника, а над ним склонились Данила и Мельник. Оба озабоченно глядели ему в глаза. — Зрачки сузились, — констатировал Мельник. — Ну и как ты его проворонил? — недовольно спросил он у Десятого, стоявшего чуть поодаль и не спускавшего глаз с улицы. — Там сзади что-то шумело, не мог спиной повернуться, — оправдывался сталкер. — Кто же знал, что он прыткий такой… Вон, чуть не до Манежа за минуту добрался… Так и ушел бы. Хорошо, наш брамин спохватился, — он хлопнул по спине Данилу. — Она светится, — слабым голосом сказал Артем Мельнику. — Она светится, — посмотрел он на Данилу. — Светится, светится, — успокаивающе подтвердил тот. — Тебе сказали не смотреть туда, балда? — зло бросил Артему Мельник, убедившись, что опасность миновала, — ты будешь старших слушаться? — и отвесил ему подзатыльник. Шлем несколько смягчил педагогический эффект, и Артем продолжал сидеть на земле, хлопая глазами. Выругавшись, сталкер схватил его за плечи, сильно встряхнул и поставил на ноги. Артем начинал постепенно приходить в себя. Ему стало стыдно за то, что он не смог противостоять соблазну, и он стоял, разглядывая носки своих сапог, не решаясь поднять глаза и посмотреть на Мельника. К счастью, у того не было времени читать ему морали: его отвлек стоявший на перекрестке Десятый. Знаком он подозвал напарника к себе, и, прижав палец к противогазу там, где под маской были губы, попросил молчать. Артем решил от греха подальше теперь всюду следовать за Мельником, и ни в коем случае даже не оборачиваться в ту сторону загадочных башен. Подойдя к Десятому, Мельник тоже замер на месте. Бородатый указывал пальцем вдаль в направлении, противоположном Кремлю, где гнилыми клыками рассыпающихся от времени высоток ощерился Калининский проспект. Осторожно подойдя к ним, Артем выглянул из-за широкого плеча сталкера и сразу понял, в чем дело. Прямо посреди проспекта, метрах в шестистах от них в сгущающихся сумерках он рассмотрел три неподвижных человеческих силуэта. Человеческих?.. На таком расстоянии Артем не стал бы ручаться, что это были именно люди, но роста они были обычного, и стояли на двух ногах. Это обнадеживало. — Кто это? — хрипло прошептал Артем сталкерам, стараясь сквозь запотевающее от волнения стекло противогаза самостоятельно угадать в далеких фигурах людей или кого-либо из тех отродий, о которых ему доводилось слышать. Мельник молча покачал головой, давая понять, что знает не больше него, а потом направил на замерших существ луч своего фонаря и сделал им три круговых движения, а потом погасил его. В ответ вдалеке тоже вспыхнуло яркое пятно света, описало три круга и потухло. Напряжение тут же спало, и наэлектризованная атмосфера разрядилась, Артем ощутил это еще до того, как Мельник дал сигнал «отбой». — Сталкеры, — пояснил тот. — Учти на будущее — три круга фонарем — наш опознавательный знак. Если тебе отвечают тем же — можешь смело идти навстречу, своего они не обидят. Если не светят вообще, или светят как-то не так — делай ноги. Немедленно. — Но ведь если у них есть фонарь, значит это люди, а не твари какие-нибудь с поверхности, — возразил Артем. — Неизвестно, что хуже, — отрезал Мельник, и, не давая больше никаких пояснений, двинулся по ступеням наверх, ко входу в Библиотеку. Тяжелая дубовая дверь чуть не в два человеческих роста высотой медленно, словно нехотя подалась вперед, и истерически завизжали проржавевшие петли, на которых она была подвешена. Мельник проскользнул внутрь, прижав к глазам свой прибор ночного видения и удерживая автомат на весу одной рукой. Через секунду он дал остальным знак следовать за ним. За небольшим предбанником виднелся длинный коридор с искореженными остовами железных вешалок по бокам — здесь когда-то находился гардероб. Вдалеке, в пробивающемся с улицы слабом свете гаснущего дня, вырисовывались белые мраморные ступени уходящей вверх широкой лестницы. До потолка было чуть не пятнадцать метров, и примерно посередине можно было различить кованую ограду галерей второго этажа. В холле стояла хрупкая тишина, гулко отзывавшаяся на каждый шаг. Стены холла поросли чуть шевелящимся, словно дышащим, мхом, а с потолка свисали доходящие почти до земли странные лианоподобные растения в руку толщиной. Их стебли отсвечивали жирным блеском в лучах фонарей и были покрыты крупными уродливыми цветами, источавшими удушливый, кружащий голову аромат. Они тоже еле заметно покачивались, и Артем не взялся бы определить, движет ли ими ветер, влетающий сквозь разбитые окна второго этажа, или они перемещаются по своей воле. — Что это? — тронув лиану рукой, спросил Артем у Десятого. — Озеленение… — сплюнул тот. — Комнатные растения после облучения, вот что. Вьюнки. Доразводились, ботаники… Ступая шаг за шагом за Мельником, они дошли до лестницы и под прикрытием Десятого начали подниматься, прижимаясь к левой стене. Идущий первым сталкер не спускал глаз с видневшегося впереди черного квадрата входа в другие помещения, остальные лучами своих фонарей облизывали мраморные стены и изъеденный ржавым мхом потолок. Второй этаж холла имел форму буквы П — в центре был проем, из которого поднималась широкая лестница, на которой они стояли, а по краям располагались площадки с деревянными шкафчиками. Большая часть их была сожжена или сгнила, но некоторые выглядели так, словно люди пользовались ими еще вчера. В каждом из них были сделаны сотни маленьких выдвижных ящиков. — Картотека, — с благоговением оглядываясь вокруг, пояснил тихонько Данила. — На этих ящичках можно гадать. Посвященные умеют. После ритуала нужно вслепую выбрать один из шкафов, потом наугад вытянуть ящик, и взять любую карточку. Если ритуал был проведен правильно, то название книги предскажет тебе будущее, предостережет, или напророчит удачу. На секунду Артему захотелось подойти к ближайшему шкафчику и узнать, в какое отделение этой картотеки судеб его занесли. Но его внимание отвлекла гигантская паутина, растянутая на несколько метров у разбитого окна в дальнем углу. В тонких, но видимо, необычайно прочных волокнах застряла внушительных размеров птица, которая была еще до сих пор жива и слабо подергивалась. Того, кто сплел эту чудовищную сеть, Артем, к своему облегчению, не обнаружил. Кроме них, в просторном холле не было вообще ни души. Мельник дал им знак остановиться. — Теперь прислушайся, — обратился он к Артему. — Слушай не то, что снаружи… Попытайся услышать то, что звучит у тебя внутри, в голове. Книга должна позвать тебя. Старейшины браминов думают, что она, скорее всего, находится на одном из ярусов Главного книгохранилища. Но фолиант может быть где угодно — в одном из читальных залов, на забытой библиотекарской тележке в коридоре, в столике смотрительницы… Поэтому, до того, как мы попытаемся пробраться в хранилище, постарайся уловить ее голос здесь. Закрой глаза. Расслабься. Артем зажмурился и стал напряженно вслушиваться. В полной темноте тишина распадалась на десятки крошечных шумов — скрип деревянных полок, гуляющие по коридорам сквозняки, неясные шорохи, доносящееся с улицы завывание, долетающий из читальных залов звук, похожий на старческий кашель… Но ничего, похожего на зов, на голос, Артему услышать не удалось. Он стоял так, замерев, пять, десять минут, тщетно задерживая дыхание, которое могло бы помешать ему вычленить из мешанины звуков, шедшими от мертвых книг, голос, который подавала книга живая… — Нет, — виновато покачал он головой, наконец открыв глаза. — Ничего нет. Мельник ничего не сказал, промолчал и Данила, но Артему удалось перехватить его разочарованный взгляд, который говорил сам за себя. — Может быть, ее здесь действительно нет. Значит, пойдем в книгохранилище. Скажем так, попытаемся туда попасть, — после минутной паузы решил сталкер и дал знак следовать за ним. Он шагнул вперед, в широкий дверной проем, в котором из двух створок на петлях оставалась только одна — обугленная по краям и изрисованная непонятными символами. За ним начиналась небольшая круглая комната с шестиметровым потолком и четырьмя выходами. Десятый прошел вслед за ним, а Данила, пользуясь тем, что они его не видят, шагнул к ближайшему уцелевшему шкафу, и, потянув один из ящичков, вытащил из него карточку и пробежал по ней глазами, а потом, недоуменно скривившись, сунул ее в нагрудный карман. Поняв, что Артем все видел, он заговорщически прижал палец к губам и поспешил за сталкерами. Стены круглой команты были тоже покрыты рисунками и надписями, а в углу стоял продавленный диван с изрезанной дермантиновой обивкой. В одном из четырех проходов на полу лежал опрокинутый книжный стенд, из которого выпали несколько брошюр. — Ни к чему не прикасаться! — предостерег их Мельник. Десятый опустился на диван, скрипнув пружинами. Данила последовал его примеру. Артем, как зачарованный, уставился на раскиданные по полу книги. — Их никто не трогает… — пробормотал он. — У нас на станции библиотеку приходится крысиным ядом обрабатывать, иначе бы они все съели… Здесь что, крыс нет? — спросил он, снова вспоминая слова Бурбона, что беспокоиться надо не тогда, когда крысы кишат вокруг, а когда их нет совсем. — Какие еще крысы? Что ты несешь? — недовольно поморщился Мельник. — Откуда здесь крысы? Они всех крыс сто лет назад сожрали… — Кто? — растерянно спросил Артем. — Как кто? Библиотекари, разумеется, — объяснил Десятый. — Так это звери или люди? — спросил Артем. — Не звери, это точно, — задумчиво покачал головой тот и замолчал. Находящаяся вглубине одного из проходов массивная деревянная дверь вдруг протяжно скрипнула. Оба сталкера мгновенно метнулись в стороны, спрятавшись за декоративные колонны, находившиеся по обе стороны от арки. Данила сполз с дивана на пол и откатился вбок. Артем последовал его примеру. — Там дальше — Главный читальный зал, — шепнул ему брамин. — Они там иногда появляются… — Хватит трепаться! — зло оборвал его Мельник. — Ты что, не знаешь, что библиотекари не переносят шума? Что он для них — как для быка красная тряпка? — он плюнул и указал Десятому на двери читального зала. Тот кивнул. Прижимаясь к стенам, они стали медленно продвигаться к огромным дубовым створкам. Артем и Данила не отставали от них ни на шаг. Первым внутрь зашел Мельник. Прислонившись спиной к одной из дверей, и подняв автомат вверх стволом, он глубоко вдохнул, выдохнул, и резким движением толкнул створку плечом, одновременно наводя ствол на раскрывшийся черный зев Главного зала. Через секунду все они были внутри. Зал оказался помещением неимоверных размеров, с потолком, теряющимся на двадцатиметровой высоте. Как и в холле, с него свисали тяжелые жирные лианы с цветами. Этим же чудовищным вьюнком были оплетены и стены зала. С каждой стороны в стенах было проделано по шесть гигантских окон, причем в нескольких из них еще уцелела часть стекол. Однако освещение было очень скудным: лунные лучи с трудом пробивались сквозь густые переплетения жирно поблескивавших стеблей. Слева и справа раньше, видимо, шли ряды столов, за которыми сидели читатели. Большую часть из них растащили, некоторые сожгли или сломали, но еще с десяток оставались нетронутыми — те, что стояли ближе к украшенной растрескавшимся панно противоположной стене, где в самом центре возвышалась плохо различимая в полумраке скульптура. Повсюду были прикручены пластиковые таблички с надписью «Соблюдайте тишину». Тишина здесь стояла совсем не такая, как в холле. Тут она была такая плотная, осязаемая, что казалось, ее можно потрогать. Она словно наполняла собой весь этот циклопический зал, и нарушать ее было как-то боязно. Обшаривая фонарями пространство перед собой, они стояли так, пока Мельник не резюмировал: — Ветер, наверное… Но в это самое мгновение Артем заметил серую тень, мелькнувшую впереди между двумя разломанными столами и исчезнувшую в черном проломе в книжных стеллажах. Увидел ее и Мельник. Приложив к глазам свой прибор ночного видения, он вытянул в руке автомат и, осторожно ступая по заросшему мхом полу, стал приближаться к тайному проходу. Десятый двинулся вслед за ним, а Артем с Данилой, хоть им и дали знак оставаться на месте, не выдержали, и тоже последовали за сталкерами: стоять у входа одним было слишком страшно. При этом Артем так и не смог удержаться от того, чтобы окинуть восхищенным взглядом все еще сохраняющий крупицу своего былого величия зал. Именно это спасло жизнь и ему самому, и может, всем остальным. По всему периметру на высоте нескольких метров помещение опоясывали галереи — неширокие проходы, огороженные деревянными перилами. С них можно было посмотреть в окна, а кроме того, в той стене, у которой они стояли, и в противоположной, по обе стороны от старинного панно, открывались двери в служебные помещения. Подняться на галереи можно было по парным лестницам, спускавшимся с двух сторон к читающей скульптуре с другой стороны, или по точно таким же ступеням, карабкающимся наверх от входа. И именно по этим лестницам, спиной к которым они только что стояли, сейчас неспешно и совершенно бесшумно скользили вниз сгорбленные серые фигуры. Их было больше десятка — не до конца растворившихся в сумраке тварей, каждая из которых была бы ростом с Артема, если не сгибалась бы почти вдвое, так что длинные передние лапы, поразительно напоминающие руки, чуть не касались пола. Передвигались существа на двух задних лапах, шагая вразвалку, но при этом удивительно ловко и неслышно. Издалека они больше всего напоминали горилл из учебника по биологии, по которому отчим пытался научить Артема уму-разуму в детстве. На все эти наблюдения у Артема было не больше секунды. Как только луч его фонаря упал на одну из сгорбленных фигур, отбросив на стену за ней яркую черную тень, со всех сторон раздалось дьявольское верещание, и твари, больше не стараясь прятаться, хлынули вниз. — Библиотекари! — закричал изо всех сил Данила. — Ложись! — приказал Мельник. Артем с Данилой кинулись на землю. Стрелять они не решались, помня предостережение сталкера, что выстрелы, как и любые громкие звуки, привлекают и раздражают библиотекарей. Их колебания развеял подлетевший и упавший рядом с ними Мельник, который сам первым открыл огонь. Несколько созданий с ревом рухнули вниз, другие стремглав бросились в темноту, но только чтобы подкрасться поближе: через несколько мгновений одно из чудовищ неожиданно возникло всего в паре метров от них, и сделав долгий прыжок, попытался вцепиться Десятому горло. Падая на пол, тот успел срезать чудовище короткой очередью. — Бегите отсюда! Возвращайтесь в круглую комнату, и старайтесь пробиться в хранилище! Брамин должен знать, как туда идти, их учат! Мы останемся здесь, прикроем вас и попробуем отбиться, — бросил Артему Мельник, и не обращая больше на него внимания, отполз к своему напарнику. Артем дал Даниле знак, и оба, пригибаясь к земле, бросились к выходу. Один из библиотекарей прыгнул из темноты им навстречу, но его тут же смел свинцовый шквал: сталкеры не упускали их из виду. Выскочив из Главного читального зала, Данила кинулся обратно в большой холл, откуда они пришли. У Артема на мгновенье промелькнула мысль, что его напарник до того напуган библиотекарями, что пытается сбежать. Но Данила рвался не к лестнице, которая вела к выходу. Обогнув ее, он помчался мимо уцелевших шкафчиков картотеки к противоположному концу холла. Там помещение сужалось и заканчивалось тремя парами дверей — прямо и по бокам. Правая вела на лестницу, где царила абсолютная темнота. Здесь брамин наконец остановился и перевел дух. Артем нагнал его только через несколько секунд — он никак не ожидал от своего напарника такой прыти. Замерев, оба прислушались. Сзади, из Главного зала, доносились выстрелы и крики. Сражение продолжалось. Кто в нем возьмет верх, было неясно, и терять время, ожидая исхода боя, они не могли. — А почему мы возвращаемся? Почему мы сначала в обратную сторону шли? — спросил, переведя дух, Артем. — Не знаю, куда они нас вели, — пожал плечами Данила. — Может, они по другому пути идти собирались. Нас старейшины только одному учили, и он в хранилище именно с этой стороны холла ведет. По лестнице теперь, на один этаж подняться, потом по коридору, опять по лестнице, потом через запасную картотеку, и мы в хранилище. Он направил автомат в темноту и шагнул на лестничную клетку. Артем последовал за ним, освещая лучом себе дорогу. Посреди лестницы уходила этажа на три вниз и на столько же вверх лифтовая шахта. Когда-то она была, видимо, застеклена, из чугунного каркаса местами до сих пор торчали острые стеклянные осколки, матовые от накопившейся за десятилетия пыли. Квадратный колодец шахты огибали подгнившие деревянные ступени лестницы, забросанные битым стеклом, стреляными гильзами и засохшими кучками чьего-то помета. Перил не было и в помине, и Артему пришлось жаться к стене и тщательно смотреть себе под ноги, чтобы не поскользнуться и не угодить в проем. Они поднялись на один этаж и оказались в небольшой квадратной комнате. Отсюда тоже открывались три прохода, и Артем начал отдавать себе отчет, что без проводника вряд ли сможет выбраться из этого лабиринта. Левая дверь вела в широкий темный коридор, до конца которого луч фонаря даже не доставал. Правая была закрыта и почему-то заколочена досками крест-накрест, а сажей на стене рядом с ней было написано: «Не открывать! Смертельная опасность!». Данила повел его за собой прямо, в убегающий под углом проход, за которым открывался еще один коридор, но более узкий и полный новых дверей. Через него брамин продвигался уже не так стремительно, часто останавливался и прислушивался. Пол здесь был выстелен паркетом, а на выкрашенных в желтый цвет стенах, как и везде в Библиотеке, висели зловещие таблички «Соблюдайте тишину». За теми дверьми, что были распахнуты, виднелись комнаты и разоренные рабочие кабинеты. Из-за закрытых иногда доносилось шуршание, а один раз Артему показалось, что он услышал шаги. Судя по лицу его напарника, ничего хорошего это не предвещало, и оба поспешили убраться оттуда как можно скорее. Потом, как и предполагал Данила, справа появился выход на новую лестничную клетку. Здесь был совсем светло — в стенах на каждом пролете были сделаны окна. Из них с высоты пятого этажа был виден двор, хозяйственные постройки, обгоревшие каркасы каких-то технических устройств. Но долго рассматривать двор Артему не удалось: из-за угла здания, в котором они находились, вынырнули две серые скособоченные фигуры. Они медленно побрели через двор, словно что-то разыскивая. Неожиданно одна из них замерла на месте, подняла голову, и, как показалось Артему, взглянула прямо на то окно, из которого он смотрел. Отпрянув, Артем присел на корточки. Ему не пришлось объяснять своему напарнику, что к чему — тот и сам все понял. — Библиотекари? — шепнул он испуганно, тоже приседая, чтобы его не было видно с улицы. Артем молча кивнул. Данила зачем-то протер рукой плексиглаз на своем противогазе, будто это могло помочь ему осушить вспотевший от волнения лоб, потом собрался с мыслями и заспешил по лестнице наверх, таща за собой и Артема. Один пролет вверх, потом снова извилистые коридоры… Наконец брамин в нерешительности остановился перед несколькими дверями. — Про это место я ничего не помню, — растерянно сказал он. — Здесь должен быть вход в запасную картотеку. Но про то, что проходов несколько, нам никто не говорил. Он задумался, потом несмело подергал за ручку одну из дверей. Она была заперта. Закрытыми оказались и остальные выходы. Данила непонимающе, словно отказываясь верить, помотал головой и потянул ручки еще раз. Вслед за ним попробовал и Артем, но тоже безрезультатно. — Закрыто, — с тупым выражением на лице констатировал он. Данила вдруг мелко затрясся, так что Артем, испуганно оглядев его, на всякий случай отступил от своего напарника на шаг. Но тот просто смеялся. — А ты постучи! — предложил он Артему, и всхлипнув, добавил, — извини, наверное, истерика уже началась. Артем почувствовал, как неуместный смех разбирает и его. Сказывалось напряжение, накопившееся в нем за последний час, и как он ни сдерживался, глупое хихикание прорвалось наружу. С минуту оба стояли, прислонившись спиной к стене и хохотали. — Постучи! — повторил Артем, держась за живот, и жалея, что не может снять противогаз и вытереть слезы. Он шагнул к ближайшей двери и три раза стукнул по дереву костяшками пальцев. А через секунду три ответных гулких удара раздались с обратной ее стороны. В горле у Артема мгновенно пересохло, сердце бешено заколотилось в груди. Прямо сейчас за дверью кто-то стоял, слушая их смех и выжидая. Чего? Данила бросил на него обезумевший от страха взгляд и попятился от двери. А с другой ее стороны кто-то снова застучал, все громче и требовательней. И тогда Артем сделал то, чему его научил однажды Сухой. Оттолкнувшись от стены, он ногой ударил в замок соседней двери. На успех он не рассчитывал, но дверь с грохотом распахнулась. Стальной механизм замка был с мясом вырван из трухлявого дерева. Помещение, начинавшееся сразу за этой дверью, ничем не напоминало все остальные комнаты и коридоры Библиотеки, через которые они сегодня прошли. Почему-то здесь было очень влажно и душно, а в свете фонарей стало видно, что весь небольшой зал густо зарос странными растениями. Толстые стебли, тяжелые маслянистые листья, густая смесь запахов, покрытый переплетениями корней и стволов пол, шипы, цветы… Некоторые из них уходили своими корнями в сохранившиеся или расколотые цветочные горшки и кадки. Знакомые уже лианы обвивали и поддерживали ряды деревянных шкафчиков — таких же, как в большом холле, но из-за высокой влажности прогнивших насквозь — это стало ясно, как только Данила попытался открыть один из выдвижных ящиков. — Запасная картотека, — облегченно выдохнув, сообщил он Артему. — Теперь уже недалеко. Сзади снова донесся стук в дверь, а потом кто-то осторожно, словно пробуя, подергал за дверную ручку. Раздвигая стволами автоматов лианы и стараясь не споткнуться, зацепившись за ползущие по полу корни, они поторопились пробраться через этот зловещий сад, спрятанный вглубине Библиотеки. С другой стороны зала находилась еще одна дверь, на этот раз не запертая. Последний коридор, и они наконец остановились. Они были в хранилище, это сразу чувствовалось: Библиотека дышала им прямо в лицо тяжелым, но приятным запахом старой бумаги и книжной пыли, чуть слышно шелестя миллионами книжных страниц. Артем вопросительно посмотрел на Данилу. — Все, пришли, — подтвердил тот, и добавил с надеждой в голосе, — Ну, как? — Ну так… Страшно, — не сообразив сразу, чего от него хотел напарник, признался Артем. — Книгу не слышишь? — уточнил брамин. — Отсюда ее голос должен более отчетливо звучать… Артем закрыл глаза и постарался сосредоточиться. В голове у него было пусто и гулко, словно в заброшенном туннеле. Простояв так пару минут, он снова начал различать разные мелкие шумы, которые заполняли здание Библиотеки — но ничего, похожего на голос, на зов, ему услышать не удалось. Хуже того, он ровным счетом ничего и не чувствовал — и даже если он мог предположить, что «голос», о котором говорил Данила и другие брамины, на самом деле — всего лишь неуклюжая попытка описать ощущения совсем другого рода, дела это никак не меняло. — Нет, ничего не чувствую, — развел он руками. — Ладно… Пойдем на другой ярус, их здесь девятнадцать. Будем искать, пока не найдем. С пустыми руками нам лучше не возвращаться, — помолчав, вздохнул Данила. Выйдя на служебную лестницу, они поднялись по бетонным ступеням на несколько этажей, прежде чем попытать счастья еще раз. На этом ярусе все было похоже на то место, куда они пришли вначале: средних размеров комната с застекленными окнами, несколько канцелярских столов, привычная уже поросль на потолке и в углах, и два расходящиеся в разные стороны коридора, заполненные бесконечными рядами книжных полок по обе стороны от узкого прохода. Потолок и в комнате, и коридорах был давяще низкий, чуть больше двух метров, и после невероятного простора холла и Главного читального зала казалось, что не только протиснуться между полок, между полом и потолком, но даже и дышать здесь как-то нелегко. Стеллажи были плотно заставлены тысячами разнообразных книг, причем многие из них казались совершенно нетронутыми и прекрасно сохранившимися — должно быть, Библиотека строилась так, что даже когда люди забросили ее, в ней оставался свой, особенный микроклимат. От такого сказочного богатства Артем ненадолго даже забыл, зачем он здесь, и углубился в один из рядов, осматривая корешки и с благоговением проводя по ним ладонью. Решивший, что его напарник наконец услышал то, ради чего его сюда отправили, Данила сначала не мешал ему, но потом наконец понял, в чем дело, и довольно грубо схватив Артема за руку, потянул дальше. Три, четыре, шесть коридоров, сотня, вторая стеллажей, тысячи и еще тысячи книг, вырываемые из кромешной тьмы хранилища желтым пятном света, следующий ярус, еще один… Все тщетно. Артем не ощущал ровным счетом ничего такого, что можно было бы принять за голос, за зов. Вообще ничего необычного. Он вспомнил, что если брамины на заседании Совета Полиса посчитали его за избранного, наделенного особым даром, ведомым судьбой, то у военных нашлось собственное объяснение его видениям: галлюцинации. На последних этажах он наконец что-то начал чувствовать, но совсем не то, что ожидал и чего хотел. Это было неясное ощущение чьего-то присутствия, чем-то напомнившее ему пресловутый страх туннелей. Хотя все ярусы, на которых они побывали, казались совершенно покинутыми, и ни следа библиотекарей или других созданий здесь не заметно не было, именно здесь все время хотелось обернуться, чудилось, что сквозь книжные полки за ними кто-то внимательно наблюдает… …Данила тронул его за плечо и направил фонарь на свой ботинок. Длинный шнурок, который брамин не умел завязывать по-особому, тащился за ним по полу. — Я завяжу пока, посмотри, что впереди, может услышишь все-таки, — шепотом попросил он у Артема и присел на корточки. Артем кивнул и продолжил медленно, шаг за шагом, продвигаться вперед, ежесекундно оглядываясь назад, на Данилу. Тот мешкал: завязывать скользкий шнурок пальцами в толстых перчатках было непросто. Проходя вперед, Артем, освещал сначала открывавшийся справа бесконечный ряд книг, потом резким движением переводил луч налево, силясь высмотреть в рядах пыльных и покоробившихся от времени книг перекошенные серые тени библиотекарей. Удалившись от своего напарника метров на тридцать, Артем вдруг отчетливо услышал шорох в двух рядах впереди. Автомат был уже наготове, и, прижав фонарь к стволу, Артем в один прыжок оказался у того коридора полок, где, по его расчетам, должен был кто-то скрываться. Два ряда забитых до верху томами полок, уходящие в перспективу. Сочащийся черными каплями потолок. Пустота. Луч метнулся влево — вдруг враг скрывается там, в противоположном направлении этой бесконечности? Пустота. Артем затаил дыхание, стараясь вслушаться в малейший шум. Ничего, только звуки падающих в лужицу на полу капель. Он вернулся в проход и посветил туда, где со шнурками слишком долго возился Данила. Пусто. Пусто?! Не разбирая дороги, Артем бросился назад. Пятно света от его фонаря бешено скакало из стороны в сторону, выхватывая из темноты один за другим одинаковые ряды полок. Где же он остался? Тридцать метров… Приблизительно тридцать метров, он должен был быть здесь… Никого. Куда он мог подеваться, не предупредив Артема? Почему не сопротивлялся, если на него напали? Что произошло? Что вообще с ним могло произойти? …Нет, он уже вернулся слишком далеко назад. Данила должен был оставаться намного ближе к нему… Но его нигде не было! Артем почувствовал, что перестает отдавать себе отчет в своих действиях, и его начинает охватывать паника. Остановившись на том месте, где он оставил Данилу перешнуровывать ботинок, Артем обессиленно прислонился спиной к торцу полки, когда из глубины книжного ряда послышался негромкий и нечеловеческий голос, срывающийся в жутковатый клекот: — Артем… Задыхаясь от страха, почти ничего не видя сквозь запотевшее стекло противогаза, Артем резко обернулся в ту сторону, откуда его позвали, и, пытаясь поймать коридор в прыгающий прицел автомата, пошел на голос. — Артем… Теперь это было совсем близко. Неожиданно сквозь полки прорезался тонкий веер света, проникающего между неплотно стоящих книг на уровне пола. Лучи перемещались назад и вперед, словно кто-то водил фонариком влево-вправо, влево-вправо… Артему послышалось позвякивание металла. — Артем… — почти неслышный, на этот раз это был обычный шепот, и голос, несомненно, принадлежал Даниле. Артем обрадованно сделал широкий шаг вперед, надеясь увидеть своего напарника, и тут в двух шагах от него раздалось то зловещее горловое клекотание, которое он и слышал вначале. Луч фонаря продолжал бессмысленно блуждать по полу туда-сюда. — Артем… — позвал его и этот странный голос. Артем шагнул еще раз, кинул взгляд направо и почувствовал, как от увиденного там зашевелились волосы у него на голове. Ряд полок здесь прерывался, и в образовавшейся нише на полу сидел в луже крови Данила. Шлема и противогаза на нем не было, и хотя лицо у него было бледным, как у мертвеца, открытые глаза смотрели осознанно, губы старались сложить какие-то слова. А за спиной у него, наполовину сливаясь с мраком, пряталась серая сгорбленная фигура. Длинная, поросшая жесткой серебристой шерстью, костлявая рука — не лапа, а именно рука — но с мощными загнутыми когтями, задумчиво перекатывала оброненный и лежащий в полуметре от Данилы фонарь. Вторая была погружена в его распоротый живот. — Ты пришел… — прошептал Данила. — Ты пришел… — точно воспроизводя его интонацию, проскрежетал голос за его спиной. — Библиотекарь… Сзади. Мне все равно конец. Стреляй, убей его, — попросил слабеющим голосом Данила. — Стреляй — убей его, — повторила тень. Фонарь в очередной раз неспешно покатился по полу налево, чтобы потом вернуться на место и повторить весь цикл еще раз. Артем почувствовал, что сходит с ума. В голове крутились слова Мельника о том, что звуки выстрелов могут привлечь к нему кошмарных тварей. — Уходи, — попросил он библиотекаря, не надеясь впрочем, что тот поймет его. — Уходи, — почти ласково раздалось в ответ, а когтистая рука продолжила что-то перебирать в Данилином животе, от чего тот негромко застонал, а из уголка рта прочертила к подбородку жирную линию капля крови. — Стреляй! — собрав силы, чуть громче сказал Данила. — Стреляй! — потребовал библиотекарь из-за его спины. Убить своего нового товарища самому и привлечь этим других чудовищ, или оставить Данилу умирать здесь и бежать, пока не поздно? Спасти его уже вряд ли удастся, распоротый живот и вываливащиеся внутренности оставляли брамину меньше часа. Еще не приняв решения, Артем передернул затвор. И тут из-за откинутой назад Данилиной головы показалось сначала заостренное серое ухо, а за ним — огромный зеленый глаз, искрящийся в свете фонаря. Библиотекарь медленно, как-то стеснительно, выглянул из-за его умирающего напарника, и его глаза искали глаза Артема. Не отворачиваться. Смотреть прямо туда, прямо на него, прямо в зрачки… Звериные, вертикальные зрачки. И как странно было видеть в этих жутких, невозможных глазах отблески разума! Сейчас, вблизи, библиотекарь уже ничем не напоминал гориллу, да и вообще обезьяну. Вся его хищная морда заросла шерстью, полная длинных клыков пасть доходила чуть не до ушей, а глаза были такого размера, что делали тварь не похожей ни на одно из животных, которых Артем видел живьем или на картинках. Ему показалось, что это продолжалось целую вечность. Нырнув во взгляд чудовища, он уже никак не мог оторваться от его зрачков. И только когда Данила издал протяжный глухой стон, Артем пришел в себя и, направив крошечное красное пятнышко прицела прямо в низкий заросший серой шерстью лоб библиотекаря, переключил автомат на одиночный режим стрельбы. Услышав негромкий металлический щелчок, тварь зло зашипела и снова спряталась за спиной у Данилы. — Уходи… — вдруг проклетокала она оттуда, точно повторяя услышанную от Артема интонацию. Артем ошалело замер. На сей раз библиотекарь не отзывался эхом на его слова, он будто запомнил их, понял их смысл. Могло ли такое быть? — Артем… Пока я еще говорить могу… — собравшись с силами и пытаясь сфокусировать на нем свой мутнеющий с каждой минутой взгляд, заговорил Данила. — У меня в нагрудном кармане — конверт… Сказали тебе передать, если ты Книгу найдешь. — Но я же ничего не нашел, — помотал головой Артем. — Ничего не нашел, — подтвердил жуткий голос из-за спины Данилы. — Не важно… Я же знаю, зачем ты на это пошел. Ты же не для себя… Вдруг, это тебе поможет. А мне уже все равно, выполнил я приказ, или нет… Главное, запомни — в Полис тебе уже нельзя… Если они узнают, что ты ничего не смог достать… И военные если узнают… Иди через другие станции. Теперь стреляй, а то очень больно. Я больше не хочу. — Не хочу… больно… — путая слова, повторил за ним с присвистом библиотекарь, и его рука сделала резкое движение в распоротом животе Данилы, отчего тот судорожно дернулся и почти во весь голос закричал. Больше смотреть на это Артем не мог. Плюнув на все предосторожности, он снова переключился на автоматический огонь и, зажмурившись, нажал на спусковой крючок и полоснул очередью и по своему напарнику, и по скрывавшейся за его телом бестии. Неожиданно громкий грохот в клочья разорвал густую тишину Библиотеки, за ним последовало пронзительное верещание, потом все звуки оборвались: пыльные книги, как губка, впитали в себя их эхо. Когда Артем снова открыл глаза, все уже было кончено. Подойдя на шаг ближе к библиотекарю, уронившему разможженную свинцом голову на плечо своей жертвы и даже после смерти робко прячущемуся за ее спину, Артем осветил фонарем эту жуткую картину, чувствуя как стынет в его жилах кровь, а ладони потеют от напряжения. Потом он брезгливо толкнул библиотекаря носком ботинка, и тот тяжело повалился назад. Он был мертв, сомнений не оставалось. Стараясь не смотреть на превратившееся в кровавое месиво лицо своего напарника, Артем начал поспешно расстегивать молнию на его защитном костюме. Одежда быстро пропитывалась густой черной кровью, и в прохладном воздухе книгохранилища от нее поднимался прозрачный пар. Артем почувствовал, как его начинает тошнить. Нагрудный карман… Пальцы в тостых защитных перчатках неуклюже пытались расстегнуть пуговицу, и он вспомнил, что такие перчатки, может, и задержали Данилу на минуту, которая стоила ему жизни. Вдалеке отчетливо послышался шорох, а потом шлепание босых ступней по коридору. Артем нервно обернулся, обвел лучом фонаря проходы, и, убедившись, что рядом с ним пока никого нет, продолжил бороться с пуговицей. Она наконец поддалась, и вглубине кармана ему удалось негнущимися пальцами нашарить тонкий конверт из серой бумаги, завернутый в полиэтиленовый пакет. Один из его углов был прошит пулей, и сквозь отверстие просачивалась кровь. Кроме него, в кармане Артем нашел и залитую кровью картонную карточку, наверное, ту самую, что Данила вытащил из ящика картотеки в холле. На ней черными машинописными буквами стояло: «Шнурков Н. Е. Орошение и перспективы земледелия в Таджикской ССР. Душанбе, 1965» Шлепание и невнятное бормотание теперь послышались где-то совсем неподалеку. Времени больше не оставалось. Подобрав Данилин автомат и фонарь, выпавший из клешней библиотекаря, Артем сорвался с места, и, почти не разбирая дороги, бросился назад, мимо нескончаемых рядов книжных полок, так быстро, как только мог. Он не знал точно, преследуют ли его: топот собственных сапог и стучание крови в ушах не давали ему вслушаться в звуки за спиной. Только вырвавшись на лестничную клетку и бросаясь кубарем вниз по бетонным ступеням, он вспомнил, холодея, что не знает даже, на каком этаже расположен вход, через который они попали в хранилище. Можно было, конечно, спуститься до первого этажа, и, выбив стекло на лестничной площадке, выпрыгнуть через окно во двор… На секунду задержавшись, Артем выглянул на улицу. … Прямо посреди двора, задрав морды вверх, неподвижно стояли и смотрели на окна — и, кажется, прямо на него — сразу три серых чудовища. Каменея, Артем прижался к боковой стене и стал тихонько спускаться дальше. Зато теперь, когда он перестал грохотать своими сапогами по лестнице, ему стало слышно, как сверху по бетону шлепают чьи-то босые ступни, все громче и громче. И тогда, уже совсем потеряв надо собой контроль, он снова стремглав кинулся вниз. Выскакивая на очередном ярусе, чтобы судорожно оглядеться в поисках знакомой двери, не находя ее и бросаясь дальше, замирая и зажимаясь в темные углы, когда ему казалось, что поблизости слышатся чьи-то шаги, отчаянно озираясь среди глухих и низких проходов, и снова выскакивая на лестницу, чтобы спуститься на этаж ниже, или подняться на два яруса выше — вдруг просмотрел? — понимая, что тем дьявольским шумом, с которым он отчаянно пытался найти выход из этого лабиринта, он привлечет всех населяющих его чудовищ, но не в силах заставить себя успокоиться — он безуспешно и бессмысленно пытался отыскать выход. Пока в очередной раз решив вернуться на лестничную клетку, он с ужасом не различил на фоне выбитого окна знакомый полусогнутый силуэт. Артем попятился назад, нырнув в первый попавшийся проход, прислонился спиной к стене, навел ствол на проем, откуда, по его расчетам, был должен появиться библиотекарь, и затаил дыхание… Тишина. Бестия или не решилась преследовать его в одиночку, или сама выжидала, пока Артем совершит оплошность и выйдет из своего укрытия обратно. Но возвращаться было необязательно, проход вел и дальше. Поразмыслив секунду, Артем начал спиной отступать от проема, не спуская его с прицела. Коридор заворачивал вбок, но в том самом месте, где начинался поворот, в стене чернел провал, все вокруг было усыпан осколками кирпичей и припорошено известкой. Повинуясь импульсу, Артем шагнул внутрь и оказалался в комнате, полной разломанной мебели. Здесь стоял запах горелого пластика, а по полу были разбросаны куски фото- и кинопленок. Впереди виднелась приоткрытая дверь, из-за которой на пол падал узкий клин бледного лунного света. Осторожно ступая по предательски скрипящему паркету, Артем пробрался к двери и выглянул наружу. Не узнать это помещение было невозможно, хотя сейчас он оказался он сейчас в противоположном его конце. Внушительная скульптура читающего человека, невероятной высоты потолок и гигантские окна, дорожка ведущая к причудливому деревянному порталу выхода и нарушенные ряды читательских столиков по бокам — без сомнения, он находился в Главном читальном зале. Он стоял на огороженной деревянной балюстрадой узкой галерее, которая опоясывала зал на четырехметровой высоте. Именно с этой галереи спускались к ним библиотекари. Было совершенно непонятно, каким образом ему удалось выйти сюда из хранилища, да еще и с другой стороны, минуя весь маршрут, который они прошли с Данилой, чтобы туда попасть. Но времени размышлять об этом не было. Библиотекари могли идти за ним по пятам. Артем сбежал вниз по одной из двух симметричных лестниц, ведших к пьедесталу памятника, и бросился к дверям. Недалеко от резной деревянной арки выхода на полу были распластаны несколько скрюченных агонией тел библиотекарей, и, минуя место схватки, Артем чуть не упал, поскользнувшись в луже постепенно загустевающей крови. Нехотя подалась тяжелая дверь, и сразу же ему в глаза ударил яркий белый луч. Вспомнив наставления Мельника, он схватил свой собственный фонарь вправую руку и торопливо описал им тройную окружность, подавая знак, что идет с мирными намерениями. Слепивший его луч тут же ушел в сторону, и Артем медленно, демонстративно закинув автомат за спину, медленно пошел вперед к круглой комнате с колоннами и диваном, пока не зная, кого его предстоит встретить. Ручной пулемет стоял на треноге на полу, а Мельник, лицо у которого было окровавлено, склонился на своим напарником. Десятый полусидел-полулежал с закрытыми глазамии на дермантиновом диване и коротко постанывал. Его правая нога была неестественно вывернута, и приглядевшись, Артем понял, что она сломана в колене и согнута — не назад, а вперед. Как такое могло произойти, и какой силой должен был обладать тот, кто смог так изувечить дюжего сталкера, он себе представить не мог. — Где твой напарник? — бросил Артему Мельник, искоса взглянув на него, и тут же снова продолжив осматривать Десятого. — Библиотекари… В хранилище. Напали, — попробовал объяснить Артем. Почему-то ему не хотелось рассказывать, что Данилу убил он сам, пусть и сделал это из милосердия. — Книгу нашел? — так же отрывисто спросил сталкер. — Нет, — Артем помотал головой, — ничего я там не слышал и не чувствовал. — Помоги-ка мне его поднять… Нет, лучше возьми его рюкзак, да и мой тоже. Видишь, как ему ногу… Чуть вообще не оторвали. Теперь его только на закорках нести можно, — кивнул Мельник на Десятого. Артем собрал все снаряжение. Теперь ему надо было тащить на себе больше двадцати пяти килограммов. Но Мельнику, с трудом взвалившему на плечи обмякшее тело его напарника, приходилось куда сложнее, утешал себя Артем. Они медленно двинулись к выходу. Библиотекарей до самых дверей они больше не видели, но когда Артем распахнул тяжелые деревянные двери, пропуская покряхтывающего сталкера, из глубины Библиотеки донесся последний клекочущий вопль, полный ненависти и тоски. Артем почувствовал, как по коже опять бегут мурашки, и поспешил захлопнуть дверь. Теперь главное было поскорее добраться до метро. — Глаза опусти! — приказал ему Мельник, когда они показались на улицу. — Звезда сейчас прямо перед тобой будет. Не вздумай смотреть поверх крыш… Артем послушно уставился в землю. Тащить три рюкзака, два автомата и ручной пулемет было непросто, но Десятый весил куда больше, и они не раз останавливались отдышаться, пока преодолели двести метров до спуска на Боровицкую. Однако войти в метро сталкер Артему не дал. — В Полис тебе теперь нельзя. Книги у тебя нет, проводника ты их потерял, — аккуратно, почти нежно опустив на землю своего раненого товарища, тяжело дыша, выговорил Мельник. — Браминам это вряд ли понравится. И главное, это значит, что никакой ты не избранный, и секреты свои они доверили не тому. Вернешься в Полис — пропадешь без вести. У них там есть специалисты, даром что интеллигенция. И даже я тебя защитить не смогу. Тебе теперь уходить надо. К Смоленской лучше всего. Там по прямой идти, домов мало, в переулки углубляться необходимости нет. Может, доберешься. Если до восхода успеешь. — Какого восхода? — спросил, неудоумевая, Артем. Известие, что ему одному придется пробираться по поверхности к другой станции метро, до которой, судя по карте, было километра два, было для него, как удар обухом по голове. — Солнца. Люди — животные ночные, и днем им лучше на поверхность не показываться. Там такое из развалин вылезает на солнышке погреться, что сто раз пожалеешь, что сунулся. Я уже про свет и не говорю — ослепнешь в два счета, и очки темные не спасут. — Но как же я один пойду? — все еще не веря своим ушам, спросил Артем. — Да ты не бойся… Там по прямой все время. Выйдешь на Калининский — и иди по нему, никуда не сворачивая. На дорогу не выходи, но и к домам сильно не прижимайся, там везде живут. Иди так, пока не дойдешь до пересечения с широким проспектом, это будет Садовое Кольцо. По нему — налево, до квадратного здания, облицованного белым камнем. Потом — в арку, очутишься на маленькой площади, вроде внутреннего двора. Если все спокойно будет, пробуй спуститься вниз. У них там один вход открыт и охраняется, для своих сталкеров держат. Постучись в ворота вот так: три коротких — один долгий — три коротких. Должны открыть. Скажи, от Мельника, и жди меня там. Десятого сдам в лазарет, и сразу выйду. До полудня буду. Я сам тебя найду. Автоматы оба себе оставь, неизвестно, как все обернется. — Но по карте есть ведь другая станция, ближе… Арбатская, — вспомнил Артем название. — Есть такая станция. Но идти к ней не надо. Да тебе и самому не захочется. Будешь проходить мимо — держись другой стороны улицы, двигайся быстро, но не беги. Все, не теряй времени! — заключил он и подтолкнул Артема к выходу из вестибюля. Артем больше не пытался спорить. Перекинув один автомат через плечо, он взял второй наизготовку, вышел на улицу, и заспешил обратно к памятнику, прикрывая правой рукой, словно шорами, глаза, только чтобы не увидеть случайно манящее сияние кремлевских звезд.