#черныйальбом

«Культ Цоя» в девяностые и нулевые стал неотъемлемой частью идеологии русского рока, которая сильно влияла и продолжает влиять на его восприятие сторонними слушателями. Если бы он не погиб, даже лучших представителей жанра вряд ли бы признали как больших художников и они бы сошли на нет намного быстрее. Если бы он не погиб, пафос рок-героизма, так вдохновляющий молодую поросль ценителей гитарной музыки и накрепко сцепленный с образом «настоящей рок-звезды» на Западе, преломился бы в России совсем под другим углом. Если бы он не погиб, скептически настроенные меломаны эпохи Интернета не иронизировали бы над канонами русрока так яростно, ссылаясь на гипертрофированное обожание «говнарями» своих кумиров. И воздействие события было бы в пять раз слабее, если бы перед смертью он не сочинил материал для «Чёрного альбома».

Во-вторых, «Чёрный альбом» был первым по-настоящему культовым русским релизом девяностых, слышали его практически все, а из фанатов русского рока — абсолютно все. Повышенное внимание к нему не могло не спровоцировать такого ажиотажа. И, к большому сожалению, именно эта пластинка стала первым по-настоящему ярким звоночком коммерциализации русского рока, быстро погубившей его. Нет, определённые признаки надвигающегося «армагеддон-попса» особо прозорливые видели и раньше, но то, как на этой трагической истории наварился продюсер «Кино» Юрий Айзеншпис, выглядит уж совсем до неприличия выпукло. И ладно бы последний диск Цоя просто великолепно продавался (а как по-другому), но последующие поползновения Айзеншписа в сторону состригания дальнейших барышей с легендарного бренда, в частности попытки заменить Цоя его чеченским эпигоном Бекханом и продолжать рубить кэш, катая концерты и выпуская альбомы, едва ли можно расценить как-то по-другому. Все эти истории и слухи бросили на память Виктора уродливую тень, но хорошо послужили отображением наступившей новой эпохи. Увы, и вплоть до недавнего времени шлейф из далёкого прошлого в виде тяжб по поводу авторских прав на песни питерского корейца давал о себе знать.

В-третьих, «Чёрный альбом» — это последний (и один из немногих в России) по-настоящему значимый для культуры пост-панк альбом. После него гештальт закрылся. Пост-панк ещё побарахтался в девяностые, пытаясь вклиниться в разномастную альтернативу, и в десятых окончательно выродился в реакционный жанр для тех, кто не умеет играть, типа панка в нулевые, начав вызывать у нового слушателя стойкое неприятие. Однако всё это не отменяет значимости работы, которая безусловно выполнена именно в этом стиле, и ввиду её масштаба даже прямая отсылка к «Joy Division» в виде обложки, в чём сознавались сами музыканты, не выглядит пошлой. Хотим мы того или нет, время выветрило всю вторичность, исходящую от «Кино», подняв эту группу на такую высоту в общественном сознании, с которой её уже не столкнуть.

«Чёрный альбом» наводнён фольклором, и началось это не в 1990 году, а было логичным продолжением метаморфоз цоевского поэтического стиля. На альбоме «Звезда по имени Солнце», например, есть «Печаль» и заглавная песня, а уж «Апрель» и вовсе не оставляет сомнений. И вся эта «воля-вольная», тихие мелодичные баллады, нехарактерные для пост-панка, распевная манера исполнения — это то, к чему Цой шёл вполне осознанно и что хотел делать. Неизвестно, куда бы привёл его этот творческий вектор. Ясны две вещи: «Чёрный альбом» является вершиной поэтического мастерства этого музыканта, не сильно-то блещущего до того выдающимися текстами, и вектор этот он задал не столько себе, сколько всему русскому року в целом, вольно или невольно.

В целом же «Чёрный альбом» является, на мой вкус, самой музыкально разнообразной работой «Кино». Здесь нашлось место и синтетическому «Муравейнику», и балладе «Кукушка», и песням вроде «Следи за собой». Во многом это получилось из-за того, что демо-записи Цоя дорабатывались остальными участниками группы самостоятельно. Чувствуется, что альбом по сравнению со всеми остальными звучит как-то странно и даже неестественно, но от этого не становится хуже. Стоит отметить и тот факт, что Цой, похоже, всё же чувствовал, куда движется страна, и пусть и непрямо, пунктирно отразил это ощущение надвигающейся катастрофы в своих песнях (»война, эпидемия, снежный буран», да), попутно припечатав и «прорабов перестройки» фразой «мне не нравится то, что здесь было, и мне не нравится то, что здесь есть», что позволяет хоть и не назвать его пророком, но хотя бы вести об этом речь на серьёзных щах.