Есть в некоторых из нас, людях, пугающая черта: тяга к насилию. Мы с жадностью смотрим на крушение машин в играх, с наслаждением наблюдаем за тем, как персонажи, лишённые собственной воли, гибнут от наших «виртуальных рук». Погружаясь в эти миры, мы, как боги, владеем их жизнями. Однако, вместо благодати и пощады, мы часто выбираем жестокость. Убивая NPC в игре, погружаемся в таинственный ритуал, где грани реальности и иллюзии размываются, а древние инстинкты, усыплённые цивилизацией, пробуждаются. Но почему? Ведь эти персонажи – всего лишь набор пикселей и алгоритмов, они не могут быть воистину живыми. И всё же, не выходит удержаться, чтобы оскорбить, унизить, убить и превратить их всех в цифровую пыль. Нам нужно увидеть, как они падают и молят о пощаде, после чего их жизнь угаснет.
Фатализм, как философское учение, подчёркивает бессилие человека перед неизбежной судьбой. В виртуальных мирах, где персонажи часто подвержены предопределённому сценарию, мы можем почувствовать себя хозяевами их судеб, переосмысливая неотвратимость их гибели, как часть неизбежного порядка. Наблюдая за их трагическими последствиями, мы погружаемся в иллюзию контроля над бесконечным циклом жизни и смерти, которые нам недоступны в реальной жизни. Не зря многие RPG, шутеры, а порой даже визуальные новеллы строятся на циклической смерти и возрождении, что подчёркивает искусственность мира и позволяет нам отрефлексировать свою власть над жизнью и гибелью.
Таким образом, если судить с их точки зрения и одной игровой сессии, до полного сброса, фатализм верен для одного конкретного мира. Но здесь есть две стороны медали и одна из них – действия игрока, которые руководствуются, предположительно, детерминизмом. Мы можем предрешить чужую судьбу, меняя параметры и избирая новые действия, а эти пешки ничего не смогут с этим поделать. Вот только концовки прописаны, как правило, заранее, поэтому мы не сможем воплотить новый исход для протагониста. Иными словами, для игрока будет верен уже детерминизм, тогда как для NPC – фатализм. И когда мы убиваем персонажей в играх, мы, по сути, проигрываем собственный сценарий, подтверждая бессилие перед силами судьбы.
В этом смысле, игры становятся для нас не просто развлечением, но и своеобразной терапией. Мы от бессилия выплёскиваем на виртуальных друзей и врагов наши фрустрацию, разочарования. Убивая их, мы показываем своё превосходство самым жестоким образом и словно говорим: «Моя судьба не такая жалкая, как твоя. Пусть я и марионетка, у тебя ниточек гораздо больше».
Мы не безнравственные чудовища, потому что хотим предъявить своё превосходство этим созданиям. Мы не психопаты, потому что хотим нанести физический или моральный вред этим персонажам. Любовь к ним также играет ключевую роль в нашей жестокости. Мы привязываемся, сопереживаем их историям и чувствуем их боль как свою собственную. И именно потому что мы любим, способны наслаждаться их мучениями и смертью. Это парадокс человеческой психики, где любовь и насилие переплетаются в странном танце. Этот «пируэт» объясняется тем, какие эмоции и действия удаётся «выдавить» из NPC перед казнью. Ничто не показывает человечность и сентиментальность лучше, чем грусть, сочувствие и гнев.
В совокупности безнаказанность, привязанность к человеческому впечатлению и тщеславие формируют наше отношение к насилию в играх. Конечно, есть другие моменты, которые могут повлиять на это и усугубить эффект, допустим, чувство искажённой справедливости, садизм или кратковременная агрессия.
И тут хочу вспомнить 4-ый эпизод “Umineko no Naku Koro ni», когда Мария при помощи магии раз за разом убивала Розу, пока не смогла простить её. Почему? Потому что юная убийца смогла осознать, что теперь жизнь матери в её руках, но не только поэтому, иначе бы ей ничто не помешало окончательно раздавить обидчицу. Дело было также и в любви к той части Розы, которая заботилась и признавала свою дочь. Да, мы не играем за Марию, это вообще визуальная новелла, но не отменяет того факта, что героиня идеально отображает кровожадную потребность игрока, которому не меньше хочется увидеть раскаяние, боль и «живость» картинки.
Таким образом, должны ли мы испытывать угрызения совести, когда хотим отыскать ту грань хрупкости и великодушия у набора алгоритмов? Разумеется, нет, ведь только мы вольны откатывать время вспять и вновь даровать жизни тем, чью суть бытия можно читать, как открытую книгу. Убивая и сокрушая цифру, я также дарю ей свою любовь и признание, как бы цинично это ни звучало.
Фатализм, как философское учение, подчёркивает бессилие человека перед неизбежной судьбой. В виртуальных мирах, где персонажи часто подвержены предопределённому сценарию, мы можем почувствовать себя хозяевами их судеб, переосмысливая неотвратимость их гибели, как часть неизбежного порядка. Наблюдая за их трагическими последствиями, мы погружаемся в иллюзию контроля над бесконечным циклом жизни и смерти, которые нам недоступны в реальной жизни. Не зря многие RPG, шутеры, а порой даже визуальные новеллы строятся на циклической смерти и возрождении, что подчёркивает искусственность мира и позволяет нам отрефлексировать свою власть над жизнью и гибелью.
Таким образом, если судить с их точки зрения и одной игровой сессии, до полного сброса, фатализм верен для одного конкретного мира. Но здесь есть две стороны медали и одна из них – действия игрока, которые руководствуются, предположительно, детерминизмом. Мы можем предрешить чужую судьбу, меняя параметры и избирая новые действия, а эти пешки ничего не смогут с этим поделать. Вот только концовки прописаны, как правило, заранее, поэтому мы не сможем воплотить новый исход для протагониста. Иными словами, для игрока будет верен уже детерминизм, тогда как для NPC – фатализм. И когда мы убиваем персонажей в играх, мы, по сути, проигрываем собственный сценарий, подтверждая бессилие перед силами судьбы.
В этом смысле, игры становятся для нас не просто развлечением, но и своеобразной терапией. Мы от бессилия выплёскиваем на виртуальных друзей и врагов наши фрустрацию, разочарования. Убивая их, мы показываем своё превосходство самым жестоким образом и словно говорим: «Моя судьба не такая жалкая, как твоя. Пусть я и марионетка, у тебя ниточек гораздо больше».
Мы не безнравственные чудовища, потому что хотим предъявить своё превосходство этим созданиям. Мы не психопаты, потому что хотим нанести физический или моральный вред этим персонажам. Любовь к ним также играет ключевую роль в нашей жестокости. Мы привязываемся, сопереживаем их историям и чувствуем их боль как свою собственную. И именно потому что мы любим, способны наслаждаться их мучениями и смертью. Это парадокс человеческой психики, где любовь и насилие переплетаются в странном танце. Этот «пируэт» объясняется тем, какие эмоции и действия удаётся «выдавить» из NPC перед казнью. Ничто не показывает человечность и сентиментальность лучше, чем грусть, сочувствие и гнев.
В совокупности безнаказанность, привязанность к человеческому впечатлению и тщеславие формируют наше отношение к насилию в играх. Конечно, есть другие моменты, которые могут повлиять на это и усугубить эффект, допустим, чувство искажённой справедливости, садизм или кратковременная агрессия.
И тут хочу вспомнить 4-ый эпизод “Umineko no Naku Koro ni», когда Мария при помощи магии раз за разом убивала Розу, пока не смогла простить её. Почему? Потому что юная убийца смогла осознать, что теперь жизнь матери в её руках, но не только поэтому, иначе бы ей ничто не помешало окончательно раздавить обидчицу. Дело было также и в любви к той части Розы, которая заботилась и признавала свою дочь. Да, мы не играем за Марию, это вообще визуальная новелла, но не отменяет того факта, что героиня идеально отображает кровожадную потребность игрока, которому не меньше хочется увидеть раскаяние, боль и «живость» картинки.
Таким образом, должны ли мы испытывать угрызения совести, когда хотим отыскать ту грань хрупкости и великодушия у набора алгоритмов? Разумеется, нет, ведь только мы вольны откатывать время вспять и вновь даровать жизни тем, чью суть бытия можно читать, как открытую книгу. Убивая и сокрушая цифру, я также дарю ей свою любовь и признание, как бы цинично это ни звучало.
